* * *

Но кто-нибудь да вспомнит обо мне.
Наверное, при обжиге фарфора
огнём с Фавора
часть глины не спекается вполне,
поскольку жар не проникает в поры,
поскольку пламя не в своём уме
и борода мерцает светофором.
Схожденье благодатного огня.
Купанье красного коня.
Но только так проходит литосфера
отбор через — не то, не то, не то!
своей земли живое решето
поняв как решето Эратосфена:
простые числа розовых углей
в сухом остатке тлеют на решётке,
курчавятся елейные бородки,
отколоты кусочками оплётки,
но лица в пламени целей.


* * *

Кому свищу я, отщепенец плётки,
вонзившийся в терзаемую плоть
Спасителя; любимой хлебной водки
отрезанный ломоть?
Во сне своём, бессмысленном и тонком —
как пищевая плёнка без еды,
я плаваю пластмассовым утёнком
в корыте из воды.
Хозяйственного мыла переправа.
Помилуй меня, Господи, намыль
ребёнку шею из моей дырявой
плавучести и сдай её в утиль!


* * *

Уставая от мыслей, принимался дрожать.
Организм согревался, как на дрожжах.
Уходил далеко от себя на болота,
слышал золота рёв:
это в корчах сходила с него позолота
тяжело, точно снежный покров —
ибо кожный покров для кого-то.
И в нетопленной комнате на двоих,
как проталина после
смерти сталина — оттепель ливней твоих
расчищала пространство для, собственно, поздних
отношений, продливших погоню на миг.
До того пребывавшая вложенной в ножны
ложной истины нужная нежность твоя
на исходе любви оказалась возможной,
и загнулись упущенной жизни края.
И впились в подоплёку с изнанки, в поддёвку,
в шерстяные законы крючками истцов.
Как же было носить эту радость неловко,
затянув, для начала, с обоих концов!
Так весною в полях обнажаются купы,
что пропали по осени, сгинув в пути
где-то под Вешняками. И ангелы грубо
разбивают на группы способных идти.


Градообразование

Никто не видел первые дома,
которые в земле, как бахрома,
от носки на концах образовались.
Волокна поперечные слоёв
культурных разлохматились с краёв,
открыв фундамент, как психоанализ.
И маленькими наши города
никто нигде не видел никогда —
глаза дверей во сне полуприкрыты.
Они взрослеют в полной темноте,
они лежат у Фрейда на тахте,
свой ров продолжив от метеорита.
"Фундамент зарождается путём
его осознавания на том
и только воплощается на этом." —
твердит наш аналитик-управдом.
Но лишь, когда мы ничего не ждём,
всё прирастает ультрафиолетом.


Связист

Человек с ограниченными возможностями
ляжет в снег, безграничный в своей
органической нежности — острыми ножницами
для равненья краёв и ветвей.
Полежиг-полежиг, полежит, где постелено,
обкусает собой изоляцию тьмы,
оголит провода и сомкнёт на ней челюсти,
и замкнёт собой цепь повреждённой зимы.


* * *

Кирпичные — годах в семидесятых —
пытались стены заменить стеклом.
И заменили б, не было б предвзятым
их трение со светом и теплом.
Вот это — преломлять... Ломать — не строить.
Но здесь в том смысле строить, что ломать
лучи как, если некий полароид
пришел принципиальность проявлять.
Стеклянных блоков зрение — бок о бок
со слепотой советских гаражей.
Издание светящихся буколик
в одном солнцезащитном тираже.
Всё это двигалось дышало и вздымалось,
как будто вновь оживлено.
Так строили ту жаберную малость,
которой очищалось и сжималось,
и ширилось воздушное окно.
Я просидел в больничном коридоре
пять световых с горящим ночником
уколотого пальца — видел горе
и не жалею больше ни о ком.
Я вырос в этой светоговорильне
районной поликлиники — в чаду
неоказания помощи бессильной
и никуда отсюда не уйду.


* * *

Когда душа, восхищенная ночью,
ещё летит над копотью оград,
она вдруг ощущает страсть сорочью
к блестящему и тянет всё подряд.
Все ложки, что мошенник Ури Геллер
погнул когда-то, закрутил винтом
и смастерил неистовый пропеллер,
она берёт с прицелом на потом.
Все молнии, безумные проклятья,
сирены проблесковых маячков,
понадобились ей с какой-то стати
как косметическое молочко.
Всё то, что отражает световые
лучи, в ней вызывает интерес,
поскольку преломлённые кривые
отсутствующий скрадывают вес.
Под ней уже собор Петра и Павла
и кажется, что Господу видней.
Но сверху вся история забавна
как травелог блуждающих огней.
И гул нобелиата на бобине:
"Джон Донн уснул, уснуло всё вокруг..."
..настолько, что удерживать рябине
кистей тяжёлых не хватает рук.
Вот потому и радостные блёстки.
И как попса бессмертная в Кремле,
душа выходит боком на подмостки
и ищет отраженья на стекле.


* * *

Хожу я в застиранной радости
и думаю так проходить до конца.
У боли имеется радиус.
У счастья — овал лица.
И всё это мне? Эполетами
конфорки горят на плите.
И в выцветшей фиолетовой
Сиреневой темноте.


* * *

Земля оливкового цвета
сама себя несёт вдали —
голубкой, солнечною веткой,
обетованием земли.
Как будто под ногтями Ноя
всё это время на плаву
и находилось то земное,
которым я теперь живу.