РЕДУКЦИЯ

представьте мое
неловкое положение,
господа! Стою
снаружи, колочу
кулаком, из помещения
то и дело — крик, вой;
понять, что происходит —
невозможно,
невозможно и
осознать суть
редукции, если ничего
нет, почему перед
носом стена, почему
тяжко ухает и летает
внизу и вверху
безымянная птица;
трудно вообразить
реальное небытие, с
оным, как правило,
ассоциируется тот
фрагмент черноты,
какой возникает
в мелькающей
динамике моргания,
эта срединная мгла,
задавленная
ярчайшими безднами,
плохой репрезентант
искомого факта
(объекта или вещи),
мы предлагаем взять за
образец (representant)
пробку для затыкания
дыры в ванной,
приспособление
полезное в хозяйстве,
ибо вода
по обыкновению
просачивается во все
отверстия, и ежели
поймешь, что мать
колотится и
неразборчиво кричит
за дверью, начинай
осматривать пол, не
затекает ли влага в
щели (не хлюпают ли
ботинки) — в тот
момент, когда кабина
целиком заполнится
водой (девочки нахлобучили
громоздкие
скафандры), лифт
тронется и медленно
поползет в
неизвестную сторону;
нерасторопный механик
поймет, что часть
рукава зацепило
плотно сжатыми
створками, и примется
дергать и вопить;
любой бы другой
сказал: хана, крышка,
каюк; но я, пускай и
уверен в некой
трансцендентальности
смерти, доподлинно
знаю, что еще не пора
— поскольку движется
гибельная махина со
скоростью миллиметр
в час, у механика есть
время выпутаться из
одежды или найти
иной выход; да вот те
же ножницы на столе
— жаль,
не дотянусь,
проклятый гвоздь
проколол локоть (о чем
неоднократно
упоминалось в
соответствующих
параграфах) и от
каждого рывка все
крепче насаживается,
помогают
нанизыванию и
содрогания лифта, в
коем мы
движемся с
невероятной стремительностью,
колени дрожат,
громыхает и трясет
так, словно происходит
разгон
ультрасовременной
подводной лодки —
еще секунда, и
попадем не на девятый
этаж, а в темное
пространство, сжатое
тысячью атмосфер, где
летит
белый пух от того, что
взбивают подушки,
готовятся и торопятся,
а главный, бюрократ и
подлец, пишет
бумажки в различные
инстанции, добивается
прибытия
санитарной инспекции,
и оно скоро состоится,
уверяю тебя, мне
хорошо известна
личность инспектора,
вершки и корешки его
жизни, а также его
манера проникать
незаметно и шастать по
безлюдным
коридорам в надежде
отыскать отклонение
от нормы, нарушение
требований, а коли
отклонение — явное, а
арушение —
вопиющее, он
испытывает восторг
следователя,
поймавшего шайку
головорезов,
психологические
истоки столь бурной
реакции идут
безусловно из детства;
мне было семь, ему —
пять, мы плавали
между черными
кораллами и
бархатистыми
водорослями,
— наткнулись на
раздутый труп
утопленницы,
совсем еще девочка,
она подговорила
подружек
бойкотировать постылого
крючкотвора; младший
испуганно прижался к
ее голой ноге, мать
прикрикнула: "отстань,
сейчас будем!", в
открытые — ворвался
пряный запах весны, и
я увидел: у трупа
отрублены руки по
локоть, и, поднимая
песчинки, пугая
глупых рыбешек,
заработал ластами —
прочь, однако праздное
любопытство взяло
свое, и я одна, без
подружек, вернулась
туда, где шли
ремонтные работы, то
и дело звучал хриплый
матерок, и шахта
лифта распахнута
настежь — из бездны
сквозило; что
заставило меня
подойти ближе и даже
склониться над ямой,
откуда доносились
странные, в каком-то
смысле потусторонние
звуки, — неведомо,
досужая ли удаль,
беспечность юности,
бравурная
беззаботность, не вс
е ли равно, гораздо
увлекательнее с точки
зрения стихотворения
описать тот мой
роковой день от начала
до финала,
от фиансе до фиаско,
от Аляски до
Филиппин; вообрази,
хозяин, прелестное
красное утро и
прекрасные ветра,
веющие за закрытыми
ставнями и веками, в
дубах-колдунах и
ведьминских травах, а
то гораздо проще —
сорвет кепку с
прохожего и
презрительно
швырнет в лужу — к
опавшим листьям, так
весна переходит в
осень, а я перехожу из
пустого мира снов в
кипучее пространство
планиды; утро было
утроено — в моих
глазах, зеленых очах
откормленной кошки,
строгих буркалах
воспитательницы,
которая, кажется,
не спала всю ночь и
прислушивалась к
ритму нашего
дыхания; я всплыла
ближе к поверхности и
провела привычные
процедуры, подвела,
подкрасила, подрезала,
и опять нырнула во
мглу, надеясь
ворваться в привычный
утренний кавардак, но
подозрительно
тихими казались
комнаты, я тайком
подглядывала и
убеждалась — никого
нет, все ушли на
торжественную
линейку или на
представление в
актовый зал, а она
проспала, провалялась,
проваландалась и не
заслуживает
снисхождения, решила
упитанная дама и
потащила
ребенка или почти
ребенка на экзекуцию в
чулан, однако
добраться было не так-
то просто, на
лестничных пролетах
суетились рабочие,
подкрашивая и
подмалевывая
и столь энергично
орудуя локтями, что
попробуй пройди мимо
— тебе же и аукнется,
— а лифт разобрали
(кабина унеслась), и он
зиял чернотой, и так
мы с ней
— бесцеремонной и
— острой на язык (второе
дополнение неважно,
ложно) — мгновение
стояли на краю, как бы
в раздумье, не сигануть
ли вниз, пока директор
не заметил и не
воспрепятствовал,
резкий окрик отрезвил
кастеляншу, она
отпустила мое плечо,
привела в
порядок собственную
чопорную блузку и
заспешила по
хозяйственным делам
— затереть пятна и
затянуть дверные
ручки, чтобы не
проворачивались и не
скрипели,
etc