Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Беседовала АНАСТАСИЯ ЕРМАКОВА


Юродство как архетип



"Была не была" – ключевой принцип подлинной русскости


Калитин Пётр Вячеславович родился в 1961 году в г. Коломна Московской области, окончил философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, а также его аспирантуру и докторантуру (по кафедре истории русской философии). Доктор философских наук, профессор МГОУ и МИФИ. Член МГО СП России. Автор десяти книг и монографий, отдельные статьи переводились на ряд европейских языков. Финалист премии "Нонконформизм" (2013, 2016). Президент фонда "Судьба бытия".

Не так давно "Институт общегуманитарных исследований" выпустил монографию Петра Калитина "Тысячелетнее царство русского юродства". Об этом культурном феномене, отрицательно-положительном языке и этическом взгляде на современную литературу философ и писатель рассказал "ЛГ".

– Пётр, хотелось бы поговорить о твоей новой книге "Тысячелетнее царство русского юродства". Трудно ли складывалась эта книга и почему тебя вообще заинтересовала тема юродства?

– Да просто потому, что именно юродство – сама суть, если не первичный, приоритетный активатор нашего духовного культурно-исторического суверенитета, без которого прежде всего рухнули в одночасье СССР и Российская империя. Причём при всей своей – даже сверхдержавной! – мощи...
А пишу я всегда трудно, ибо не графоман с "необыкновенной" – по-хлестаковски – "лёгкостью", простите, мысли...

– Так что такое юродство – духовный подвиг?

– Юродство – это наш – как минимум! – повседневный архетип с его почти сказочной "придурью", "дурью", естественно, непосредственно-спонтанного преисполнения. А как максимум: святое пассионарное подвижничество – по образу и подобию позорищно распятого Христа.
Давным-давно настала пора адекватно и аутентично осознать этот национальный феномен во всей его антиномично-истинной, или постоянно противоречивой природе. "Была не была!" – ключевой принцип, если ещё и не мем, настоящей – юродственно! – русскости. Таковы кратчайшее резюме и сверхзадача моей книги.

– Ты заменяешь понятие интеллигенции понятием нигиленции. Что это значит?

– Мне необходимо было оттенить не только особое русское бытие-небытие, не только особое русское антиномично-истинное мышление, но и особый русский тип творческой личности, который рождается из своего наличного "ничто". Короче, нигилентно, как вдох-выдох, как пульс, как моргание... в том числе и мерцающих звёзд...
Интеллигенция же, напротив, предполагает заведомо непротиворечивый – "классический", по-аристотелевски, – закон своего существования. Постоянное определённое топтание или в однозначно-отрицательной, или в однозначно-положительной крайности, да ещё с диалектически-"тотальной" индульгенцией на синтез, – упрощённое смесительство всего и вся!
И как мне было принципиально не развести по прямо противоположным углам неклассически-противоречивую нигиленцию и "классическую" интеллигенцию?! Всегда творчески-дерзновенную – до священного безумия! – личность и заведомо вторичную – "позитивно" или "нигилистически" уже на глубиннейшем уровне "бытия" или "небытия" – наличность, и не важно, в "славянофильской" или "западнической" определённости...

– В книге встречается много неологизмов, например, "напрочьно", "сугрубо", "наденежно". Порой это весьма странные слова с точки зрения нашего языка, не говоря уже о непривычном синтаксисе, где используются даже математические знаки. Для чего вся эта сложность – она намеренная или спонтанная?

– Ещё А.С. Пушкин растерянно, но искренне сетовал, что у нас нет русского "метафизического" языка, равно как и своей родной "формулы" мысли... На мой взгляд, именно антиномично-истинная рациональность даёт эту давно искомую формулу отечественной мысли. И здесь мне помог гениальный русский логик Н.А. Васильев, который формально открыл отрицательно-положительную связку: есть и не есть зараз. Так и появился – вполне намеренно, точнее, методологически-неизбежно! – странный, но лишь с "классически"-непротиворечивой точки зрения, язык, кстати, уже не первой моей книги. Появился – для адекватного выражения именно антиномично-истинного содержания. Именно юродственной русскости...
И ваши примеры – наглядное тому подтверждение: напрочьно = напрочь + прочно; сугрубо = вдвойне (противоречиво) + интеллигентски-грубо; наденежно = надёжно + денежно + нежно... Везде – сущие антиномии!
Скажу больше: этот отрицательно-положительный язык, конечно, и сложен, но! – в леонтьевском, цветущем смысле, включающем в себя и заведомо чуждые крайности, и тот же бессознательно-"дурацкий" архетип, и саму тайну русской души...
Ф.М. Достоевский оказался великим путаником-упростителем, когда "классически" свёл эту всемирность и всеотзывчивость к исключительно диалектическому, однозначно-позитивному единству... То-то мы до сих пор всё ищем и ищем свою "единую", "нестранную", если не просто "нормальную" культурно-историческую идентичность и постоянно беспомощно увязаем в той или иной язычно-идолопоклоннической абстракции.

– Считаешь ли ты, что юродство как особая форма мировместимости и всеотзывчивости отчасти присутствует в каждом русском человеке?

– Естественно, присутствует в каждом – и архетипично – до объективизированной непредсказуемости! Конкретнее: речь здесь идёт о Язычно-"классической" форме идолопоклонства перед той или другой ценностью, например, по-толстовски: "Добра" – или по-достоевски: "русской Всемирности". Но на поверку получается: в первом случае – исключительно антропоцентрическая гордыня, во втором – не менее самопротиворечивая, но уже русская аморфность.
Иначе говоря, русское юродство может вполне органично, но – неслиянно – оборачиваться абсурдно-самопротиворечиво-непротиворечивым (и тоже русским) уродством, "классически" оправданным нашими гениями. Оно куда надёжнее подкреплено нашей непосредственно-психологически-законной "душевностью", которая сегодня донельзя опростилась до элементарной утешительности: "Я этого достоин" – и точка... Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга – во всей их "тотальной" двоЯкости. Разумеется, принципиально отличной от настоящего русского – отрицательно-положительного (да-нет) – юродства…

– Можешь назвать русских классиков, которые, по твоему мнению, всё-таки были настоящими юродами-нигилентами?

– Возьму общекультурный контекст и выделю: Петра Первого и А.В. Суворова, Н.И. Лобачевского и М.П. Мусоргского, М.А. Врубеля и Н.А. Васильева. Из литераторов же отмечу Ф.В. Ростопчина, позднего Н.В. Гоголя, А.А. Григорьева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, К.Н. Леонтьева, А.А. Блока... Но как же часто их всех интеллигентски просто опошляли! – той или иной однозначной, но зато "тотально-непогрешимой" уценкой, естественно тешащей её (интеллигенции) авторское самолюбие, нет, – ничтожественное "самобытие"... Вот почему я никогда не откажусь от своей антиномично-истинной странности-сложности – всЯкостных наденежных опрощенцев и без меня с лихвою хватает!

– Кто из писателей и философов особо повлиял на твоё мироощущение? И в том числе подготовил почву для твоей книги?

– Кого-то я уже назвал. Но не могу ещё не выделить целую учёно-монашескую школу Московского митрополита Платона (Левшина) – святого Филарета Московского. Именно в их философско-богословских текстах я впервые конкретно обнаружил и русское понимание бытия как генезиса, и русское понимание мышления как отрицательно-положительного логоса, и нигилентно-творческую антропологию.

– Как вообще оцениваешь состояние современной русской литературы с этической точки зрения?

– Опять не могу обойтись без неологизма: как продаважное состояние! – то есть важное постольку, поскольку продажно... И если бы только в элементарном денежном смысле со всей его надёжностью, словом, наденежностью! Литературная ситуация складывается куда хуже иудиной, тридцатисребрениковой. Большинство наших современных писателей просто позабыли про главный духовный завет русской классики – тайную свободу, купившись, во-первых, на "простоту", точнее, "опрощённость". (Чем не язычное идолопоклонство перед читателем с его слабостями, особенно "основным инстинктом"?!) Во-вторых, они "прогрессивно" купились на как бы постмодернистское заклятие исчерпанной напрочьно художественной оригинальности! На поверку – "тотально" узаконилась наинормальнейшая бездарность, которой требуется, как минимум, премиальное утешение здесь-и-сейчас. После-то кто ею заинтересуется?! Ещё А.А. Фадеев отчаянно писал в 1954 году: "Нас балуют чрезмерно... развращающей системой премирования всех видов искусств, при которой невозможно разобрать, что же на самом деле хорошо, а что плохо". В-третьих, наши писатели купились на ретрансляцию заведомо вторичных, но вновь налично-одомашненных героев, в том числе и "патриотического" толка. Где корчагинские или хотя бы даже лолитовские откровения?! Я уж не говорю про бессмысленные повторы всевозможных смысловых трюизмов, рассчитанных, правда, на "всеотзывчивое" невежество, скажем, молодёжи...

– Какой тебе видится наша словесность лет через сто? Останутся ли ещё читатели и почитатели книг? И та самая "русская буква", о которой ты пишешь?

– Останутся только исключения, которые, надеюсь, проложат непрерывную гать в наше исключительно творческое, и нигилентное будущее. Ради него тружусь в Студии литературного мастерства Юрия Полякова при МГОУ, направляя творческую молодёжь к ней самой, непредсказуемо-опасной и праздничной! Ради того же в рамках фонда "Судьба бытия" учредили совместно с философским факультетом МГУ им. М.В. Ломоносова премию для молодых философов России "Восторг"...
Если же сегодня мы не преодолеем тотальную духовную энтропию "опрощения", то действительно останется одна непротиворечиво-мёртвая русская буква в виде разбитого фонтана "Танцующие дети" – помните красноречивый пейзаж Сталинграда в феврале 1942 года?..