Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

КОНСТАНТИН СКВОРЦОВ


Константин Васильевич Скворцов родился в 1939 году в Туле. Русский писатль, поэт. Мастер драматической поэзии. Окончил Челябинский агропромышленный университет и Высшие литературные курсы.
Участник съездов писателей СССР и РСФСР. Действительный член Петровской академии наук и искусств. Автор более 20 сборников стихотворений и пьес.
Награжден орденами "Знак Почета", "За заслуги перед польской культурой" и др.
Живет в Москве.


И ты, любовь моя, жива


* * *

Золотой зверобой
           и горячее поле душицы,
И обвивший смородину сказочный алый цветок,
И родник под скалой,
           тот, который доныне мне снится,
И сиреневый полог тумана вдали от дорог.

Я мальчишкою знал:
           ты должна здесь вот-вот появиться,
Вся из солнца и трав,
           из ручьев, от рассвета хмельных.
Побелели виски.
           Замолчали в отчаянье птицы.
Я оставил тебя,
           как венок из цветов полевых.

Я готов был припасть
           к первой встречной зеленой травинке,
Потому что в тумане
           все время мерещилось мне:
Может быть, это ты
           в серебристой, как сон, паутинке,
Той, что ветер принес,
           словно птица на сизом крыле.

И уехал я в город,
           оставив и горы, и поле...
И в ущелье домов,
           где не встретишь живого огня,
Ты по улице шла
           в золотых светляках зверобоя.
Я узнал тебя сразу.
           Но ты не узнала меня?


* * *

Расскажи мне, земляк, мой товарищ бывалый,
Ты прошел сто дорог, память сердца храня,
Это кто же назвал нашу Родину малой,
Словно выстрелил черною пулей в меня?!
Мы сидим у огня, путь проделав немалый,
Здесь родимое небо и Вечный покой.
Воскресает душа, словно путник усталый,
Что с ковшом наклонился над лунной рекой.

Я выйду по тропе подталой
На полустанок небольшой.
Не может Родина быть малой
С такой великою душой.

Мне другая земля никогда не приснится,
Потому что в объятьях чужих городов
Я летаю во сне беспокойною птицей
Над вершинами сопок и сизых хребтов.
Потому что осталась в распадках Урала
Та тропа, что из дома меня увела.
Потому что певуньей была моя мама
И черемуха в детстве безумно цвела.

Я выйду по тропе подталой
На полустанок небольшой.
Не может Родина быть малой
С такой великою душой.

Вновь вершины твои солнце красит зарею.
Ты последних лучей от меня не таи.
Я иду по земле, сам я стану землею,
Но останутся вечными камни твои.
С дымом горьким долин мы повязаны кровью.
Так прости, если я, о минувшем скорбя,
Нерадивый твой сын, запоздалой любовью,
Тихой песней своей потревожил тебя.

Я выйду по тропе подталой
На полустанок небольшой.
Не может Родина быть малой
С такой великою душой.


* * *

В глубинке русской посреди разрухи
У нищих окон, как у Царских врат,
Сидели на завалинке старухи
И тихо пели, глядя на закат.

Ни радио хрипящего, ни света,
Ни вечных кур, ныряющих в пыли...
Остались только песни им... И это
Взамен молочных речек и земли.

В чужие дали уходило солнце.
В чужие клети сыпалось зерно...
На мой вопрос: и как же вам живется? —
Они глаза подняли озорно.

Святая Русь, не знавшая покоя,
Омытая слезами, как дождем,
Где б я еще услышать мог такое:
"Чего не доедим, то допоем!"?

То допоем!.. Так как же жил я, если
Мне знать доселе было не дано,
Что голова всему не хлеб, а песни,
Которые забыли мы давно?!

В глубинке русской над деревней робко
Вставало солнце алой пеленой...
Старушки пели песню неторопко,
И медленно вращался шар земной.


Матушка пела

Снова глаза закрываю несмело,
Вспомнить пытаясь детство свое...
Помнится только: матушка пела...
Песней наполнено сердце мое.

Зимами злыми над прорубью белой,
В стылой воде полоская белье,
Вся коченея, матушка пела.
Песней наполнено детство мое.

Больше она ничего не имела.
Только свой голос. Свой — ножевой.
Не было хлеба. Матушка пела,
И оттого я остался живой.

Рядом война полыхала и тлела.
Сытым ходило одно воронье.
Вдовы рыдали. Матушка пела.
Песней наполнено детство мое.

Минуло время, память немела.
Но без войны я не прожил и дня.
Все эти годы матушка пела.
Это, должно, сохранило меня.

Мы отнесли ее легкое тело
На вековечное поле-жилье.
Все мне казалось: матушка пела.
Песней наполнено сердце мое.


* * *

Осенний лес и неба синева.
Огонь осин и вспышки дикой вишни.
С деревьев тихо падает листва,
В глухом лесу она казалась лишней.

И солнца золотые кружева
Разлиты по земле, как Божья милость...
И где-то хохотнула вдруг сова
Средь бела дня... Что это с ней случилось?

Зачем она, природе вопреки,
Вперяет глаз прозорливый и меткий
Туда, где расписные лоскутки
С девичьим страхом покидают ветки?

И между нами, как меж двух страниц,
Лишь этот удивительный гербарий.
И пахло от дерев, лежащих ниц,
Сухой травой и свежими грибами.

Любимая! Вот жизни краткий миг...
И, к нам не проявляя интереса,
Прошел с корзиной полною грибник.
Ему мы показались частью леса!

С корзиной полною — вот счастья знак.
Какого мы еще искали знака?
И никогда я не смеялся так...
И никогда, друг мой, я так не плакал!


* * *

Дождь идет — значит, будут грибы!
Красной птицею туча парит.
От слепого удара судьбы
Тихо дерево в роще горит.

Робкий зверь стороной обошел,
И окончен охотничий гон.
И, промокший, с пустою душой,
Я бездумно смотрю на огонь.

И, привыкший идти напролом,
Не могу отойти от огня.
Это дерево сизым крылом,
Как любовью, согрело меня.

Что за чудо ниспослано мне,
Словно в стужу тепло шалаша?
Гибло дерево в синем огне,
Но моя возрождалась душа.

И сгорела сосна на корню!
Чуть дымится оплывшая медь...
Может быть, я вот так же сгорю,
Мне бы только тебя обогреть!..


* * *

А.С. Евтихиевой

Где же вы, золотые поля,
Где вы, волны бескрайние хлеба?..
Рожь не сеют. Одна конопля
Затуманила синее небо.

На меже одинокий репей
Распушился, как огненный кочет.
Знойной речи горячих степей,
Как и я, он и слышать не хочет.

Он готов уже ринуться в бой,
Но и здешние гуси на речке
Объясняются между собой
На чужом, незнакомом наречье.

Он бросает растерянный взгляд
И кричит что есть силы и мочи,
Собирая бездомных цыплят,
Что отбились от выцветшей квочки.

Ах, репей — беспокойный петух,
Собираются грозные тучи.
Коль в тебе наш запал не потух,
Значит, выстоим, брат мой колючий!

Поднимай задремавший народ
В той деревне, где все эти годы
Пахнет медом и липа цветет,
Несмотря на прогнозы погоды!


* * *

Какая с миром этим связь?..
Лежали лодки у причала,
И медленно река лилась,
И песня русская звучала!

И было тихо на реке,
И с неба падал свет неброско...
Но, как от сабли, по щеке
Прошла горячая полоска.

Я знаю, никакой тиран
Слезы бы из меня не выжал!
Но здесь, от этих сладких ран,
Я, не сражаясь, еле выжил!

И ты, любовь моя, жива!
Но кто мне разрешит задачу:
Звучат знакомые слова,
Так почему ж я снова плачу?

И замираю всякий раз
У песни той на самой кромке.
И над собой, как Божий глас,
Я слышу голос твой негромкий...


Мельница

Вновь над селом закружила метелица.
Снег все сильней и сильней.
Небо пуховою скатертью стелется.
В окнах не видно огней.

Все перемелется. Все переменится.
Ведьмою пляшет пурга.
Машет огромными крыльями мельница
И разметает стога.

"Черная мельница. Черная мельница!.."
Носится слух по дворам.
Что ж не идем мы с ней силой померяться
К дедовым старым гробам?

Нет! Мы привыкли на Бога надеяться,
Непогодь злую кляня.
Тает поленница. Тает поленница.
Нету овса у коня.

Крутится мельница. Крутится мельница.
Кости трещат, как смола.
Все перемелется. Все переменится —
Вот и не стало села.

Можно молиться, а можно извериться...
Вышли мы в поле, и враз —
Черными крыльями вскинула мельница
И с вороньем унеслась.


Славяне

Солнце встает на краю разоренной эпохи.
Празднует мир Воскресенье и Господа славит.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид.
Что ж вы столы не сдвигаете, братья-славяне?

Или латиница цепью сковала нам ноги?
Или уже не отцы нам Кирилл и Мефодий?
Мы песняров растеряли на долгой дороге.
Нам не услышать в застолье напевных мелодий.

И не поднимется конница наша из пыли,
Пыли веков, где не знали мы в битвах позора.
Мы на одном из пиров незаметно испили
Чашу запретную, черную чашу раздора.

Что ж вы в глаза не глядите друг другу, славяне?
Память ли нам, дорогие браты, изменила?
Может быть, все же мы словом достойным вспомянем
Стяги на Шипке и флаги в камнях Измаила?

Это не мы поделили народы на расы.
Славы сыны, мы сегодня, славяне, бесславны.
Все мы в плену,
           мы в темнице из собственных распрей.
И не стихает столетия плач Ярославны.

Празднует мир Воскресенье распятой эпохи,
Нами поруганных Веры,
                                        Любви и Надежды.
Налиты чаши Байкала и озера Охрид.
Сдвинем столы и обнимемся, братья, как прежде!