Цветение

В мае сад мой зацветает...
На крапиву опадает нежных яблонь цвет.
Аромат в саду витает, только роз там нет.
Нынче здесь произрастает лебеда, репей.
Запустение пугает дикостью своей.
Сад старинный угасает, брошен и забыт.
Только он о том не знает, он дождём умыт.
Тянет ветви, привечает первый майский гром.
Влагу павшую вбирает жаждущим нутром.
В нём пичуга обитает, радуясь весне.
Слышно, что-то напевает ночью в полусне.
Никого не ожидает старых яблонь сад.
Ствол хозяин не срубает, он тому и рад.
В мае сад мой зацветает...


Время певца

По дну оврага, там, где ивы,
бежит, торопится ручей.
Вблизи него, таясь пугливо,
запел последний соловей.
Запел торжественно и чудно,
так, как по замыслу Творца
и должно петь певцам прилюдно,
чтоб песней увлекать сердца.
Свистал и щёлкал днём и ночью
он всю прошедшую весну.
Но видит явственно, воочью
пугающую новизну.
Как жаль, что в вечном обновленье
есть безнадёжное "прости"!
Потери есть, увы, в движенье
неумолимого пути.
Как в ручейке волне на смену
приходит новая волна,
так соловью блистать на сцене
один лишь вечер допоздна.
А нам затем весь год – томиться,
утратив трели соловья.
Хоть знаем, песня повторится
весною новой у ручья.


Измена

Между мной и тобой небольшая тропа.
Одолеть и пройти мне её не судьба.
И без наших шагов зарастёт вся травой,
перестанет она зваться нашей тропой.
Над тропой неживой сеть плетут пауки –
нити злобы и лжи невесомо легки.
Паутину сорвёт чувства буйный порыв.
Кто-то, только не ты, вдруг пойдёт на прорыв.


Тревоги любви

Радость приходит, волной накрывая печали,
Только тогда, когда есть, кого сердцу любить.
И убыстряется время, и радужны дали.
Жаль только: долго на свете нам в счастье не быть.
Ну а пока подари мне сиянье улыбки,
Солнечный блеск переменчивых, ласковых глаз!
Не оступись, ведь пески под ногами так зыбки!
Чайки кричат о беде и преследуют нас.
Скажешь: "К чему же тревоги, коль счастлив удел?
Ветер удач, посмотри, распрямляет нам спины.
И среди тысяч на пляже распластанных тел
Вместе идём, обходя хлам прибившейся тины.
Радость отхлынет, оставит ракушки обид,
Замысловатых и пёстрых моллюсков злословья.
И на душе, как в песке, разберёт следопыт
Наших неверных шагов отпечаток у моря".

И что же это, если не любовь?
А на Васильевском – трамвайчики звенят.
А на Васильевском – десяток Линий в ряд.
С залива ветер и опять идут дожди.
Ты у метро меня под зонтиком дождись!
В домах приземистых в ночи огни горят.
И репродукторы невнятно говорят.
Под песни Баскова, младенца плач и брань
Всё водку пьют в квартирах пары Зин и Вань.
Опасно в Питере... Со мною ты. Не бойсь!
По лужам шлёпаем. Простужены насквозь.
Предатель-эхо вторит без обиняков
В аркаде врат пугливый цокот каблуков.
В колодце дома бьётся ветер в западне,
Листву пожухлую кружит на самом дне.
Пришли. И что же это, если не любовь,
Коль провожаешь ты до дому вновь и вновь?


Сонет. Весь год лишь о любви

Когда придёт весна, желаньями томимый
идёшь ты за порог с надеждою вдохнуть
весь аромат цветов, затем, пускаясь в путь,
стремишься в призрачную даль, неудержимый!
Когда же летний зной палит невыносимо,
то, подустав в пути, желая отдохнуть,
о, веером в тени ты охлаждаешь грудь
и, знатный пир завидя, не проходишь мимо!
Когда же осень спрячет планы под сукно,
подрастеряв в пути подруг, берёшься за вино.
Кляня прошедшее, ты пьёшь один от скуки.
Зимой, когда померкнет свет, весь мир в снегу,
ты скажешь, лишь во сне пуститься я могу
по бездорожью, чтоб постичь любви науки.


Памятник самолёту

Были раньше, знаю точно,
в северных пределах наших
сделаны особо прочно
и Иваны, и их Маши.
В тундре у седого моря
зимовали во избёнках.
И о том уже не спорят,
даже малому ребёнку
ведь понятно, что надёжность
жизненно необходима:
что в селе в глуши таёжной,
для машин непроходимой,
что на льдине в океане,
в даль гонимой ветром шквальным.
Беды поздно или рано
наступают вдруг аврально.
В испытаниях суровых
нужно экономить время,
коль спасатели готовы
понести чужое бремя.
Как помочь, как изловчиться
на торос иль в лес глухой
с неба мягко приземлиться,
заложив вираж крутой?
Вертолёты, самолёты
в небе северном летают.
Много здесь у них работы,
но за честь её считают.
А в Архангельске на поле
памятник есть самолёту,
труженику на приколе.
Он – машине, не пилоту.
В десять раз летал он дольше,
чем конструкторы мечтали,
позабыв в массивной толще
об усталости металла.
Для людей особо прочных
предназначен был судьбою.
И таким же был он точно
для примера нам с тобою.


О свободе прохода

На морях есть немало противников нам,
что считают себя лишь достаточной силой.
О, так гордо скользят по солёным волнам,
а наш флот обзывают "жестянкою" хилой.
В наши воды заходят без всякой нужды,
декларируя громко свободу прохода.
Эти действия их разжигают вражду,
раздражая бесчинствами всякого рода.
Вот однажды пришли они в Чёрное море
к побережию сонного, мирного Крыма.
И не видя "преград" для себя на просторе,
на границу надвинулись невозмутимо.
– "О, эсминец "Кэрон", и, о, крейсер "Йорктаун"!
Отойдите подальше от наших границ!"
Но воскликнули янки: – "Сигнал – ерунда!
Наша нация – словно бы стая из птиц...
Сверхдержава повсюду имеет права,
и ничто не должно их противиться ходу!"
И насмешка, и спесь для парней не нова,
ведь иного пришельцы не видели сроду.
Облепили матросы собой леера,
чтобы лучше позлить "сумасшедших Иванов".
И глядят сверху вниз на погранкатера,
что идут вдоль борта у заморских гигантов.
Вдруг сигнал: "Поворачивай резко штурвал!"
И "малыш" "Беззаветный", не помня себя,
совершает на крейсер с размаху навал,
по бортам его якорем злобно скребя.
Катерок атакует, в испуге враги,
засверкали подошвами их сапоги.
Ведь считали доныне надменные янки,
что не могут грозить им бедою "жестянки".
А беда тут как тут – не прошёл без следа
для флотилии вражьей удар боевой –
вдоль борта корабля есть потерь череда.
Осознал тут противник своей головой,
к нам войною не стоит идти без нужды!
Говорят, что нестройные нынче ряды
у вояк из Америки полнятся слухом,
что российские парни сильнее их духом.


Из России в Сирию

В небе из России в Сирию
вереницей соколы летят.
Реку чистую и синюю
переплыть по воздуху хотят…
Тянут за собою белый дым –
призрачный на небе след –
нам на память, людям молодым,
родине милующий привет.
Будто б ныне через небеса
путеводный катится клубок.
Зрят вослед им ясные глаза,
в сердце чувствуя зерно тревог.
На чужбине среди бела дня
извести захочет враг пичуг.
Там вдали, на линии огня,
словно Феникс к ним я прилечу.
Под удары подставляя грудь,
заслоню российских соколов,
вышний их оберегая путь
беззаветно и без лишних слов.
В небе из России в Сирию
вереницей соколы летят.
Реку чистую и синюю
переплыть по воздуху хотят…