Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Валентин Нервин, "Даже во сне"
Тамбов: ООО "ТПС", 2018


Автор живет в Воронеже, и неслучайно к его стихам очень подходит определение "тихая лирика", — так условно называли поэтов-шестидесятников, которые, в противовес громким "стадионным" поэтам, писали о родной земле, о традиционных духовных ценностях, без эстрадной броскости слов размышляли о жизни и о судьбе. У Нервина слышатся отголоски, например, воронежцев Анатолия Жигулина и Алексея Прасолова. Но в отличие от "тихих лириков" — отчетливо выражено игровое начало и парадоксальность мышления; например, рассуждая о том, что мы рождены для вдохновения и любви, вдруг завершает стихотворение таким выводом: "Какие праздничные листья/ ложатся в будничную грязь!.." Листья — осенняя пора, грязь — то, чем сменяется волшебство молодости, полной надежд и дерзаний.
Впрочем, у стихов Нервина есть главная особенность — они всегда молоды и при всей своей традиционности современны, то есть написаны не позавчера (такое впечатление иногда производят аккуратные "квадратики" строф), а — только что. Оставлю за скобками "молодежные" словечки, лишающие стихи Нервина значительности и смысловой точности даже при всей их "несерьезности": "по фигу", "выпендриваться", "стремные песни" и даже "стремные метели" (интересно — это какие?); также не буду останавливаться на стихах необязательных, сочиненных просто для разрядки, вроде трехчастного цикла "Размышления о ерунде"; оставлю в покое банальности, рассыпанные кое-где по страницам, вроде "А жизнь твоя постольку коротка,/ поскольку ты похож на мотылька". Ведь на самом деле тон книге задает одно из первых стихотворений: "Проснулся,/ а в комнате солнцеворот!" Валентин Нервин — поэт светлый, улыбчивый; и при этом — всегда, каждую минуту помнящий о том, что жизнь — штука короткая и что если об этом и говорить, то… нет, лучше не говорить, а п р о п е т ь ей благодарность; не сокрушаться, а погрозить пальцем; не погружаться в депрессию — а напротив, опоэтизировать столь драматическую ситуацию. "Душа устремляется по небу вплавь" — словно о счастье, пишет Нервин о завершении земного срока; иногда кажется, что между жизнью и смертью он не видит особой разницы: "Я живу на земле, как умею,/ а по небу ныряет луна./ Постарею и следом за нею/ донырну до небесного дна". Конечно, это не так; Нервин всегда з д е с ь, в жизни, и пишет только о жизни, — о любви к ней: "Не о старости, а о любви/ я хочу говорить на закате". Разумеется, под "любовью к жизни" можно понимать и любимого человека; вот, например, довольно просто исполненное стихотворение, но — какова концовка!

Гроза — и только мы вдвоем:
стихия небо отрясала,
но ты плясала под дождем —
как ты, любимая. плясала!..
Когда гроза над головой
по старой памяти гарцует,
из каждой капли дождевой
моя любимая танцует.

Память — важное свойство стихов Валентина Нервина; она бережет не только мгновения счастья, но и давным-давно ушедших родных; одно из проникновенных стихотворений — о бабушке, и в ней тоже очень "нервинская" концовка: я бы сказал "ударная", если бы она не была столь щемяще-грустной: "…Пополудни выглянуло солнце —/ слава богу, на закате дня/ около небесного оконца/ ожидает бабушка меня". Впрочем, я опять вернулся к вечной теме этой книги, и пора, пожалуй, привести одно из самых характерных в ней стихотворений полностью:

Уткнешься вечером в подушку,
забудешь, как тебя зовут:
лишь облака на всю катушку
по старой памяти плывут.
Как будто не было печали,
такая всюду благодать:
и свет в окне, и жизнь в начале,
но до конца рукой подать.

Нервин немногословен; видимо, "в цене лишь то, о чем не говорим", — пишет он, почти дословно вторя Александру Межирову (у того так: "в цене лишь то, о чем я умолчал"). Думаю, что автор раскрывается не до конца; что-то остается в глубине сердца — невысказанным. Но я думаю, что и сказанного — вполне достаточно. Трагедия и юмор — в абсолютном равновесии.

Я хотел бы вернуться на Землю собакой,
чтобы нюхать распорки рекламных щитов,
добывать провиант возле мусорных баков
и гонять по округе облезлых котов.
Я готов ночевать у пивнушки вокзальной,
регулярно чесаться у всех на виду
и любить эту женщину, как ненормальный,
лишь за то, что погладит меня на ходу.