Летом 2016 года, жарким и наполненным всяческой дребеденью, а главное, ознаменованным несостоявшейся рыбалкой (случилось так, что я должен был писать заново или переписывать уже готовую монографию о поэте Борисе Рыжем; случилось так, что я остался совсем один в деревне Каменке, но с прикормленными птицами и присмотренными речками Чусовой, Каменкой и прудом, которые за триста лет, с демидовских времен, превратился в озеро; случилось так, что (не хотелось бы об этом говорить, но все-таки обмолвлюсь) я начал лечиться от недуга, название которого не хочется произносить; случилось так, что лодка моя, абсолютно новая, на пятый год застряла под навесом и не была спущена на воду; случилось так, что я устал смотреть на две колонны, стоящие в доме в метре друг от друга, — я решил изладить стеллаж для книг из моей уже пятой библиотеки; случилось так, что я развелся; случилось так, что ко мне приехал сын и, как всегда, привез флешку с новой музыкой, которую ему, учитывая мой чудовищно строгий вкус, удалось наполнить новыми музыкальными вещами), — итак, жарким летом, изнывая от почти банной жары, мы с Мишей начали собирать стеллаж, и он между делом воткнул в мою "Ямаху" привезенную флешку. "Рабочий" день был сорван, потому что я слушал долго, постоянно повторяя те или иные вещи, музыку Сергея Табачникова. Я пил кофе, много курил, смотрел в окно и думал только об одном: как бы не разрыдаться при сыне. Потом мне удалось подсушить подступающий плач и слепить из него ком, который застрял в моем горле, видимо, навсегда, пока я слушаю такие вещи Табачникова, как "Soul" и "Echo".
Теперь могу признаться, что я слушаю эту музыку очень часто, почти каждый день, особенно когда пишу: мы с музыкой помогаем друг другу быть — я обрастаю этой музыкой, и эта музыка обрастает мной, как гора на Чусовой постоянно зарастает хвойным и лиственным подлеском, который, естественно, зарастает и обрастает уже серьезным, большим и крепким лесом, — даже не лесом, а бором, в котором гнездятся вороны (огромные птицы), совы и филин, который однажды зимой, когда я отправился в бор вырубить жердину, посмотрел на меня грозно, гневно и укоризненно, но ничего не сказал. Жердь я так и не вырубил. Ну ее к черту. Она нужна была для телевизионной антенны, и я, чтобы не тревожить филина, поставил тарелку: сначала одну, огромную, как приземлившаяся ребром летающая тарелка, а потом маленькую, с крестиком-плюсиком посередине.
В музыке Сергея Табачникова нет того, что можно было бы назвать самым главным, потому что крупный художник все, что он творит, делает одинаково хорошо ("неровная" музыка, "неровные" стихи — это признак определенных способностей, одаренности, но не таланта). Сергей Табачников — это огромный талант: он музыкант-виртуоз, и технически его музыка, все пятьдесят вещей, которые у меня есть, — безукоризненна. В них много повторов или вариантов той или иной коды, мелодии, паузы (а паузы у Табачникова — это значимые тексты), и трек тишины среди звучащей музыки звучит куда звучащее звучащей музыки. Сергей Табачников обладает огромным талантом исполнителя: он делает музыку в широчайшем регистре этико-эстетического сценария всего его творчества — от тончайших, деликатнейших пассажей, как литератор я бы назвал их строфами, до мощного рокового звучания, которое после многократного прослушивания оказывается для тебя не менее тонким, умным, душевным, эмоционально наполненным и, в конце концов, духовным.
Музыка Сергея Табачникова — духовна. В моей жизни были тяжелейшие и печальнейшие моменты, и меня всегда спасали поэзия (О. Мандельштам, Р. Рильке и О. Седакова) и музыка (как правило, это были итальянцы, барочная музыка; "барокко" термин условный и противный, уж лучше барачная музыка Корелли, Альбинони, Марчелло и, конечно же, Вивальди). Жарким летом 2016 года меня спасла музыка Сергея Табачникова, за что я благодарю Бога, который подарил Сергею такой невероятно мощный талант. Как композитор С. Табачников и традиционен, и в большей степени уникален. Он пишет свою музыку так, как писал свои стихи Осип Мандельштам. В каждой из пятидесяти музыкальных пьес есть мелодийные, композиционные, исполнительские элементы, которые, сходясь воедино, помогли музыканту и композитору создать ряд шедевров, среди которых я бы назвал "Genesis", "Horison", "Trapper", "March of youth", "Juvenile", "The Fluke", "Omega", "The days of yore", "The duck song" (в этой вещи, что вообще характерно для творчества С. Табачникова, музыкант и композитор обходится без увертюрных длиннот, более того — основная часть музыкального текста открывается долгим сольным тремоло, и это не просто сносит башню, это окунает тебя всего, целиком, голенького, сначала в кипящее молоко, а затем в ледяную воду, и ты, как Иван-дурак в известной сказке, просветляешься до озарения и до страшных и прекрасных ощущений работы души, напряженной и перенаполненной энергией до такой степени, что где-то впереди, во тьме твоего сознания, начинает светиться нестерпимо яркая точка, бесконечно испускающая мощный поток фотонов. Среди шедевров С. Табачникова, на мой ум и как мне подсказывает душа, наиболее сильными, а может быть, совершенными, а может быть, близкими мне оказываются две вещи — "Echo" и "Soul". Именно в этой музыке авторская интенция осуществляет вертикальное движение музыкального текста: он движется весь, целиком и тащит тебя за собой туда, где, может быть, существует некая планета художников.
Музыка Сергея Табачникова — вертикальна, как наши деревья на Урале (вспомним Библию, Книгу Бытия: замысливая жизнь, Бог создает прежде всего растения, а потом уже человека и животных). Музыка — это, конечно, сущность духовная прежде всего, а не аудиально-акустическая. Astronomy — это вовсе не рефрены, а видоизмененные повторы одной и той же строфы. Эта композиция как два зеркала, стоящих друг против друга, — загляни в одно из них, и увидишь бесконечный коридор сферических пространств, которые обозначены вращающимися частями неба, когда вокруг древа гравитации летают, мелькают, ходят звезды, планеты, астероиды, кометы и другие небесные тела. Астрономическое вращательное движение здесь из одного зеркала переходит во второе, и ты видишь огромный куст сирени, вселенский куст сирени, вокруг которого летают пчелы (и фортепьяно здесь невообразимым образом имитирует множественное жужжание пчел, шмелей, метеоритов, астероидов и планет). Сергей Табачников работает недалече от Духа, и Дух принимает его музыку.
Не хотел говорить, но скажу: музыка Сергея Табачникова, слава Богу, не английский или русский, прости Господи, или еще какой-нибудь там рок. Это вообще не рок. Это просто музыка. Музыка высокая, музыка мощная, музыка умная, музыка душевная, музыка, не испорченная эмоциями, которыми болен 21-й век. Это музыка смыслов, образов. Это музыка музыки.
Главное в музыке Сергея Табачникова — гармония: не только та, музыкальная, а гармония онтологическая, этико-эстетическая, нравственная. Гармония, которая преображает Хаос — наш планетарный и космический — в Космос, наполняя его нравственностью, и Космос превращается в Экос — в пространство души.
Кончилось жаркое лето 2016 года. Я построил внутри большой комнаты в своем деревенском доме комнату внутреннюю, где стены — стеллажи с книгами: получилась комната книг. И вдруг я вспомнил, что сорок лет назад, будучи еще полным идиотом, я написал пьесу, кажется, "Окно", в финале которой главный герой отгораживается от зала пачками, блоками книг. Он строит книжную стену, которая будет покруче стены китайской или берлинской. Музыке Сергея Табачникова такие стены не нужны, потому что она уходит вверх, а не в стороны, как денежки, эмоции, слезки, инстаграмчики и прочая хренотень. Музыка Сергея Табачникова уходит строго вверх потому, что она часть неба.