Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ВАЛЕРИЙ ФОКИН


ФОКИН Валерий Геннадьевич родился 1 января 1949 года в вятском селе Пищалье. Закончил семинар Ю. П. Кузнецова на ВЛК. Автор одиннадцати поэтических сборников, книги прозы “Всего-навсего” и документального издания “Вятская гармоника”. Член Союза писателей России. Лауреат Всероссийской литературной премии имени Николая Заболоцкого. В 2014 году после речной аварии стал инвалидом, перенлс несколько операций. Живлт в г. Кирове (Вятке).


ЖИТЬ ВМЕСТЕ СО СВОИМ НАРОДОМ


ЗАПОВЕДЬ

Закат сменяется восходом,
а солнце светит и во мгле.
Жить вместе со своим народом
одной судьбою на земле
в трудах вершить свои дела
и знать:
            добро сильнее зла.


БОЯН

И молитва,
                   и стих боевой,
как оружие в битве с врагами.
Вновь с хоругвями над головой
собрались мы под русское знамя.
С нами Бог,
                    и победа за нами.
Но усвоила русская рать
из суровых отцовых заветов:
даже в битве негоже терять
самых лучших певцов и поэтов.
Нас прикроют в смертельном бою
словно князя — щитом или телом,
чтоб мы веру и правду свою
подтвердили и словом, и делом.
Кровью братьев своих подтвердим,
как, спасая нас, воины пали,
чтобы мы передали другим
то, что сами в бою испытали.
Мы пример подадим молодым
не в речах — в задушевной беседе,
и для правнуков станет своим
наше слово о нашей победе.


“РУССКИЙ С КИТАЙЦЕМ БРАТЬЯ НАВЕК...”

Солнце Китая восходит над миром...
Мао Цзэдун

Видят китайцы сиянье Кремля.
Мы не боимся военной грозы...
Из песни “Москва — Пекин” (1949)

“Солнце правды восходит с Востока”...
Хоть звучит, как китайский пароль,
правда памяти слишком жестока
про Даманский и Жаланашколь.
Не тревожь меня, память немая,
дай забыть, как с границы в тоске
друг в коляске вернулся, сжимая
орден Красной Звезды в кулаке.
Он то плакал,
                     то пил,
                              то ругался
средь других госпитальных калек:
“Штык-ножом припорол я китайца,
позабыв, что мы “братья навек”.
Мы ведь так нашу дружбу ценили:
кто бы мне бы сумел объяснить,
почему они это забыли
и заставили нас позабыть.
Разве дружба — ненужная малость? —
за неё, если надо, умри!
Наша братская кровь запекалась,
не смешавшись,
на льду Уссури.
Полегло погранцов нас немало,
чтобы остров на время спасти.
До Байкала,
а там — до Урала
тихой сапой надёжней дойти...”
И дойдут,
               улыбаясь по-братски,
как друзья,
                не таясь по ночам:
мы ведь любим красивые сказки,
мы ведь верим красивым речам.
Друг, подвыпив, твердил виновато:
“Я жалею убитого брата.
Ни к чему были наши бои,
если сдали всё позже свои...”
И в бреду,
умирая до срока,
всё твердил друг израненный мой:
“Солнце правды восходит с Востока,
но зайдёт за кремлёвской стеной...”


“ЯБЛОЧКО”

Даже самые умные книжки
не озвучат живые слова:
“Хорошо заштормило, братишки!” —
и чуть позже: “Полундра, братва!!!”
За сто лет не закончились споры:
те — не эти,
                    а эти — не те.
Корабельный прожектор с “Авроры”
не нащупает цель в темноте.
Ту народную страшную ярость
расплескать мы не можем до дна,
и вопрос:
               “А за что мы сражались?!” —
как пароль нам на все времена.
Не шарахнет “Аврора” по цели:
Туробъект —
                       только рябь по реке...
Просадили мы всё,
                               просвистели,
как матрос-анархист в кабаке.
Неохота за маузер браться,
лучше “Яблочко” — смерть каблукам!
А Свобода
                 без Равенства-Братства
проституткой пошла по рукам.
Сняли даму за баксы мажоры,
чтоб, натешившись,
                                 скинуть с утра,
как похмельное селфи с “Авроры”:
“Хорошо погуляли вчера!”
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
радуйся жизни, новый буржуй:
день твой последний пока не придёт —
верен присяге российский Балтфлот.


БЕЗДОННОСТЬ

Как будто ждёшь сигнала для атаки,
чтоб не оставить Родину в беде...
Здесь предки наши
                                крестоносцев всяких
топить умели в ледяной воде.
Задумайтесь: а что бы было с нами
без этой глубины и высоты?
Упало небо чёрными крестами
на наши православные кресты.
И, солнце заслонив неумолимо,
армады в небе нагоняли страх.
Выпускники Осоавиахима
навстречу поднялись на “ястребках”.
Они врагов загнали в поднебесье
и сбросили с заоблачных высот.
А с фюзеляжей все кресты,
                                           как плесень,
сдирал наждачной шкуркой русский лёд.
Врагам России вместо эпитафий —
лишь ледяная чёрная вода:
псы-рыцари
                    и асы из люфтваффе
в ней растворились напрочь без следа.
И прежде, чем тревогу вновь сыграют,
пускай усвоят новые враги:
в России ледяной воды хватает,
чтобы посмертно остудить мозги.
А что до наших соколов-пилотов,
до тех, что приземлиться не смогли,
то души их, уже без самолётов,
остались там — в заоблачной дали.
Они в раю так щурились лучисто,
ведь Божий Свет — не свет походных ламп,
и по сто грамм за сбитого фашиста
им отмерял небесный интендант.
И пусть в их кружках не вода живая,
и в небесах — гроза, а не салют
они,
       нас от беды оберегая,
поныне в нашей памяти живут.
Они свой край благословляют снова,
тот отчий край,
                        в котором мы живём,
где вся бездонность озера земного
и неба, отразившегося в нём.


ТАК БЛОК ПИСАЛ

Страдание дано на испытанье.
Всегда, когда нелёгкая пора,
то кое-кто твердит, как заклинанье:
“Давно отсюда сваливать пора!”
Но напрягая гаснущие силы
над огненною бездной — на краю:
“Я никогда не бросил бы Россию...”
— так Блок писал,
                              предвидя смерть свою.
Пусть говорят: “Его не отпустили!
Его могли б на Западе спасти...”
А он себя не мыслил вне России
и не искал к спасению пути.
Во времена глобального трансферта
ещё не поздно,
                        позабыв покой,
что значит искупительная жертва,
суметь понять над блоковской строкой.


СВАЛИВАЮ!

В конце апреля уезжаю в свою вятскую глубинку, чтобы жить там до начала октября

“Всем надо сваливать из Рашки!
Нельзя же жить в такой стране!!!”
А вы вернулись,
                           божьи пташки,
уже в который раз ко мне.
Вы одолели все преграды,
инстинкту родины верны.
Кто вам и родине не рады,
пусть те и валят из страны.
Не стану сердце рвать на части —
читать “свободную печать”:
красу страны
                         и мерзость власти
я научился различать...
Уже теплее ночи стали,
и я уже считаю дни,
чтобы свалить в родные дали,
к вам, птахи верные мои.
И там, под чистым небосводом,
забыв ненужный интернет,
останусь со своим народом —
ведь у меня другого нет.


НАД ПОСМЕРТНОЮ КНИГОЙ ПОЭТА МИХАИЛА АНИЩЕНКО

Я беру его книгу
                           и снова
открываю стихи наугад:
в них гармония каждого слова
выше всяких посмертных наград.
Пусть они не утешат печали,
вновь твержу их, почти не дыша,
заглядевшись в небесные дали,
где его затерялась душа.
В запредельные выси подняться,
опускаясь на самое дно,
чтоб вот так вот уйти и остаться —
это право немногим дано.
До надрыва,
                   до смертного стона
он сумел отодвинуть предел,
от него я услышал и понял
то, что высказать сам не сумел.
И, предав все грехи самосуду,
отодвинув похмельную грусть,
жизни,
           словно смертельному чуду,
вместе с ним, как впервые, дивлюсь,
Где душа, не нашедши покоя,
снова всё раздаёт, не тая...
Диво дивное,
                      вот ты какое:
горе горькое — радость моя.


В КУЛАКЕ

До конца размотался клубок.
Жизнь почти уже вся пролетела.
И за то, что его не берёг,
начинает мне мстить моё тело.
Не поднять ни ружья,
                                    ни весла.
Дальний берег, как будто в тумане...
Просто сила куда-то ушла,
словно спирт испарился в стакане.
Добираю остатние дни у костра
вместе с другом на Вятке. —
Вася, хоть самогону плесни,
как ты сам говоришь, по лампадке.
Пусть не спирт, но красиво горит,
словно душу мне сжечь норовит
за грехи,
              за былое враньё,
за уставшее тело моё.
А душа не желает гореть,
не желает меня погубить,
а желает меня пожалеть,
потому что не петь мне,
                                      не пить
и уже вместе с ней не грешить...
Не поднять ни весло,
                                  ни ружьё —
бесполезно сжимать кулаки.
Мстит за прошлое тело моё.
Тянет холодом смертным с реки.
Сам тяну я ладони сквозь тьму:
а куда,
         и зачем,
                       и к чему?..
Будто щупаю,
                      что там и как?..
И сжимаются пальцы в кулак
лишь затем, чтоб сберечь в кулаке
этот день
              у костра
                             на реке.
Ведь не будет таких больше дней.
Будет только больней и больней —
на полслове прервётся строка...
Вася-друг, помяни и попей:
я покинул реку и друзей,
но ушёл,
              не разжав кулака.

Дорогой наш друг! От души поздравляем с юбилеем.
Годы идут, а душа твоя не стареет, и сила поэтическая прибавляется. Ждём новых стихотворений. Крепко жмём твою руку!
Редакция журнала