Любовь Олега Прокофьева к англичанке Камилле Грей закончилась трагически. Советские власти нехотя  позволили им зарегистрировать брак, но запретили выезд из СССР. В 1971 году Камилла во время беременности неожиданно умерла от гепатита. Олег добился разрешения сопровождать тело покойной жены в Англию. В СССР он не вернулся.
Так начались годы его эмиграции. Живопись, скульптура, поэзия составляли смысл его жизни. А еще — музыка, которую он страстно любил. Олег Прокофьев был частым посетителем лондонских концертов. На одном из них, где играли и мои произведения, мы познакомились и разговорились. Так началась наша дружба, продлившаяся до самой его смерти.
Когда Олег Прокофьев неожиданно умер 20 августа 1998, на память от него у нас с женой осталась стопка маленьких самодельных книжечек с его стихами — странными, непривычными, без рифм и знаков препинания, но какими-то пронзительными и поразительно музыкальными. Вот, например, стихотворение из книги "Свеченье слов" (1991):

"Музыкальность" этих строк неудивительна — ведь музыка была средой, в которой Олег пребывал с самого своего рождения. В одном из своих интервью он говорил: "Музыку моего отца я слушал регулярно, иногда и без особого на то повода. Я люблю многие из его сочинений, и они определенно служат стимулом для моей поэзии — или живописи. Обычно они пробуждают во мне желание "браться за дело", создавать и посылают мне некую волну волшебной энергии, что поднимает на поверхность поэтический или художнический импульс". В том же интервью он еще сказал: "Музыка учит многому, хотя ее форма строится с помощью чисто музыкальных средств выражения, сильно отличающихся от поэтических. Можно многому научиться как у великих композиторов, так и у великих художников. Лично меня музыка моего детства научила предпочитать лаконизм, экономию средств, и в этом смысле музыка влияет на меня больше чем живопись, хотя я с самого раннего детства учился живописи и никогда не учился музыке"*.
В 1996 Олег Прокофьев в очередной раз приехал погостить к нам с женой в Кийле (Стаффордшир, Англия), где мы в течение пяти лет жили в университетском кампусе. В Лондоне ему, вероятно, недоставало русскоязычного общения, и мало было людей, кому он мог бы показывать свои стихи. Даже его жена и их многочисленные дети говорили только по-английски, и даже не имели понятия, что он там пишет. А мы всегда были ему рады. Стихи он сам читать не любил, а обычно дарил самодельные книжечки с памятными надписями. За очень редким исключением почти все, что он писал, он издавал сам на своем старом компьютере. Некоторые его стихи сохранились у нас в виде листков с ксерокопиями.
Олег рассказывал нам, что был в приятельских отношениях с Бродским. Ему очень хотелось знать мнение мэтра о своей поэзии, и вот однажды он решил послать ему стихи по почте. Ответа долго не было, но, наконец, пришла открытка: "Стихи плохие, больше не пиши". Для Олега это был серьезный удар, и он на десять лет перестал писать стихи. К счастью, не навсегда.
Даже дарственные надписи на своих самодельных книжках Олег писал как стихи, и в них царила музыка. Так в феврале 1998 года, во время одного из последних визитов к нам, он надписал на титуле одной, вероятно, последней своей книги "Нет слова без любви" следующее:

Многие стихотворения Олега Прокофьева в нижеследующей подборке так или иначе связаны с музыкой. Эти стихи не были опубликованы в официальных изданиях.

цвет преображает свет
желтым нимбом окружая синий лес
в этой вечной яркости
гремит такой оркестр
что яркость труб
валторны превосходство,
и флейты баловство
сливаются в невиданный аккорд
палитры вырванной лучины
из внутренности жизни
в облака
из духа катаклизма воплощенного
в необходимость вымолить прощенье
чтоб утонуть в антракте черноты

голос заполнивший время звучания
бережно уши зажавший собой
тот голос породы был дерева звуков
что в мыслях
бесшумных
древесных
приоткрыл перспективу забывчивости
восприятие сделал единственным сыном
с рождения смертельно познавшим
голос начальственно-кроткий
голос как пропасть на дне
скрывающий прелесть опасности
в арктических джунглях
в снегах амазонки
где зиждется тело возможности
безнаказанно выть на луну

голос плыл за потолком
и звал кого-то далеко
в бесстрастном измерении
билась птица о предел
о стену времени конца
где все с начала

там
на верхнем этаже
воображением любим
звук голоса отскакивал от стен
и просочившись через пол
пролился через уши
в сердце на свободу

тысячи граней клавиш
вырастают в кристалл огня
от него золотистое эхо
ищет укрытия в слушателе
но он задремал на небе
седьмом по счету вверх
 
в камзол за игрою затянутому
хозяину нот не собрать
он в обход разогнался по новенькой
дымящейся черным огнем
уж не грани это а магма
процессия рыцарей сумерек
в латах мерцающих звезд

сплошные пальцы
рук не надо
прикосновенье ветерка
и каждый листик наизусть
свой шорох издает
орган пернатой мессы
садового христа эксперимент
растрепанная готика
зеленогласного собора
я один
и проповедь длинна