Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

АЛЕКСАНДР РАЕВСКИЙ


Александр Дмитриевич Раевский родился в 1951 году в селе Алабуга Новосибирской области. Окончил Новокузнецкий педагогический институт, Иркутское пожарно-техническое училище. Служил в пожарной охране МВД, капитан в отставке. Печатался в центральных и региональных журналах, альманахах и сборниках. Автор шести поэтических книг. Лауреат премии журнала "Наш современник". Член Союза писателей России. Живет в Новокузнецке.


ЭТА БЛИЗОСТЬ СТУДЕНОГО МОРЯ…


РУССКИЙ СЕВЕР

Средь камней изумрудная травка,
Глубже с метр — уже мерзлота.
Вроде, лето, а прут без антрактов
Стаи туч… и тоска еще та.
Еще та, говорю я, погодка!
Голый берег под светом скупым,
Лишь у кромки тяжелая лодка
Спит тревожно, как пес на цепи.
Выше! к людям! к амбарам и избам,
К тем продутым ветрами местам,
Где отсутствуют всякие "измы",
Жизнь сурова и с виду проста.
Там соленая рыба в подклетях,
В тихих комнатах строгий уют;
Там на кольях развешены сети,
И поморы в бахилах идут.
…Тучи, тучи — сплошная морока,
Воздух даже на ощупь свинцов;
И в пальтишке стоит одиноко
Кто-то грустный, как трезвый Рубцов.
Эта близость студеного моря,
Эти сивых туманов слои…
Храм бревенчатый стойко на взгорье
Держит ржавые шлемы свои.
Он давно уже необитаем.
Лишь в окошке глухом в темный час
Желтый отсвет дрожит… Словно тайно
Кто-то молится. Может, за нас.


ЗОВ

За селом стоит серый столб, как крест,
Проводов уж нет, а он все гудит…
С неба ястреб сел и глядит окрест, —
И чего сидит? и за кем следит?

Я свою тоску привяжу к столбу,
Отряхну с души мглу дорожную,
Сразу в первую постучусь избу —
Встретят молча и настороженно.

Лишь в глазах вопрос: "Кто такой пришел?"
Не узнал никто… ну и ладненько.
Ты, хозяйка, мне зачерпни ковшом
Той колодезной, той прохладненькой…

Кто такой я есть? Да родился здесь!
Там вон, в центре, был дом с оградою…
Вижу, добрые, но такая весть
Не печалит их и не радует.

Разговор хоть тек, но скупой совсем,
Да, слыхали, мол… да, родившийся…
С болью понял я: здесь своих проблем
Выше крыши той, прохудившейся.

Где-то шум и треск; там блестят в ночи,
Как галактики — мегаполисы…
Ну, а тут, как крест, только столб торчит,
Да забвенье прет выше пояса.

Отвяжись, тоска, как худая жизнь!
Васильки мои, колокольчики…
Ты надолго, край, запустел, скажи?
Глянешь — тишь, камыш да околочки…

Но прислушайся чутким вечером:
По полям плывет, по-над селами
Песня русская, вековечная,
И не грустная, ой, да и не веселая…


ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Пожилые женщины, подруги,
Вечерами ходят по округе,
Не спеша пройдутся по тропинкам,
Завернут к березам и осинкам, —
Легче им дышать среди деревьев,
Чем в своей разрушенной деревне…
Та, что старше — чопорна немножко,
В белой блузке со старинной брошкой,
Седовласа — симпатична, впрочем,
Сельская учительница в прошлом.
Что помладше, та в платке неярком,
Бывшая советская доярка,
В серой кофте, в платьишке обычном,
Тоже с сединой и симпатична.
У одной ночных бессонниц муки,
У другой от доек ломит руки,
Пусть они по-разному прожили,
Но всегда друг дружкой дорожили.
Две судьбы закатных, две подруги
Не бесцельно бродят по округе,
Русские стихи с душой читают…
Все их сумасшедшими считают.


КРАСНЫЙ ВЕЧЕР

Что удалось — не удалось,
А ты вздохни усталым вечером:
Рентгеном красным все насквозь
Тепло и горестно просвечено.

Тот свет в неведомый конец
Неслышно, медленно ступает…
И суть вещей, и стук сердец
Сквозь оболочку проступает.

Пылают главы облаков,
Прохладны души их былинные;
Березы — жгучие с боков,
А тени — тихие и длинные.

Мы замираем в этот час,
Земли случайные прохожие,
И легкие трепещут в нас,
На крылья бабочек похожие.

И что сбылось и не сбылось —
Судьбою каждого отмечено;
Печалью высшей все насквозь
Тепло и бережно просвечено.


* * *

Травы, звери, птичьи переливы!..
Радуясь, мелькая и звуча,
Все живет в неведенье счастливом…
Только людям ведома печаль.
Знаем мы, что есть на свете нечисть,
Только, уподобленным почти,
Нам понятья "вечность", "бесконечность" —
Разум, бедный разум! — не постичь.
Но зато — как милость иль немилость? —
Осознать такое не суметь,
Свыше нам зачем-то приоткрылась
Сущность рокового слова "смерть".
Проступая сквозь свинец ненастья,
Сквозь веселый полдень голубой,
Черная "memento mori" надпись,
Словно меч, висит над головой.
С тайною надеждой и тревогой,
В большинстве своем на склоне лет,
Молим приютиться ближе к Богу,
Веря: рядом с Богом смерти нет.


СЛЕПОЙ ДОЖДЬ

…Из-за леса лиловой громадой
Наползла она сгустком тревоги, —
Присмирели под жданной прохладой
Луг, кусты и сухие дороги.

Неужель громыхнет в самом деле! —
Сонный быт растревожит, как улей?..
Так за месяц уже надоели
Зной и пыльные листья июля!..

Надо, надо, чтоб местность промокла,
Чтобы днями свежо и ночами…
…Но та туча была одинокой,
Освещаемой сбоку лучами…

И под ней, как под крышкой надгробной,
Замер я, без рубашки и босый,
Миг!.. — И сверху посыпались дробно,
Ослепили жемчужные бусы!..

Весь пронизанный солнечным златом,
Дождь такой благодатный пролился,
Что впервые от счастья заплакал
И вослед неумело молился…


* * *

Молодая мама своему сыночку,
Сидя у окошка, под синиц свистки,
Вышивала в полдень синюю сорочку —
В крестик черно-белые цветки.

Лишь всего два цвета (ниток было мало),
Только в два рядочка стежка пролегла,
Только на сорочке, но хотела мама,
Чтоб в цветах вся доля у него была.

С трех икон святые молча наблюдали.
Над шитьем витала легкая рука.
За окном сияли голубые дали,
Зеленели травы, плыли облака…

Дорогая мама, как ты угадала.
В стороне далекой после, без тебя,
Вышилась сыночку (ниток было мало)
В крестик черно-белая судьба.


САД

Предзимью всю печаль передоверив,
Октябрь отшептал… В пустом саду,
Как на гравюре, черные деревья
Кривых ветвей явили наготу.
Примолкло все: остывшие тропинки,
И за ночь поседевшая трава,
И та скамейка с выгнутою спинкой…
…Листва так ломко хрустнула сперва;
Возню небесных хлябей укрощая,
Морозец молодой дохнул затем, —
И падал снег… деревья превращая
В букеты свежих, сонных хризантем.
Захочется на миг побыть счастливым,
Любимым быть захочется опять,
Средь яблонь одиноким черносливом
В том белом сне без шапки постоять…
Но вдруг кольнет, что все не так отныне,
Что прежнего себя не повторить,
Вот — сердце есть, но в нем сверкает иней,
Вон — есть цветы, но некому дарить.


* * *

В это лето, мама, в эту осень
Почему-то разжужжались осы,
Змеи и лягушки расплодились
Там, где никогда не заводились.
По дворам, дорогам, по опушкам,
Будто блохи, прыгают лягушки,
Прямо в селах черные гадюки
Жалят и за ноги и за руки,
Злые осы в двери залетают…
Им чего на воле не хватает?
Ладно, гады, ладно бы, кусают,
Тут чернее тучи нависают:
Каждый год подземные удары,
Смерчи, наводненья да пожары,
Род людской и вовсе обезумел,
Лезет сам в клокочущий Везувий…
Не связать подобные явленья
Лишь с одним глобальным потепленьем,
Это мгла нависла моровая,
Это, мама, третья мировая.


КРЕЩЕНСКИЙ ДЕНЬ

Улицы, дома и переулки
Сжала стужа жестко и всерьез,
Так, что в рощах деревенских гулко
Лопались стволы седых берез.
Глубина вселенская звучала
Тонким-тонким звоном бубенца, —
Этой песне не было начала,
Этой грусти не было конца.
Холодно и солнечно на диво!
Смолкли все земные голоса.
Что-то на земле происходило…
Что-то совершалось в небесах…
И никто не ведал, что в пределах,
Где-то на задворках бытия,
Тихо во дворе заиндевелом
Мальчик очарованный стоял.