Сначала я подумал, что книга все-таки не об эмиграции, а о любви, и все остальное — девяностые с ее бездарной, безжалостной властью, с нагловатыми новыми русскими в «скоморошьих костюмах», тревожный отъезд в Америку, сначала — чужую, неразгаданную, странную, потом — узнаваемую, доброжелательную, ошеломляющую, обретение работы, — лишь фон для сердечных переживаний двух любящих: Андрея, героя книги, и его жены Ани, оставшейся в России. Отдельная глава посвящена письмам: глубоко личный, проникновенный диалог двух временно разлученных людей, которым до невозможности не хватает друг друга, — и лишь вера в скорую встречу позволяет обоим сохранять внутреннее равновесие. Уверения в крепких чувствах, доказательства родственности натур, обсуждение текущей жизни, попутные реплики интеллектуального свойства — вносят в повествование характер живой хроникальности, — но все оборачивается, казалось бы, невероятным, но, увы, реальным завершением: с течением времени каждый начинает жить своей жизнью, «эта жизнь затягивает, эмоции, даже самые яркие, отходят на второй план» (строка из письма Андрея, в конце концов задающегося вопросом: разве любовь — главное в жизни?) Приезд Ани становится бессмысленным, ибо все существование Андрея заполняется его корпорацией и всем, с ней связанным: и деловыми вопросами, и взаимоотношениями с сотрудниками.
Нет, книга все-таки не о любви. Застольные разговоры на общественно-политические и простые житейские темы с приятелями, так же обремененными опытом эмиграции, путешествия с подружкой по странам Азии, очередное бурное увлечение, успешная работа, — все это является, по сути, способом отгородиться от «жизни эмигранта» — то есть от жизни, с которой Андрей так и не свыкся, душевно к которой таки не пристроился.
И все-таки возникает главная содержательная часть книги — написанной языком размеренным, спокойным, сдержанным — и освещенной ровным светом, без эмоциональных вспышек, без оптимистических толчков: мысль о полувымышленном предке (отголоски бабушкиных рассказов), — о смелом, сильном, веселом генерале, служившем при Наполеоне; — примере для подражания, способном стать опорой Андрею, укрепить корни его жизни в навсегда чужой стране. Удивительным образом вплетается в эту игру знакомство с эрудированной, схватывающей все на лету девушкой Джен, чей предок действительно был французским генералом. В реалистический сюжет «Эмигранта» вдруг вмешиваются исторические события, его дополняющие и углубляющие; грань между прошлым и современностью стирается, все становится сплошным настоящим, размываются географические границы, и главным остается сознание человека. его отношение к миру («Я живу в мире, а не в стране. Но и вы меняете не страну, а мир, в котором живете», — эти слова Джен, может быть, более понятны не русской душе, а психологии еврейского народа, к которому Джен и Андрей относятся).
Французская тема в книге заканчивается битвой при Ватерлоо, завершившей эпоху Наполеона, усталостью от войны. Может быть, именно к этому и шел Андрей в своих «исторических» размышлениях? — к тому, что время «завоеваний» должно уступить место покою, «мещанскому» благополучию, — взамен переживаний, тревог и всяческих бурных событий? И название книги следует понимать как «эмиграцию» из многоцветной, разнообразной жизни в семейное благополучие, в работу, в успех?
И все же не оставляет меня по прочтении этой книги вопрос: чем же она на самом деле завершилась? Чувством внутреннего поражения? Ощущением преждевременной старости? Не могу наверняка ответить.