Из нынешних французских поэтов пишет в рифму только малая горстка чудаков. Поэты уважаемые, прославленные, уже несколько десятилетий, как рифмой не оскверняются. Французы объясняют (по крайней мере, русским поэтам) столь полную на их территории победу свободного стиха, что возможных рифм во французском языке гораздо меньше, чем у нас, и все они уже стёрлись от длительного употребления. (Наши, слава богу, пока не стёрлись, сколько их ни тёрли). Правда, некоторые европейские интеллектуалы утверждают, что наш «дисциплинированный» силлабо-тонический стих - наследие тоталитаризма и вообще следствие нашей рабской натуры (не думаю, что они правы). Ну, хорошо, не дело указывать поэтам, как им сподручнее писать. Но вот переводчики... Перевод стихов на французский с нашей точки зрения чистое хамство: за исключением опять-таки горстки чудаков, они просто пересказывают в произвольной форме содержание стихотворения. У нас это называется презрительным словом «подстрочник». А объясняют кроме той же исчерпанности рифм, ещё и «немодностью» в нынешней Франции рифмованного стиха. (Мало ли что сейчас модно, адекватность-то должна быть). О соблюдении ритма и вовсе нет разговора: тонический стих французами вообще не практиковался по, вроде бы, весьма убедительной причине регулярности ударения. Вообще-то, это опровергла Цветаева своими блестящими переводами на французский стихов Пушкина и Лермонтова, где были воспроизведены и рифма, и ритм. Но то ведь Цветаева, понятное дело, явление уникальное… Окончательно я убедился в сомнительности отговорок французских переводчиков, когда лично проверил французский язык на «силлабо-тоничность». Нет, у меня не было и мысли кого-либо изобличить. Попросту у нас с моим другом, двуязычным поэтом и переводчиком на французский, который живёт в Париже с 20 лет, есть такая игра: мы обмениваемся эпиграммами друг на друга. Начали на русском, потом он перешёл на французский, ну, и я вслед за ним. Притом, с удивлением обнаружил, что писать стишки на этом неродном языке мне ничуть не труднее, чем на своём родном. А ведь сочинял я их, как привык: в силлабо-тонике с вполне точной рифмовкой. И французских переводчиков я отнюдь не собирался выводить на чистую воду. Но совсем недавно мой кузен, как и тот друг, живущий в Париже, меня попросил перевести на французский стихотворение моего отца (соответственно, его дяди) Давида Самойлова «Маркитант», посвящённое родоначальнику одной из наших семейных линий. Я решил попробовать (результат см. ниже) в качестве эксперимента перевести именно так, как у нас принято, с соблюдением просодии, что, опять-таки к собственному удивлению, мне удалось без особого труда. Не уверен, что я создал шедевр французской поэзии, однако свидетельствую, что этот язык не только не противился силлабо-тонике, но, как и в случае с эпиграммками, очень даже охотно в неё укладывался (соскучился, что ли, по «регулярному» стиху?) Правда, справедливости ради, должен признать, что с женскими (безударными) рифмами у них действительно плохо дело: ударенье-то всегда на последнем слоге, хотя при устном чтении стихов немое «е» в конце строки они не то чтобы произносят, однако намечают лёгким придыханием. Ну, и какой же я сделал вывод из своего маленького опыта французской версификации? Относительно своих французских коллег-переводчиков я только укрепился в критическом к ним отношении. Думаю, рифмовать им попросту лень, а также и соблюдать равенство слогов в строке, как у французов было раньше принято. Да и стихотворный ритм они могли бы воспроизвести при желании. Служит ли им оправданием, что во Франции уже давно исчез навык «регулярного» стихосложения? И ещё закралась мысль: не слишком ли поспешно французы отказалась от своего силлабо-рифмованного стиха, на котором были созданы великие шедевры?


Vendeur militaire

Ferdinand né Ferdinand
De famille des Ferdinands,
Dans l’armée de Bonaparte
Il était célèbre marchand.
En avant sont des tambours,
Trompettiste semble sévère,
En arrière sont les voitures
De modeste mon grand-père.
Un enfant de l’adultère,
Fils cadet de bijoutier,
Mon ancêtre semi-légendaire
Veut apprendre le monde entier.
Non carats mais des carrés,
Masse des princes et masse des gardes,
Officiers sont tous parés,
Tous soldats sont des grands gars.
Des triomphes, des victoires!
Bonaparte gagne des guerres.
Ferdinand studieux prépare
Déjeuners pour militaires.
Bonaparte s’impose à Vienne,
A Berlin et aux Saxons.
Ferdinand revend des vins
De Turin et de Bourgogne.
Le Souverain traverse Niemen
Et c’était un geste ignoble.
Ferdinand la fille Neiman
En secret enlève de Gomel.
Dieu, l’hiver et l’âme russe
Ont brisé les occupants,
Sur fortune trop confuse
Se lamente pauvre marchand.
La situation extrême:
Tombe la neige, souffle le vent…
Oh, je sens en moi-même
La nature de Ferdinand!
Je n’aspire à être vainqueur,
Ne rêve pas aux ordres, mais
Je voudrais être un vendeur
Dans une brave grande armée.

Перевод на французский Александра Давыдова


Давид Самойлов
Маркитант

Фердинанд, сын Фердинанда,
Из утрехтских Фердинандов
Был при войске Бонапарта
Маркитант из маркитантов.
Впереди гремят тамбуры,
Трубачи глядят сурово.
Позади плетутся фуры
Маркитанта полкового.
Предок полулегендарный,
Блудный отпрыск ювелира
Понял, что нельзя бездарней
Жить, не познавая мира.
Не караты, а кареты.
Уйма герцогов и свиты.
Офицеры разодеты.
Рядовые крепко сшиты.
Бонапарт короны дарит
И печёт свои победы.
Фердинанд печёт и жарит
Офицерские обеды.
Бонапарт диктует венским,
И берлинским, и саксонским.
Фердинанд торгует рейнским,
И туринским, и бургонским.
Бонапарт идёт за Неман,
Что весьма неблагородно.
Фердинанд девицу Нейман
Умыкает из-под Гродно.
Русский дух, зима ли, бог ли
Бонапарта покарали.
На обломанной оглобле
Фердинанд сидит в печали.
Вьюга пляшет круговую.
Снег валит в пустую фуру.
Ах, порой в себе я чую
Фердинандову натуру!..
Я не склонен к аксельбантам,
Не мечтаю о геройстве.
Я б хотел быть маркитантом
При огромном свежем войске.