Впервые я узнал о ее стихах банальным образом — читая утреннюю френдленту Живого Журнала (с его появлением в моей жизни уже стало традицией зафренживать всех без исключения хороших поэтов — почти на автомате, не вчитываясь). Стихотворение удивительным образом попало в мое тогдашнее состояние души, с первых же строк поразив строгим, глубоко личностным и в то же время долженствующим стать универсальным определением любви: в дальний угол задвигается имманентное свойство чувства, эгоцентричного по своей природе.

Позже, уже внимательно ознакомившись с творчеством автора, нашел несколько ее характерных абзацев о себе. Один из них — запись в ЖЖ: «споласкивала чашку под краном — обычную, стеклянную, икейскую. под прохладной водой, без напора — просто споласкивала. чашка без трещин. с громким чпок взорвалась в руках на много-много мелких осколков. осколки сгребла, стеклянную занозу из пальца вынула. сослуживец сказал «энергетика!», но лучше бы молчал. живем дальше». Помнится, написал в ответ полушутливо, что «живем несмотря ни на что» — так я определяю основную интенцию ее стихов, постоянно в тот период мной читаемых. Другой, претендующий на роль эстетического кредо, — из авторского предисловия к стихам на сайте «Умницы и умники»: «…А вот и Ася, которая умеет рассказывать о чем угодно, только не о себе.
Любые попытки поведать миру о своей персоне заканчиваются либо кухонными разговорами до вторых петухов, либо что бывает чаще, поскольку не требует участия посторонних — стихами… Стихи для меня — возможность постоянно расти, ежедневно выходить за рамки себя вчерашней, позавчерашней. Несколько мазохистский процесс непрестанной смены кожи, столь же болезненный, сколь и мучительно-приятный…»
Невольно ища в стихах подтверждение этих тезисов, могу констатировать, что на трех китах — нелюбовь к прямому разговору о себе, образ мира как разбитого предмета и восприятие жизни как непрерывного движения — и зиждется для меня поэтика Аси Анистратенко.
Ибо вот что заявляется в виде одного из автоопределений:

Обратите внимание на многозначность понимания образа: и легкий оттенок самокритичности — мол, надо собирать, а ты грохаешь — и почти ахматовская интенция: одной надеждой меньше стало, одною песней больше будет… Только разбив шар совершенной жизни, можно собрать из его осколков новую жизнь и, следовательно, новую себя. «Закалиться в процессе (сборки) не хуже стали» (цитата) — прочитав двояко последний омоним, легко провести параллель со «становлением лучше»; сделаться обновленнее и опытнее — именно из такого сопротивления жизни и появляются, не ведая другого способа самопроизрастания, стихи, метафоризирующие осколочность в гармонию.

Признаться, меня сначала насторожила строка в одном из стихотворений: «Каждый сложнее другого на линию жизни, один изгиб…»: получается, что есть какой-то предел сложности? Только вчитавшись, понимаешь, что движение к этому пределу (как синоним «лучшести», а не сложность в обыденном понимании) в принципе недостижимо, но именно в нем и состоит жизнь. Как-то в парке аттракционов на ВВЦ я катался на такой карусели: ездишь в кабинке с убыстряющимся темпом, при этом тебя через определенные периоды опрокидывает вниз головой — нужно держаться крепко за кабинку, чтобы не слететь. Дежавю с этой каруселью возникает у меня при чтении стихов Анистратенко: движение с кульбитами, изгибающееся (отсюда — постоянные, но органичные сбои размера), но остающееся непрерывным, находящимся в рамках строго заданной колеи.

Ощущение преемственности в чем-то прагматическое: каждый «дополняет» натуру лирического героя, подбрасывая что-то в кабинку знаний, интеллектуального, духовного и прочего багажа, тем самым — «улучшая» его (ЛГ). Взамен, словно шкура с ящерицы, спадает лишнее, наносное, ошибочное, что и составляет философию опыта в поэзии Аси Анистратенко (вспомним слова про «мазохистский процесс непрестанной смены кожи»).
Характерна реминисценция к Ваншенкину:

Подчеркивается, что любовь к жизни отнюдь не взаимна, но в такой ситуации «прагматической преемственности» это вполне объяснимо, ибо безответность персонифицированной жизни тоже так или иначе «дополняет» тебя. Трудности, как известно, закаляют характер, а особенно закаляет их преодоление — терпя «грубоватую нежность», принимая ее как данность и отвечая на нее любовью, становится не легче — но объяснимее преодолевать дисгармонию бытия и даже находить блаженство в таком существовании, оборачивая жизненные неудачи удачами эстетическими.
Не случайно самый прямой разговор о себе возникает лишь в связи с собственной переменчивостью, стремлением к движенью — в стихотворении «Колесо»:

Из такой философии жизни вытекает почти метафизическое ощущение мира как случайности: у каждого своя, заранее предопределенная дорога. В какой-то момент твоя дорога пересекается с дорогой предмета (вещи, другого человека…) и снова стремится врозь. Нужно принимать такое положение вещей как закономерность, будучи благодарной бытию даже за то, что
…век ничего, в самом деле, не отнял,
а только тебя подарил.

Непостоянство мира рождает сквозной для поэзии Анистратенко образ: собеседника как случайного гостя, который непременно должен покинуть, что-то оставив взамен — так, опять же, предопределено. В стихотворении «Поздний гость» использован глагол принуждения: сам гость не идет, значит, нужно заманить, чем-то заинтересовать.

Излюбленная лирическая ситуация Анистратенко — естественное, без кокетства, как бы само собой разумеющееся отсутствие стороннего интереса к своей персоне. Нет «тем» (слово, неоднократно встречающееся в стихах Аси) или, как выражаются в журналистике, «информационного повода», чтобы вспомнить о человеке. Благо и повод заговорить о себе поэт Ася Анистратенко дает редко: подборки в журналах печатает скупо, единственная книга — «Приближение к теме» вышла в 2005 году в издательстве «Геликон-плюс». При очевидном профессиональном уровне стихов — столь же очевидно недостаточная степень социальной интегрированности как поэта: в ответ на мой вопрос в ЖЖ-переписке — «есть ли статьи о Вашей поэзии?» — скромное: «Статей нет. По крайней мере, я не в курсе». Очевидна и письменная цель человека, не умеющего говорить о себе: ввиду скромности — природной ли, приобретенной ли — найти такое соотношение фигур умолчания с фигурами говорения, чтобы сохранить себя и в то же время спрятаться за маску, носящую отпечаток твоей личности. Отсюда — постоянный мотив двойников, отражений, мучительный поиск ипостасей — собственных проекций — лирическим героем. Почти всегда — разговор в третьем лице о себе: универсальное «ты» — вроде бы о себе и не о себе: как способ сочетания личностного с общечеловеческим: поведать собеседнику — о ком? Кажется, о нем же, но в то же время — о себе самой.
С подобной «хитростью» связано важное свойство стихов Аси Анистратенко — их полифоничность. Поэт зачастую вводит в текст некоего внутреннего собеседника. Выдумать себе его — надежный способ создать иллюзию, что тебя понимают, и спокойно рассказать все секреты — все равно не выдаст, ибо несуществующ, а значит, безмолвен. Так закапывают секреты в ямку, так дети в раннем возрасте разговаривают с куклами. Возможна аналогия и с попутчиком в поезде: Ахматова, по свидетельствам ее современников, была идеальным собеседником, поскольку как никто умела слушать, ей можно было доверить любые секреты, рассказывать же о себе она не предпочитала.
В контексте сказанного об образе мира как карусели и поиске собственных проекций напрашивается параллель с белкой в колесе, но Ася Анистратенко выбирает другую — лошади, движущейся по накатанной колее, в ярчайшем стихотворении «Песня» (опять же — колея накатана, судьба запрограммирована, а значит — предопределена):

Заметьте, как (на редкость для современной поэзии!) художественно мотивировано употребление обсценной лексики, как органично вкраплена в текст цитата, эмоционально и смыслово превосходящая евтушенковский оригинал: там — легкая меланхолия, здесь — завуалированная под самоиронию усталость и трагедия. (Приемы межтекстовых связей — от едва узнаваемых аллюзий до прямых цитат —в поэзии Аси Анистратенко — отдельная тема, на которой сейчас не будем заострять внимание.)
При всех описанных «симптомах», казалось бы, стихи должны сделаться герметичными. Но нет. Искренность, пробивающаяся через психологический барьер, заставляет неотрывно следить за сюжетом. Завороженно наблюдаешь за интонациями негромкого, очень чистого голоса, крайне деликатно переступающего через лужи и ямы, чтобы не запачкаться самому и не обрызгать близ идущего. Волшебного голоса, врачующего и преобразовывающего не только быт — в бытие, но дисгармонию внешнего и внутреннего мира в проекцию — гармонию мира поэтического. Зачастую это делается с помощью создания мифогенного пространства — взгляда сквозь пространную оболочку сна, где реальное пересекается с инобытийным.

Я не знаю, как в жизни звучит голос Аси Анистратенко, но в стихах — спектр его модуляций — обаяние, легкая виноватость, скромность с оттенком самоиронии, самокритичность, не доходящая, что важно, до казнящего самоуничижения.

В наименее удачных моментах модуляций этого голоса мне приходится наблюдать состояние «вдруг»: явление, когда взгляд лирического героя отводится от читательского и останавливается на чем-то одному ему видимом. При этом состоянии начинается замедление колеса, интонация переходит на легкое самозаборматывание, становясь аутентично-глуховатой и провоцируя на взаимное отвлечение читательского внимания.

В лучших же своих вещах, как в том, поразившем меня при чтении френдленты стихотворении, Ася Анистратенко описывает любовь с намеренно отстраненной, безличной интонацией, независимо от пола, лишний раз убеждая, что симптомы, причины и следствия одинаковы. Любовь — единственное состояние, которое при всей мучительности остается имманентным, на него не влияет «сбрасывание» кожи.

Она — обо всех нас. Подходит ли она под моэмовское определение гениальности? «…Гениальность — это сочетание природного творческого дара и особой способности художника видеть мир совершенно по-своему и в то же время с такой широтой, что он находит отклик не у людей того или иного типа, но у всех людей» («Подводя итоги»). Думаю, что да (и это вне апологетической тональности моего высказывания).

Снова — местоимение второго лица: вроде бы о себе, а вроде бы и о читателе. Как бы там ни было, я узнал себя в зеркале стихов Аси Анистратенко. Узнайте и вы.