Я знаю, почему слова
меня лишают тишины
(даже сказанные
они снимают с меня одеяние звуков)
как я в свою очередь
срывал с тебя вещи
а ты вела себя так словно
упруго проходила
под моими пальцами…

Миг насыщения
садится между нами
как накапливается
усталость в костях…
безмятежные веки
покрывают глаза
позволяю похищениям
долго лаять
словно волки пытаются
разорвать Луну в клочья:

— Гав, гав!
— Уууу..Ууууу!

Любовь еще стекает с тела
когда ночь кончается
под стрехой горы
Кап-кап, та-та-та!
а потом пустота!

Тишина…
Ровно столько, чтобы наполнить слух
(чтобы боль доставлял гул
локомотива, заехавшего в тоннель)
и чтобы потом
глубокая тишина связывала тебе раны

Это тишина молчания наступающего после
как рождение после смерти
или взгляд из-за занавеса

Тишина…
достаточная, чтобы услышать
как вздрагиваешь
(вопрос
оставляет ответу
право творить закон)
чтобы привести вещи в порядок
чтобы следующим шагом дать жизнь
кровоточащей ране
как лепестку мака
знак того, что ты существуешь
вопросительно живой

Сдача
что ты получаешь от жизни
больше мелочь
чем что-то желаемое
(достойное того, чтобы считать и помнить)
или отложить
на черные дни…

От прожитых мною дней
жду весомый остаток
чтоб узнать жизнь потустороннюю

Блуждая по пустыне
может, так обрету свой народ…
мой народ потерянный
среди учений
скрижалей, правил и обычаев
что глубоко мне ранили
шаги ищущие путь
и глаза захваченные иллюзиями.

Синеватый свет
поднимается по кругам под глазами...
Образ кипит и бурлит
Он есть и его нет!

Ладони и ступни
прибиты гвоздями
они есть и их нет!

Есть и нет
есть, есть
сущ-ествует!

Схождение через унижение
укладывание тела
вознесение духа
есть и его нет

Есть и нет
есть, есть
сущ-ествует!

Слова, оставленные позади
висящие в воздухе
рассказывают о смерти
не укрощенной, но волшебной…

Впереди них
идет мое имя
как флаг
из складок которого
вылетают голуби.

На моих ступнях
собрались все дороги
праведного пути
но и пути неверного

Ступни битком забиты
усталостью путника
бегом солдата
к Марафону
торопливым шагом рождения
или нерешительным
шагом смерти

смотрю поверх горы:
черные козы — веки
под которыми солнце
садится за горизонт
как когда-то и ты склонялась надо мной
с тем же веянием бриза
с которым волны возвращаются к берегу
или чайки гонят воздух
под своими крыльями

Чувствую
как сквозь меня начинает проходить
Статуя…

От пяток к макушке
пока камень не раскрошится
освобождая тело
как при новом рождении
с розоватыми пятками
жаждущими припасть
к соскам дороги

Рождается
тот, кто вернулся к нам
не из смерти, не из пепла
но из камня
в котором был высечен его дух

в воздухе между долотом и скалой
можно прочитать:
«В новые времена — новые люди»
недавно пришедшие
от тех, кто ушли
Утомленные!

Обойди
справа мою левую сторону
и увидишь сколько растерянности
за тобой остается
как если б твои
глаза потерялись среди железных дорог
по которым поезда выходят
из берегов
в разорванной в клочья надежде
пока сам для себя не открываешь
что сердце опьяняется бисером
даже если ночь
замещает тебе веки
закрывающие взгляд
оставленный в хрупкой
необыкновенной ладони
жаждущей слова однажды

Обойди
слева мою правую сторону
и увидишь как из меня
падают воющие листья
и волки рвут в клочья тень
лишь бег без ног
возможно оставят

из меня ты сделаешь железную дорогу
из тебя я извлеку ожидание на вокзале
и так мы будем готовы
заглянуть волкам в глаза
завернутые в сигаретный дым
или может в их потерпевший бедствие вой
ушедший встречать в сумраке день.

Я вырвал из руки перо
и рухнул в еще
ненаписанные стихи
как если бы я лишился
крыльев полета
или полета птицы…

Птица упала на мир
как недобрая весть
и поэма во мне
достигла непрощающей бездны
песни-плача
оставленной позади
полета лебедя…

Я смотрел на горизонт
фрагмент пунктирной линии
ожидания
поверх которого слова
выговаривали крик
из призыва закрытого в смерти

склонись надо мной
подобно ладони
которой закрываешь мне рот
чтобы он молчал
чтобы не дышал!

Вина поднимает меня на ноги
как когда-то я
поднимался за пейсы
смешивая Вознесения
с болью смазанной слезами
чтоб была мягче…
(когда все делилось
на плохих и хороших)

никогда
не терялся или потерялся бы
в понятой тайне быть
из которого черпают леса
чувство собственной зелени
или крик успевает стать
следом оставленным в небе
как если бы опрокинулась чернильница
на эту огромную синюю
бумагу

виновен для себя
это был первородный грех
как и я уже
виноват для тех
кто хочет обратить меня в другую волну.
волна за волной
море, потом океан
и наконец
земля увиденная из аэроплана

Проходит еще несколько лет
с сердцем замершим на светофоре
тело не доставляет неудобств
когда чувствую как бесконечность
проходит сквозь меня
подобно трепету

спазму,
эмоции без которой
я бы не вырастил путь
что поднятый на ноги
достал бы мне до макушки
быть может выше…
там где мое сердце
стало
мгновением тайны
гнездом птицы
не летавшей
сказка запертая
между однажды и никогда.

Пройдет еще несколько лет
с сердцем замершим на светофоре…
когда зелень созрела
и стала нескончаемым красным
в форме линии
и сигнала
который вырывает твои нервы
через уши и закинутые назад глаза
проходит жизнь описанная вкратце:
как же сильно я тебя любил
как же сильно я тебя любил!

где же ты Ино,
где же ты Грино,

где же ты Джино:
лино, фино, смирно

где же ты
Нино,
где же ты
Мино,
где же ты
Росселино
плино, капучино, кончертино

где же ты
Себино
где же ты
Арлекино
где же ты
Хино
бамбино, латино, домино

амино
турбино
виолино!

Волчий вой
ложится на рану
на испуг
выпученных глаз
когда дрожь сковывает
взоры под веком

смертельное сальто просит
позвать двух акробатов

эхо кажется
страховочной сеткой
тем что твердо держит
ноги на земле
даже если снизу воздух
а вверху то же облако
в котором падение
оставшееся без полета

волчий вой
рождается за моим бегом
как будто зверь кричит
из моей открытой груди
мои глаза в твоих глазах
словно стрела в мишени
и тело сочится
как звуки по холмам.

На лицо ложится ночь
ночь обретает лицо
я вою и пугаюсь
когда волки выходят из меня
по обожженной губе вечера

это я
сраженный воплями
со страхом поднявшимся по обледенелым волосам
дышу перед лицом смерти
либо воздух испорчен
либо падаль смердит
словно пятки
давно не покидавшие сапог?

Схожу из ночи
вместе с падением
словно дрожание молнии
скатывающейся среди дождей
ожог видит во мне мнение
будто бы я мог быть
старой кипой бумажных листов

в том теле что хожу
оставляю за собой грязь
и стих меня отделяет
в крике
и в том что пишу
издалека я мертв
но жив через стихи

схожу из ночи
вместе с падением
слова бьются
в форме молчания
голос хватает меня за горло
словно виселица
в которой шепот горит
в образе свечи.