Из грубой почвы серого холста
под кистью проступает суть предметов,
и тихое свеченье теплых лиц
в световоздушной ауре струится.
Все дышит и живет…
Горячей кровью прорастают маки
из полотна, колышутся в траве.
И вспомнились мне алые поля
обочь дорог на греческой земле
и у восхолмий древнего Олинфа...
И маки детства: белоснежный Севастополь,
за домом поле маков, и пока его пройдешь,
не хватит детских сил с дурманным сном бороться.
И пламя алое дрожит перед глазами,
как будто было все это вчера, —
но через жизнь я чувствую тот жар…
Рассматривая утварь и пейзаж,
я ухожу все дальше, вглубь, за раму
и погружаюсь в инобытие,
в мир, сотворенный кистью и талантом,
вдыхаю запахи цветов и трав
и слышу звон серебряный ручья.
Там винограда гроздь на медном блюде
томленьем соков солнечных сочится.
И ветерок прохладой овевает
фигуру женщины, склонившейся к ребенку.
Ее улыбка, обращенная к нему,
мне чем-то поразительно знакома —
ведь так смотрела мама на меня…
И полдня золотистый свет, все озаривший,
пульсируя, исходит изнутри.
И согревает...

Тяжелой глицериновой воды
расплавленная бирюза перетекала в небо.
Полудня жар пылал и плыл
над Мертвым морем.
Границы не было меж небом и водой.
А сверху над тропою нависала гора Содом —
огнь, ставший камнем соляным,
но сквозь тысячелетья
еще он обжигал, и пахло серой,
еще витал тысячеустый вопль
над выжженной, поверженной пустыней…
И на краю, над пропастью, застыла
фигура бедной Лотовой жены,
нарушившей запрет жестокий Бога.
Как прошлое свое забыть… перечеркнуть…
не посмотреть… не вспомнить даже?.. —
Равно как сердце вырвать из груди!
…И в Иерусалим вилась дорога…

Спустилось на землю
набрякшее влагой бесцветное небо.
И графика спутанных,
черных промокших ветвей
в душе зазвучит
долгой кодою скрипки
с горчинкой печали,
смычком Паганини.

Людей знакомых непривычны лица.
Шестое чувство — зрение души —
безвестные страницы раскрывает,
и пусть воображение мое
вседневных пьес начала довершит.
Когда под утро петухи поют,
неслышные в Москве,
я засыпаю.
И сотни судеб в хоровод Судьбы
вплетаются, царапаясь углами,
осуществляя наяву — не в книгах —
противоречий чуткое единство.