Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

АНАТОЛИЙ СЛЕПЦОВ


Анатолий Игнатьевич Слепцов родился в 1968 году в селе Ытык-Кюель Алексеевского района (ныне Таттинский) Якутской АССР. С отличием окончил Алданское медицинское училище, с отличием окончил медицинский институт СВФУ в Якутске и клиническую ординатуру.
Работал фельдшером "Скорой помощи", в родном селе хирургом, заведующим хирургическим отделением Таттинской центральной больницы.
Награжден Почетной грамотой МЗ РФ (2007) и знаком "Отличник здравоохранения РФ" (2014).
Слушатель Высших литературных курсов в Москве. Прозу пишет с 2004 года. Автор книг прозы на якутском языке: "Поговорим, отец..." (2009), "Как ни переворачивай" (2012), "Там, где рождается радуга" (2015).
Член Союза писателей России с 2015 года.


Анамнез


Змееносец[1]

Хирург вернулся домой только к десяти вечера, когда жена и сын уже легли спать. На кухонном столе стоял давно остывший ужин. Хотя вполне могло быть, что это был обед. Или ужин, но вчерашний, который он пропустил, а утром не заметил. Вот уже несколько месяцев хирург буквально жил на работе и приходил иногда домой лишь для того, чтобы переночевать. Один из коллег уехал на "повышение квалификации" (сделаем руками finger quotes[2], так как все понимают, что это фактически отпуск), поэтому приходилось дежурить "кругломесячно". Второй хирург ушел в декретный отпуск, и теперь нужно было вести за него амбулаторный прием. Круглогодично.
Во время прохождения интернатуры старые хирурги внушали безусой молодежи: "Женщина-хирург — и не хирург, и не женщина". Второй хирург как мог доказывал свою состоятельность в профессии и почти доказал (не зря же о нем повествуется в мужском роде). В конце концов, устав "рубить людей до седла"[3], она постепенно ушла в амбулаторию, а затем и вовсе в декрет — естество возобладало...
Есть не хотелось. Главный врач (вот должность, которую надо законом закрепить в женском роде) каждый год издавала приказ о том, что персоналу больницы запрещается есть пищу, приготовленную для больных. И вдогонку к нему второй приказ — о платной выдаче пищевых отходов для желающих их приобрести. Главврач была когда-то терапевтом. Чуть-чуть. Потом в "замшах"[4] побывала чуть-чуть. Поэтому не знает, как вкусна больничная манка по утрам, после ночной операции. Если ее подогреть с "Рамой", для желтизны, затем посолить и сахару добавить. Бывает, медсестры оставляют на столе остатки специй от "Доширака". Если посыпать этими остатками хлеб и съесть его, то можно считать, что побывал в китайском ресторане. Чуть-чуть.
Сегодня утром, уходя из дома, хирург приготовил яичницу для сына и жены, а сам выпил только стакан кофе. С утра аппетита не было. В больнице, после обхода, он украл две печенюшки со стола сестринской комнаты операционного блока и нагло съел их в ординаторской, запивая кофе, прямо "пред красны очи" сонного анестезиолога.
В обед, выскочив из перевязочной, быстро проглотил тарелку супа из бессолевой диеты больных, запил жидким компотом и забежал обратно, чтобы "почикать" пальчики страдальцу-"отморозку"[5]. Затем убежал в амбулаторию на прием больных.
После приема, вернее, когда иссяк скорбный поток страждущих, а не когда закончилось официальное время приема — он же был один, поэтому и население, и начальство понимало, что ему не разорваться, — хирург вернулся в стационар. Загипсовал больных с переломами, отправленных им же самим из амбулатории, зашил рану неосторожному повару больницы, назначил на завтра анализы готовящимся к выписке. Когда взялся за не дописанные с утра истории, позвали на ужин. В сестринской собралась вся "ночная банда" — медсестры и санитарки из реанимации и хирургии. На стол выложили все, что было принесено ими из дома. От хирурга прилагалась только банка кофе. Женщины всегда кормили своих коллег-мужчин, если они задерживались допоздна. Потому что понимали — врачам на месяцы и годы жизни в больнице не запастись продовольствием. Да и когда им было покупать-то? В девять утра врачи уже в больнице, а магазины работают с десяти. Вечером магазины закрываются в шесть-семь часов, а это как раз самый "сенокос" для хирургии — народ у нас имеет привычку вспоминать о своих болячках строго после рабочего времени.
К концу ужина в реанимацию привезли инсульт, а в хирургию — одного из тех, у кого "нет счастя в жиздни", — суицидника, испугавшегося вида собственной крови. Заштопав его и с завидным упорством заполнив недописанные истории, хирург пешком пошел домой. Хотелось подышать и проветриться. Хоть немного выветрить из одежды и кожи запах крови и лекарств.
Недавно, в пору собачьих свадеб, его пес сорвался с цепи и где-то пропадал неделю. Потом, потрепанный в уличных боях, он приплелся к больнице и все пытался забежать внутрь. Жена тогда сказала:
— Наверно, он почуял твой запах. Знает, где ты все время пропадаешь.
Он тогда посмеялся:
— Это не мой запах. Это запах больницы в меня въелся...
Хирург шел по ночной улице, а перед лицом висел безмятежный лик луны. Только сопливые поэты творят себе кумира из этого спутника Земли. Волки и собаки воют на луну, инстинктивно чувствуя ее кровожадность. Врачи знают, что в полнолуние обостряются все болезни: у беременных женщин начинаются роды, у психопатов учащаются суициды, у циррозников — кровотечения, у язвенников — прободения и т.д. Поэтому хирург шел домой, зная, что ничего не получится...
Втроем они давно решили завести второго ребенка. Больше всех настаивал на брате сын. Жена была не против. Впрочем, возможно, она, как и сам хирург, понимала, что в их отношениях необходимо что-то менять. Может, просто хотела отдохнуть от бесконечных забот участкового педиатра, побыть на время декрета домохозяйкой. Возможно, надеялась, что родится дочь. Как бы то ни было, но год назад жена купила кучу тестов для определения беременности, и они все, как один, подтвердили, что их семье грозит капитал. Материнский.
Однако тогда, на пути ожидаемого капитала, встала требуемая российским Минздравом диспансеризация детского населения. Начались выездные осмотры детей. Бригаду врачей битком набивали в УАЗ-санитарку, не имеющую достаточного количества посадочных мест для десяти специалистов. Просто ставили в проходе железные стулья, кто-то садился на них, а кто-то садился верхом на ящик с аппаратурой и — вперед, по ухабам к выполненным планам...
После случившегося выкидыша жена долго восстанавливала здоровье. Было воспаление, какие-то гормональные сбои. Месячные никак не устанавливались. Наконец по всем их совместным расчетам в конце этой недели у нее должна была быть овуляция.
Погасив свет и пробираясь в спальню, хирург столкнулся в темноте с выходящей навстречу женой.
— Вызывают на роды, — сообщила она и пошла одеваться.
— Полнолуние... — бросил он вслед.
"Все не слава богу, — думал он, засыпая. — Оказывается, сегодня она дежурная". И провалился в сон без снов. Вдруг услышал звук мотора отъезжающей машины, хлопнула входная дверь. Открыв глаза, увидел в темноте раздевающуюся жену.
— Не поехала? — удивился он.
— Приехала. Уже третий час ночи, — ответила жена.
Она легла и прижалась к нему холодным с улицы телом:
— Спи.
— И почему беременные рожают всегда ночью? — пробормотал он.
— Сам же говоришь — полнолуние. Да и детей все делают по ночам. Когда же им рождаться, как не ночью?
— Это что, намёк? — он обнял ее, поцеловал. От ее волос пахло больницей...
Зазвонил телефон. На этот раз его.
— Алло!
— Алло! Здравствуйте, вас в хирургию вызывают. — Сонный голос диспетчера раздражал неопределенностью.
— Что случилось? На что вызывают?
— Мне не докладывали. Сказали привезти, и все.
— Так надо было спросить...
— А что это изменит? — И отключилась.
Действительно, что это изменит? Он встал и начал одеваться. Жена спросила:
— Что там привезли?
— Не знаю, диспетчер живет в параллельном мире. Ты спи, а я быстренько управлюсь и прибегу.
Жена в темноте лишь вздохнула.
Оказалось, что вызвала дежурный гинеколог. На операцию. Вообще-то их, гинекологов, было двое, но второй гинеколог уехала на выходные в город, поэтому ассистировать было некому.
— Девочка молодая. Потеряла сознание. Видимо, апоплексия[6]. По УЗИ жидкость в малом тазу и из Дугласа[7] кровь, пункционно.
Гинеколог чувствовала себя виноватой перед ним за то, что вызвала на своюоперацию, поэтому выдавала только необходимую информацию, без лирических отступлений.
В операционной анестезиолог вымещал зло на анестезистке — требовал поставить пациентке в вену периферический катетер дефицитного размера, который та берегла для сложных случаев. У больной были хорошие вены, могла обойтись простой иглой, или "бабочкой"[8], но анестезистка безропотно подчинилась "шефу". Она сегодня днем забыла поменять пустой баллон с кислородом, и врачу, всю ночь возившемуся с поступившим инсультником, пришлось самому менять его перед операцией. Анестезиолог, украдкой любуясь тонкими, длинными пальцами медсестры, и сам понимал, что не женское это дело — тягать баллоны[9].
Гинеколог с хирургом помыли руки, пропитали их спиртом, надели стерильные халаты, перчатки и приступили к обработке операционного поля. Девушка, по всей видимости, была из продвинутых. На пупке блестел пирсинг, на лобке была интимная стрижка, выше лодыжек синели татуировки с китайскими иероглифами.
— Одна радость — брить не надо, — сказала гинеколог. — Хоть какое-то облегчение для санитарочки.
— А пирсинг чё не сняли? — спросил хирург, накрывая тело пациентки стерильными простынями.
— А он же Пфанненштилю не мешает, — ответила гинеколог, имея в виду способ поперечного разреза при гинекологической операции. — Мы сейчас закроем эту красоту обложкой, и она не будет нас раздражать.
— И какие тяжести она поднимала? Да так, что яишник порвало... — пробурчал хирург.
— Я не уточняла. Привезли и привезли. В роддоме мы как раз роды принимать закончили, и я домой собралась, а тут она... Не до расспросов было.
— Ну как?! Это же самое главное — собрать анамнез[10]! — назидательным тоном сказал хирург. И продолжил, противным голосом копируя преподавателя пропедевтики: — Правильно и полно собранный анамнёз есть половина диагноза!
— Да какие там тяжести в три часа ночи! — из-за стерильного полога раздался скрипучий голос анестезиолога. — Поза амазонки всему виной. Законы физики знаете? Атмосферное давление сверху давит, а тут снизу силища прет — вот и раздавило яичник. Размазало молотом поступательных движений! Лежала бы горизонтально, в миссионерской позе, и ничего бы не случилось...
— Вам бы, как всегда, все опошлить! — возмутилась гинеколог и, повторно обработав руки спиртом, спросила, адресуя свой вопрос торчащему колпаку анестезиолога: — Начинаем?
— Начинаем... — поддакнул колпак.
Хирург машинально посмотрел на настенные часы, отмечая время начала операции. Четыре без пяти. "До шести провозимся, а там уже утро. Ворованная больничная манка, как всегда, и далее по накатанной, — подумал он. — Не будет у меня второго сына. По крайней мере, не в этом году. Если бы сегодня получилось, он был бы, как и я, Змееносцем. И стал бы хирургом..."
Скальпель, хищно блестя, вонзился в белую кожу. Из разреза сначала выступила капелька крови, затем, по мере движения лезвия, побежали алые струи. Хирург придавил салфеткой рану и начал прижигать коагулятором кровоточащие сосуды. Запахло горелым мясом. Из-за полога выглянуло лицо анестезиолога в марлевой маске и тут же исчезло. Раздался его скрипучий голос:
— Люблю запах напалма по утрам!..


Лимб[11]

— Ну, с Богом, славяне! — Батюшка в грязном бушлате, сыто рыгнув, перекрестил неровный строй солдат.
Володя ткнул кулаком в спину впереди стоящего земляка Степана и шепнул по-якутски:
— Степа! Выпучи глаза! Тебя же славянином назвали!
Степан, не оборачиваясь, зашипел:
— Иди ты... На себя посмотри... Твоя рожа тоже в трех местах почернеет, если сковородочный тест провести...
— О чем это ты? — Володя навострил уши в ожидании очередного прикола от юморного товарища.
— У нас в деревне врач работал. Сам полукровка был, а любил рассуждать на тему титульной нации. Вот он говорил, что с помощью нагара на дне сковородки можно определить национальность человека. Прикладываешь дно сковородки к лицу — и если ты еврей, то почернеет только нос, а если русский, то почернеет нос и лоб. А вот у якутов...
— Разговорчики в строю! Напра-а-ву! Шаго-о-ом арш! — Ротный, дав команду, зашагал рядом с парнями. — Спиридонов, Потапов! О чем это вы шептались, а?
— Да достал меня этот Потапов, товарищ старший лейтенант! — Степан на ходу поправил ремень пулемета. — Начал в строю национальный вопрос поднимать: мол, недостоин ты, рядовой Спиридонов, называться славянином. Рылом не вышел, говорит. А я такие разговоры не люблю — мы ведь одна нация, товарищ старший лейтенант, мы же россияне, правильно?
Старлей, без всякой задней мысли, кивнул: "Ну, правильно..."
— Тока один нюанс, товарищ старший лейтенант. Вы же понимаете, что у Кремлевской стены мне не стоять. Мы с Потаповым только для той бойни годимся, куда вы нас гоните. Потому как мы узкоглазые россияне... — Слова Степана утонули в гоготе солдатской роты.
— Отставить! — старший лейтенант окриком остановил неуместное веселье.
Он с первого дня знакомства понял, что Спиридонов не так прост, как кажется. Но вот опять он попался на его острый язык! В его понятии военного человека азиаты всегда были бесхитростными людьми, а Спиридонов, с его злым юмором, никак не вписывался в эти рамки. Старлей злился на себя и на Спиридонова, но придраться к солдату по службе не мог.
— Ты, Спиридонов, эти разговоры брось! На войну идем, а ты своими приколами ребят разлагаешь! Под трибунал захотел? — Офицер, прибавив шагу, ушел вперед.
— А я-то при чем, товарищ старший лейтенант? Потапов же! — крикнул вслед Степан.
В ответ старлей только зло скомандовал:
— Шире шаг!
— Степа! Зачем ты злишь старлея? Нормальный же командир! — Володя, искренне переживая за друга, попытался его урезонить.
— В бою посмотрим, а так — обыкновенный солдафон... — зло сквозь зубы процедил Степан.
Тут вмешался шагавший рядом сержант Пименов:
— Ребята, хватит на своем языке долдонить! Культурные люди должны уважать окружающих.
Степан резко взял под козырек и, разбрызгивая сапогами грязь, замаршировал строевым шагом:
— Так точно, товарищ замкомвзвода! Но смею вам напомнить, что культурные люди в людей не стреляют. Тем более в своих соотечественников...
Пименов невесело усмехнулся:
— Дурак ты, Степа! Ты бы за языком следил, а то и в самом деле тобой особисты заинтересуются.
Степан кивнул в сторону раздающейся впереди канонады:
— Серый, а ведь сначала оттуда живым вернуться надо, чтобы хоть кого-то заинтересовать...
Солдаты замолчали, прислушиваясь к далекому грохоту: лишь слышно, как чавкает грязь под сапогами. По краям размытой дороги, словно впитывая звуки солдатских шагов, стояли черные стволы сгоревших деревьев, разрушенные дома с пустыми глазницами выбитых окон, ржавеющие под дождем остовы разбитой техники.
— Степа! Помнишь, батюшка нам сказал, что души солдат, отдавших свою жизнь за Отчизну, попадают прямиком в рай? Что они приравниваются к святым? А вот если я не крещеный, если я — язычник... Куда моя душа попадет? — Володя, поёживаясь, оглядывается вокруг.
Степан ободряюще подмигнул другу:
— Не бойся, Володя! Мы с тобой даже если и попадем в ад, то окажемся вместе с невинными душами некрещеных младенцев. Так что воюй без страха! А вместо того чтобы заниматься всякой схоластикой, я бы на твоем месте сейчас патроны пересчитал...
Рядовой Потапов машинально зашарил по карманам, считая в уме захваченные про запас патроны. Не переставая считать, пробурчал себе под нос: "Кто там был, в этом аду? Все только сказки... Может, по нашей вере нас ждет еще более страшное наказание... Небось эти правоверные-православные на такую бойню своих младенцев не благословляют... Еще будут мне указывать мое место в аду! Не дождетесь! Я не умру! Упырем, дьяволом стану, а не умру!.."
Степан толкнул друга в бок:
— Приготовься, упырь!
Затем, указывая на оконный проём дальней многоэтажки, сказал сержанту:
— Замок[12]! Рассредоточиться бы надо. По-моему, нас там уже поджидают — во-он в том окне что-то блеснуло!
Перед стрелковой ротой, на уцелевшей белой стене разрушенного дома, намалеванная — то ли краской, то ли кровью — надпись вещала о конце их пути:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!

[1] Змееносец (Serpentarius) — тринадцатый знак Зодиака, расположенный между Скорпионом и Стрельцом. Его изображение олицетворяет бог врачевания Асклепий (по-латыни Эскулап), обвитый змеей. Единственный знак, который изображает настоящий мужчина. Считается, что Змееносцу принадлежат последние семь с половиной дней созвездия Скорпиона и первые семь с половиной дней созвездия Стрельца.
[2] Finger quotes (или air quotes) — жест, исполняемый указательным и средним пальцами обеих рук в виде скребущих движений в воздухе. В англоязычных странах обозначает виртуальные кавычки.
[3] Рубить до седла — кавалерийский термин, подразумевающий противника, сидящего верхом на коне и разрубленного пополам во время сабельного боя. На жаргоне хирургов означает срединную лапаротомию, когда брюшная полость вскрывается от мечевидного отростка грудины до лонного сочленения.
[4] "Замша" — заместитель главного врача. Имеется в виду женского пола.
[5] "Отморозок" — имеется в виду больной, отморозивший себе что-то.
[6] Апоплексия яичника — разрыв яичника с кровотечением в брюшную полость.
[7] Дугласово пространство — своеобразный брюшинный карман, пространство между задней поверхностью тела матки и прямой кишкой. С диагностической целью ее пунктируют через задний свод влагалища. Наличие крови в пунктате свидетельствует о внутреннем кровотечении.
[8] Игла-бабочка — тонкая игла с гибкой прозрачной трубкой, предназначенная для внутривенных инъекций. По бокам иглы имеются специальные пластиковые "крылышки", облегчающие введение иглы в вену и обеспечивающие последующую стабильную фиксацию на коже.
[9] Высота кислородного баллона около 170 см. Весит примерно 70 кг.
[10] Анамнез (греч. воспоминание) — расспрос больного.
[11] Лимб (лат. рубеж, край, предел) — первый из девяти кругов ада, в нем вместе с душами умерших некрещеных младенцев томятся и мучаются души язычников.
[12] На солдатском жаргоне сокращенное название должности заместителя командира взвода. Обычно из сержантского состава.