Александр БАЛТИН
ЭССЕ О ПОЭТАХ
ЭССЕ О ПОЭТАХ
Александр Балтин — поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1967 году в Москве. Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале "Литературное обозрение", как прозаик — в 2007 году в журнале "Florida" (США). Член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Ирана, Канады, США. Дважды лауреат международного поэтического конкурса "Пушкинская лира" (США). Лауреат золотой медали творческого клуба "EvilArt". Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награжден юбилейной медалью портала "Парнас". Номинант премии "Паруса мечты" (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почетный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Стихи переведены на итальянский и польский языки. В 2013 году вышла книга "Вокруг Александра Балтина", посвященная творчеству писателя.
ЮРОДИВЫЙ БЛАЖЕННЫЙ РУССКОЙ РЕЧИ
1
1
Блаженно-благословенный юродивый…
Поэт-юродивый, высокое юродство речи — речи, звучащей за всех униженных, оскорбленных, пораженных явью, пораненных жизнью…
Блаженство юродивости как выбор судьбы — или подчинение своей поэтической стезе:
Поэт-юродивый, высокое юродство речи — речи, звучащей за всех униженных, оскорбленных, пораженных явью, пораненных жизнью…
Блаженство юродивости как выбор судьбы — или подчинение своей поэтической стезе:
Не обижайте бедного Иванушку,
Ему сама судьба согнула плечи
И сам Господь пролил слезу на ранушку…
(От этого Иванушке не легче.)
Ему сама судьба согнула плечи
И сам Господь пролил слезу на ранушку…
(От этого Иванушке не легче.)
Метафизический заряд в стихах Вениамина Блаженного велик квантом сострадания, слезной радугой за боли и скорби, спектром трагедии — поэтической, русской, горькой:
Клюю, клюю, воробушек,
Господнее зерно.
А Бог рассыпал рядышком
И жемчуг, и янтарь.
Не надобно мне жемчуга —
Ведь я богат давно.
А чем богат воробушек?
А тем, что нищ, как встарь.
Господнее зерно.
А Бог рассыпал рядышком
И жемчуг, и янтарь.
Не надобно мне жемчуга —
Ведь я богат давно.
А чем богат воробушек?
А тем, что нищ, как встарь.
Ежели поэт не знает стигмата сострадания, рубиново полыхающего на душе, грош ему цена — ни мастерство не спасет, ни маска, ни надменность успеха.
У Вениамина Блаженного не надменность — надмирность: надмирность парения с чувствованием языка как инструмента Божественной благодати; язык — как следствие озарения — не может быть унижен, превращен в передаточное средство; язык: вещий и ведущий, благословенный и скорбный:
У Вениамина Блаженного не надменность — надмирность: надмирность парения с чувствованием языка как инструмента Божественной благодати; язык — как следствие озарения — не может быть унижен, превращен в передаточное средство; язык: вещий и ведущий, благословенный и скорбный:
И стал орлом и сам — уже я воспарил
На стогны высоты, где замирает дух…
На стогны высоты, где замирает дух…
Вера дышит Блаженным Вениамином, вера движет им — о! это совершенно особая, очень русская, даже сектанством отдающая вера, не требующая богословских выкрутасов и каверз, не нуждающаяся в церковности: это вчуствование в нечто, что и дало жизнь — в струящиеся корни духа, в то, что позволяет пройтись по небушку, и топор для охраны от бесов — тоже словесный, особого свойства и волшебных качеств:
Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер
Благодати моей — сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер
Благодати моей — сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!
Тяжела и глуха жизнь блаженного во времена, съеденные прагматикой, сложна и крива была она и в советских, идеологией замшелых недрах, но — нету отчаяния ото всего, что выпало, нету страха перед смертью, есть — свет стихов, уводящий в дали, где скорбь невозможна по определению…
2
Юродивый Блаженный русской речи
Стигматом сострадания горел —
Ко всем, лишенным драгоценной встречи
Со стержневою силой Божьих стрел.
По небушку, неся топор словесный,
От бесов стерегущих, славный путь.
Блаженство песни растворится бездной,
Открыв стиха рубиновую суть.
Какая боль — дышать стихом и верой!
Какое счастье только этим жить!
…Как будто рай, сокрытый за портьерой
Не долгой плоти, так легко открыть.
Стигматом сострадания горел —
Ко всем, лишенным драгоценной встречи
Со стержневою силой Божьих стрел.
По небушку, неся топор словесный,
От бесов стерегущих, славный путь.
Блаженство песни растворится бездной,
Открыв стиха рубиновую суть.
Какая боль — дышать стихом и верой!
Какое счастье только этим жить!
…Как будто рай, сокрытый за портьерой
Не долгой плоти, так легко открыть.
МЕТАФИЗИКА АРВО МЕТСА
1
1
Метафизика верлибра есть порыв к свободе: той, какая не "от" чего-либо, а "для" — новой выразительности, плодотворного поиска иной смысловой руды, кою не в силах уже добыть поэзия регулярная, рифмованная, выращивания не бывавшей еще в садах словесности русской красоты: компактной и бесспорной.
О, именно такой вектор — скрыто-метафизический — и определяет подлинность поэтического делания (которое сродни уединенным прорывам аскета, погруженного в делание духовное), и Арво Метс точно не в спор вступает с дервишем поэзии русской Велимиром Хлебниковым, но дополняет хрестоматийное стихотворение его "Мне много ль надо…" общечеловеческим звучанием, меняя "мне" на "человека".
Ибо в бытийном, а не в бытовом отношении человеку надо не много: пусть это не много велико и не связано с плотностью бытового мира обрастанием вещами:
О, именно такой вектор — скрыто-метафизический — и определяет подлинность поэтического делания (которое сродни уединенным прорывам аскета, погруженного в делание духовное), и Арво Метс точно не в спор вступает с дервишем поэзии русской Велимиром Хлебниковым, но дополняет хрестоматийное стихотворение его "Мне много ль надо…" общечеловеческим звучанием, меняя "мне" на "человека".
Ибо в бытийном, а не в бытовом отношении человеку надо не много: пусть это не много велико и не связано с плотностью бытового мира обрастанием вещами:
А много ли
Человеку нужно?
Краюха хлеба.
Кружка молока.
И светлый луч
Над головой.
Человеку нужно?
Краюха хлеба.
Кружка молока.
И светлый луч
Над головой.
Острое ощущение луча, идущее от Мандельштамовского: Но видит бог, есть музыка над нами…
Мудрость всегда совмещается с аскетизмом, ибо обретение первой диктует второе, и отказать этой диктовке поэт не в силах, но… сколько таит в себе сакральный луч над головой!
О! в нем световые поля и лестницы озарений, тугая работа мысли и медленно вызревающая гроздь ассоциаций, отблески любимых на земле мест и тайные прорывы сознания в запредельность, всегда столь манящую поэта: ибо соль в них.
И, столкнувшись с безденежным человеком, мы понимаем, если не способны увидеть, что:
Мудрость всегда совмещается с аскетизмом, ибо обретение первой диктует второе, и отказать этой диктовке поэт не в силах, но… сколько таит в себе сакральный луч над головой!
О! в нем световые поля и лестницы озарений, тугая работа мысли и медленно вызревающая гроздь ассоциаций, отблески любимых на земле мест и тайные прорывы сознания в запредельность, всегда столь манящую поэта: ибо соль в них.
И, столкнувшись с безденежным человеком, мы понимаем, если не способны увидеть, что:
Туманные звезды
Дрожат на морозе.
Дрожат на морозе.
именно потому, что это (почти по В. Маяковскому) кому-нибудь нужно.
Печален финал стихотворения "Безденежный человек":
Печален финал стихотворения "Безденежный человек":
В городе зажигаются огни,
и все видят —
у безденежного человека
голубые глаза.
и все видят —
у безденежного человека
голубые глаза.
Это не помогает.
Иной раз словосочетание работает на бОльших оборотах, нежели длинные, изощренные периоды, и нежная, сильно данная звукопись — "голубые глаза" — раскрывается ощущением детского восторга всеприятия мира, присущего "безденежному человеку", и то, что "Это не помогает", есть минус спешащих мимо — им не до звезд: у них быт, карьера, сиюминутность.
Так или иначе свет идет не с Востока, он — из книг, и вот мускульная сила стихотворения-афоризма:
Иной раз словосочетание работает на бОльших оборотах, нежели длинные, изощренные периоды, и нежная, сильно данная звукопись — "голубые глаза" — раскрывается ощущением детского восторга всеприятия мира, присущего "безденежному человеку", и то, что "Это не помогает", есть минус спешащих мимо — им не до звезд: у них быт, карьера, сиюминутность.
Так или иначе свет идет не с Востока, он — из книг, и вот мускульная сила стихотворения-афоризма:
В такие темные вечера
добывать свет можно
только из книг.
добывать свет можно
только из книг.
Мерцает золотом подлинного понимания сути — когда не жизни вообще, то способа борьбы с тьмою.
О, тьмы достаточно всегда! Она разнообразна: волокниста и волнообразна, она стоит за пошлостью, ставшей повсеместной, и косностью, не позволяющей оценить острую новизну удачного верлибра; она шире стихов — тьма эта — ибо плотно заполняет дни любого, и, что самое печальное, люди научились путать ее со светом…
И совсем не много вариантов борьбы с нею: один из них — чтение умных, красивых стихов, таких, как стихи Арво Метса, каждое из которых, пульсируя мускульным сжатием, добавляет в мир бархатные золотинки света.
О, тьмы достаточно всегда! Она разнообразна: волокниста и волнообразна, она стоит за пошлостью, ставшей повсеместной, и косностью, не позволяющей оценить острую новизну удачного верлибра; она шире стихов — тьма эта — ибо плотно заполняет дни любого, и, что самое печальное, люди научились путать ее со светом…
И совсем не много вариантов борьбы с нею: один из них — чтение умных, красивых стихов, таких, как стихи Арво Метса, каждое из которых, пульсируя мускульным сжатием, добавляет в мир бархатные золотинки света.
2
Верлибры красоты и мысли
Кристаллами растивший Метс
Свет видел чистый — мутно-мыльный
Отверг, что сумму общих мест.
Рисунок дивных краткостиший
Изящен, сделан тушью слов.
Меж них мерцает воздух высший,
Идущий к лучшим от основ.
О! воздухом карьеры, быта
И денег живо большинство.
Для них поэзия закрыта,
Ее огни и волшебство.
И драгоценное блистанье
Стихов, чья сила — глубина —
Идет от бездны мирозданья,
А дарит свет она одна.
Кристаллами растивший Метс
Свет видел чистый — мутно-мыльный
Отверг, что сумму общих мест.
Рисунок дивных краткостиший
Изящен, сделан тушью слов.
Меж них мерцает воздух высший,
Идущий к лучшим от основ.
О! воздухом карьеры, быта
И денег живо большинство.
Для них поэзия закрыта,
Ее огни и волшебство.
И драгоценное блистанье
Стихов, чья сила — глубина —
Идет от бездны мирозданья,
А дарит свет она одна.
3
Истрепана рифма? О да.
Истрепана рифма? Нет-нет.
И без нее
Золотая среда
Суммы стихов возникает,
Коль растворяется в слове
Прекрасный поэт.
Истрепана рифма? Нет-нет.
Алхимия смысла ее растворяет,
Евгеникой новых значений
Создавши верлибров букет.
Истрепана рифма? Нет-нет.
И без нее
Золотая среда
Суммы стихов возникает,
Коль растворяется в слове
Прекрасный поэт.
Истрепана рифма? Нет-нет.
Алхимия смысла ее растворяет,
Евгеникой новых значений
Создавши верлибров букет.