— Ой, глянь, какой пожар на берёзе! — воскликнула она, встав с постели и подойдя к окну спальни.
Дерево было облито осенним золотом.
— Ярче, чем в камине? — спросил он с улыбкой, немного утомленный после только что состоявшейся близости.
Она поняла намёк на их последнюю тайну. У них было несколько тайн, секретиков, о которых не знал никто-никто, делая их сообщниками. Первая родилась внезапно.
— Ну что, будем спать или как? — спросил он, нежно поглаживая её обнаженное тело большими тёплыми ладонями.
Скосив глаза на светящийся циферблат часов, она ответила просто так: "Уснём в 23.23". Поглаживания переросли в нечто гораздо большее, завершившись их одновременным глубоким выдохом. Оба, как по команде, повернули головы. В темноте светилось 23.23. Муж с женой долго хохотали и запомнили это время. Они немного расширили диапазон чисел. Теперь каждый раз после "глубокого выдоха", не сговариваясь, разом смотрели на часы и, если те показывали: 23.23; 22.22; 00.00; 23.45, радовались и засыпали крепко, как дети. Вторая тайна состояла в ритуале прощания, когда он уходил куда-то ненадолго, а она оставалась дома. Пока он надевал куртку и завязывал шнурки ботинок, она уже стояла перед ним голая, сбросив лёгкую домашнюю одежду. Муж обнимал её, прижимал к себе, гладил по спинке и попке, любуясь отражением в висящем напротив зеркале. Он любил её тело, и поэтому она не стеснялась появляться перед ним обнажённой. Если под рукой оказывался фотоаппарат, он пытался фотографировать её, но она резко пресекала: не дай Бог кто увидит. Третья тайна родилась совсем недавно. Они прожили вместе, страшно подумать, почти сорок лет! Игры в постели были уже не столь яркими и не столь частыми. Казалось, что удивить друг друга нечем: каждый знал все бугорочки и впадинки на теле другого, куда и когда надавить и с какой силой. Однажды они были на даче. Ночь в деревянном доме после бани с вениками и нырянием в холодную воду. На завтрак каша и кофе с пряниками. Горит камин. Разложенный диван как раз напротив камина. Сбросив обувь, она прилегла на диван прямо в одежде.
— Володенька-а, полежи со мной. Ну приляг… Здесь так хорошо, — ныла Ольга.
Он нехотя подчинился. Лёг "валетиком", тоже в одежде. Их руки медленно двигались, то сталкиваясь, то расползаясь в разные стороны. Возбуждение нарастало. Одежды полетели на пол. Он сходил и запер обе двери на деревянные палки-засовы. Финал был предсказуем. Потом они грелись у камина. Огонь весело плясал, разбрасывая оранжевые сполохи. Каждый раз утром он спрашивал: "Камин разжигать?"
Они практически не говорили о любви. Иногда в молодости, заглядывая ему в глаза, она спрашивала: "А ты меня любишь?"
— А что мне остаётся делать?
— А за что?
— Черт его знает.
Она знала — любит, любит! И она любила. И не только за чувство юмора. Он настолько соответствовал её представлениям, что ей казалось — все представители сильной половины должны быть такими. Ольга очень удивилась, когда узнала, что мужчины бывают нервными, болтливыми, ленивыми. Обстоятельность, неторопливость, надёжность и умение найти выход в любой ситуации — вот что отличало его, не говоря уже об интеллекте и чувстве юмора. Ей очень нравились его руки: красивые, крупные. "Должно быть, такие у скульпторов", — думала она.
Он ревновал. Почему? Может быть, она казалась ему не весёлой, а легкомысленной?
— С кем тебе понравилось танцевать?
— С Юрой, — простодушно отвечала она, когда они возвращались от друзей с вечеринки.
С тех пор он стал делать всё, чтобы ограничить её контакты с этим мужчиной. Наивный, он полагал, что его потуги не заметны. Мужчины часто делали ей комплименты, пытались знакомиться, иногда прямо на улице. Она каждый раз радовалась, и первый, кому рассказывала об этом, был её муж. О, если бы только он мог заглянуть в её душу, то увидел бы, что она никого не представляет на его месте рядом с собой.
Несколько десятков лет промчались, как один день. Как хорошо они жили! Нет, не материально. Денег как раз постоянно не хватало. Молодость не позволяла долго зацикливаться на плохом. Радостно было. Как весело отмечали праздники с друзьями! Любили природу, спорт…
— Ой, какие молодцы! Образцовая семья, лучшая в городе, — слышали они за спиной, садясь вчетвером на велосипеды.
Когда немного встали на ноги, поддавшись настроению жителей города, взяли клочок земли. Муж с энтузиазмом принялся строить дачу. Всё сошлось: большой запас физических сил, накопленное желание сделать что-то значимое и так удачно выбранная профессия — строитель. Первой выскочила банька, потом дом по собственному проекту, теплица, две беседки, уличная печь — опять же по собственному проекту. Соседи, проходя мимо, тянули шеи: "Красиво!"
Но главным их богатством стали дети, два красавца сына. Теперь они взрослые и живут отдельно, со своими семьями. Муж с женой снова вдвоём. Всё в той же крохотной трёхкомнатной квартирке, которая показалась им такой огромной, когда они впервые осматривали её, положив на широкий подоконник свёрток с трёхмесячным первенцем.
— Иди посмотри фотки, я сбросил на рабочий стол, — позвал он из соседней комнаты.
— Иду.
Она листала фотографии, которые уже видела в его телефоне, но здесь, в увеличенном формате, ко многим из них можно было применить выражение "художественное фото". Бабочка на цветке. Вид дачи сквозь ветки яблонь. А вот она на корточках у выкопанной моркови. Ещё одна папка. На первой фотографии радуга в полнеба, а на другой…
— О! — недовольно сказала Ольга, увидев себя голую у камина, — и хотела добавить, — подловил всё-таки, — как вдруг… — Да это не я! — воскликнула она, не веря своим глазам и ещё ничего не понимая.
Он рванулся к монитору, желая немедленно уничтожить улику, но она остановила его таким решительным жестом, что он не посмел.
— Интересно! — она разглядывала фото.
Толстые бёдра, редкие волоски в паху, широкая талия, крохотная дряблая грудь. Руки заброшены за голову, лицо отвёрнуто — черт не разобрать. На следующем фото был вид сзади. Акцент сделан на ягодицы.
— Это случайная фотография, — лепетал он, бледный как полотно.
Чёрная волна поднималась всё выше и, наконец, захлестнула мозг.
— Ну, рассказывай! Сколько? Где? Когда? — и, почти теряя контроль над собой: — Сволочь, сволочь, тварь! Сорок лет... Старый пень! Какая грязь! — и опять: — Сволочь! Сволочь!
Он, как за соломинку, ухватился за придуманную на ходу версию: "Я давал ключи… Они мылись…" — двигаясь, как в замедленном кино, протягивая к ней руки.
— Не смей ко мне прикасаться! Не ближе метра! Ты мне противен!
В перерывах между дыхательными спазмами она выкрикивала: "Что ж ты выбрал такую страшную? Старая. Ладно бы молодая… Ты! Такой красавец!". Ольга больше не могла находиться в этой квартире рядом с ним: ей не хватало воздуха. Скорее под дождь! Она судорожно натягивала джинсы. Мозг работал чётко, как, наверно, бывает в минуты смертельной опасности. Вдруг выдернул из памяти и выставил в хронологической последовательности образы тех женщин, в которых когда-то она подсознательно почувствовала угрозу своему счастью. Ольга вспомнила их имена и фамилии. О скольких, оказывается, ещё не знала!
— А что делать с отпуском? — с горечью произнесла она.
Многомесячная подготовка к поездке в Китай была завершена. Теперь эта поездка казалась невозможной. "Ты ещё не знаешь, как я умею принимать решения!" — хлопнула она дверью.
На улице ноги вдруг стали ватными, и она побрела медленно-медленно. Сильно болел желудок. По щекам непрерывно текли капли. Пустынные дороги и монотонные осадки мало-помалу успокоили её, и, вернувшись домой, она объявила о принятом решении.
— Разводиться пока не будем. В отпуск поедем. С разводом решим после отпуска. Ты даже можешь спать в той же кровати. Я думаю, на диван ты не пойдёшь, а мне там просто не уснуть. Одеяла будут разные. Ты ко мне не прикасаешься. Если попытаешься хотя бы дотронуться до меня, сразу начинаем бракоразводный процесс.
Она сумела взять себя в руки, но предстояло ещё одно испытание — увидеть их дачу, теперь уже осквернённую.
Ольга переходила из помещения в помещение, рисуя в своём воображении картины одну больнее другой. Вот здесь, у камина, стояла та женщина с заброшенными за голову руками. Интересно, фото было сделано до того или уже после? Но то, что из положения лёжа, точно. А на этом полкé он мыл её, где обычно мыл свою жену, а вымыв, наверно, поцеловал в те же места, куда обычно целовал жену. И так же называл её деткой и любовался ею.
— А какой мочалкой она мылась, моей?
— Оля, это было два года назад, — говорил он обречённо, чувство юмора начинало ему изменять.
— Мочалка тогда уже была. А впрочем, я ведь теперь не буду мыться в этой бане. И сажать на будущий год ничего не буду.
Боль потихоньку притуплялась
— А я вот думаю, что, собственно, случилось? — почти равнодушно произнесла она.
— Ничего не случилось, — радостно подхватил он.
— Я просто эгоистка, зациклена на себе, меня душит обида. Ты не обязан любить меня всю жизнь. Ты — свободный человек, вправе делать любой выбор. Я тебя не держу. Только надо было сразу сказать, мы бы всё решили.
Он перебивал её, вынужден был говорить банальные слова из плохих фильмов: "Ничего не было. Люблю и всегда любил тебя… Мы — семья… Нелепая случайность… ошибка… прости". Раньше он никогда не просил прощения, даже если явно был виноват, и теперь ей было странно, даже страшно и жалко его.
— Мне кажется, ты болен.
— Да, я болен. Помоги мне.
Видно, крепка была та ниточка, что связывала их. Нет, теперь это толстый канат — не разорвать. Ничего, разорвём! Ольга ходила по комнатам и смотрела на вещи чужими глазами. Что бы она хотела взять с собой в новую однокомнатную квартиру? Немного. Шторы, люстру, телевизор, несколько сувениров из заморских стран, пожалуй, журнальный столик и посуду.
Они съездили в Китай. Всё это время он был предупредителен. Она делала вид, что ничего не помнит. Впечатлений было столько, что всё случившееся и в самом деле казалось чьей-то чужой историей, произошедшей не с ними, но когда вернулись домой, вся горечь и обида поднялись с новой силой. Бог смотрел сверху, видел её страдания и послал помощь. Когда мягкий женский голос произнёс в трубке: "Вам выделили путёвку в Ессентуки", она закричала так, как будто эту путёвку у неё уже отнимали: "Беру, беру!" За ужином Ольга объявила мужу: "Я еду на Кавказ лечить щитовидку". "Хорошо", — сдержанно сказал он.
Он помогал ей собираться, купил билеты на самолёт и старался ничем не выказывать своей тревоги. А она была, ещё какая! В их многочисленных откровенных разговорах она как-то сказала: "Я могу отплатить тебе той же монетой, у меня ещё достаточно ресурсов".
— Я тогда сразу попрошу об эвтаназии.
— Да перестань! Из-за такой-то мелочи? — добавила она каплю женского яда.
Чувствуя, что его внутреннее напряжение будет мешать ей отдыхать, перед самым отъездом она постаралась успокоить его: "Ты можешь отпустить меня с лёгким сердцем: я не собираюсь тебе изменять, мне это противно". Это было правдой. Тем не менее он звонил ей по нескольку раз в день, иногда в самые неподходящие моменты, и задавал нелепые вопросы: "Детка, у нас тут мыло закончилось. Ты не знаешь, где оно лежит?" — "Открой шкаф в прихожей. На нижней полке слева", — раздражалась она всё больше и в конце концов не выдержала и написала в SMS, что не хочет возвращаться домой, что ей будет там плохо, и чтобы он не звонил ей, она сама будет сообщать ему о себе один раз в день.
Он ждал, тосковал, не знал, чем себя занять. Ему казалось, что ей со всех сторон грозит опасность.
— Ты поехала в Пятигорск одна? Но это же опасно. Ты уже вернулась с экскурсии? У вас там темно? Вы гуляете так поздно?
Они не гуляли вечером, а либо шли на дискотеку, либо уже возвращались с провожатыми.
Они — это Ирина, Света и она — Ольга. Три женщины, сдружившиеся быстро и крепко, как это часто бывает на отдыхе. Каждая успела накопить за свою жизнь и разочарование, и боль, и обиду.
Ирина из Мурманска не могла простить своего мужа за то, что он, двухметровый красавец, моряк, вдруг взял и умер всего несколько месяцев назад. И она потеряла точку опоры. Плакала, прикасаясь с тем вещам, которые ещё помнили его руки. Не понимала, что она делает за рулём Nissan Navara, его любимца. Эта машина была ей велика, она с трудом справлялась с ней. То вдруг с отчаянной решимостью бросалась на поиски мужского плеча. Находила, нотут же понимала — не то, не то! И опять плакала ночами.
Судьба Светы была традиционной для многих русских женщин. "Козёл" — единственное слово, которым она могла охарактеризовать своего бывшего мужа. После развода Света взвалила на свои плечи все заботы о близких. Она не озлобилась и не разочаровалась в жизни. Света часто повторяла, как много хороших людей вокруг.
— Смотри, какое яблоко дала мне женщина в маршрутке, — говорила она, разрезая огромное яблоко и угощая Ольгу.
Света стала лидером в их тройке. Ирина с Ольгой в шутку избрали её культоргом и с удовольствием подчинялись её командам.
— Нам надо сходить в кафе "Мираж", там очень вкусно готовят печень в сетке, — говорила Света, и подруги радостно соглашались, устав от протёртой диетической пищи лечебницы.
— Сегодня идём на танцы. Никаких отговорок!
Ольга очень любила танцевать. Все её кавалеры в один голос говорили, как хорошо она танцует.
— Какая ты красивая! Ты красивее всех здесь. Я как увидел… — говорил мужчина лет тридцати, видимо, принимая её за свою ровесницу.
— Поберегите ваши комплименты, вечер длинный, — отвечала довольная Ольга.
— Я тоже очень любил танцевать, — говорил мужчина в годах, случайно (а может, не случайно) оказавшийся с ней рядом.
И дальше поведал грустную историю о сломанном позвоночнике, удерживаемом сейчас четырьмя металлическими стержнями.
— Но вы-то мне в дочери годитесь.
— А сколько вам лет?
— Пятьдесят девять.
И опять она была довольна и не торопилась разуверять собеседника.
Каждый раз кто-нибудь провожал их: братья москвичи, очкарик Гена из Омска с плоской бутылкой коньяка на груди (на всякий случай), чистенький, ухоженный Сергей из Мордовии, ФСБ-шник Валера…
А потом был Игорь. Он одиноко стоял в темноте раннего утра в ожидании экскурсионного автобуса. Ольге тоже предстояла поездка на этом автобусе. "Какой большой! Тесно будет", — подумала она, когда, пропустив её к окошку, он сел рядом. Его габариты скорее подходили под определение "толстый", нежели "крупный". Образ дополнял открытый взгляд по-детски чистых голубых глаз. Мужчину с такой внешностью любая женщина сочла бы безопасным для себя. Кроме того, он не пытался скрыть своё обручальное кольцо и в разговоре иногда упоминал о жене, тоже Ольге. Это вызывало ещё большее доверие.
"Давайте заключим договор: я вас фотографирую, вы — меня", — предложила Ольга. Они пожали друг другу руки. Когда ступили на землю, он не просто опекал, оберегал. Она ещё не успевала заметить опасность, а он уже предупреждал её: поддерживал, подавал руку. А опасностей в горах было много: осыпающиеся камни под ногами, узкая тропинка над шестисотметровой пропастью. Игорь шел по самому краю, отодвигая её к скале. Они фотографировали друг друга, чаще он — её. А потом и вовсе повесил её фотоаппарат на свою руку и снимал им понравившиеся виды.
— Потом разберёшься. Не понравится, удалишь, — они давно уже были на "ты".
Увлеклись, отстали от группы, пришлось догонять.
— Я не быстро бегу? — оборачивался он на ходу.
— Нормально, — почти задыхалась она.
Они неразлучно провели весь день. Все два часа обратной дороги говорили без умолка и смеялись, смеялись, вспоминая, как кормили тощих местных кошек бараниной из супа-шурпы, как отогревались травяным чаем после купания в "горячем" источнике.
Ольга познакомила его с подругами, и, забыв о своих пробежках по парку и занятиях на тренажерах, Игорь стал ходить с ними на дискотеки. Распределял своё внимание на троих, но на медленные танцы приглашал только Ольгу.
Подруги разъехались, и они с Игорем остались вдвоём. Целыми днями гуляли по городу, открывая всё новые места. А вечером — опять танцы. Пришёл час её отъезда. Ночью он вынес её чемодан и положил в багажник такси. Она обняла и поцеловала его в щёку. Он ответил. Держал её за талию и не хотел отпускать, может быть, сожалея о том, что у них было так мало времени — всего одна неделя.
Муж ждал её в аэропорту. Она подошла к нему спокойная, с улыбкой на губах. Никогда ещё Ольга не была так уверена в себе. А засыпая вечером в его объятьях, она хотела задать вопрос: "А ты меня любишь?". Они развелись через год.