* * *

Грибоедов, на площади сидя в кресле,
Скажет Пушкину: Вам надоест стоять.
Посидим, может быть, у вокзала вместе?
И до Царского близко, рукой подать.
Пушкину в самом деле стоять несладко
В позе, можно сказать, танцевальной, он
В центре города, — слишком его повадка
Вдохновенна, — витийствовать принужден.
Ах, как было б уютно, как было б ладно,
Дельно, всех преимуществ не перечесть,
Александру Сергеевичу приватно
К Александру Сергеевичу подсесть.


* * *

А может быть, я сам для жизни подобрал
В скитаньях неземных страну себе вот эту
С несчастьями ее, и Волгу и Урал
Парижу предпочел, и зимний холод — лету?
И кто-то в небесах меня отговорить
Пытался, но любой и самый веский довод
Отверг я: да, печаль, да, скудость, может быть,
И ужас пострашней, чем самый лютый холод.
Но где еще найду друзей таких, что мне
Окажутся милы и так необходимы,
И город на Неве со шпилем в стороне,
И вечную любовь, не тяжки с ней и зимы.
Я долго выбирал — и выбрал, отойди,
Советчик, ангел мой, близнец, благожелатель, —
Мне Анненского здесь и Пушкина найти,
И Фета удалось, и Лермонтова, кстати.


ОРЕДЕЖ

Оредеж, не правда ли, названье
Лучшее для северной реки?
Непонятно только написанье,
К Оредежи спустимся, шаги
Замедляя к Оредежу, — нужен
Мягкий знак? Не нужен, может быть?
Гладь какая! Словно отутюжен.
Глядь, опять в глазах пошло рябить.
А потом опять всё гладко, ровно,
Никаких морщинок и гримас.
Повезло нам с Оредежью, словно
Не одна, а две реки у нас.
Как хорош его пологий берег,
А еще наряднее — крутой.
То она флегматик, то холерик,
И песчаник красный, золотой!


БАБОЧКА

Я-то знаю, что бабочка это,
А не лист на расщелине пня
Примостился унылого цвета, —
И она не обманет меня.
Надоест ей, летунье, притворство —
И покажет волшебный узор.
Ну, конечно, актерство, позерство
И, наверное, страх-фантазер.
Это он, и прочнее, чем скотчем,
Склеить может атласный наряд.
Есть мне что рассказать, между прочим,
Ей. Послушай, — тебе говорят!
Ты была дуновеньем свободы,
Избавленьем от цепких оков,
Где-то в шестидесятые годы
Залетев из "Других берегов".
И сильней на меня повлияла,
Чем статьи диссидентские все,
Поднимая свое опахало
В безыдейной, бессмертной красе.


* * *

Любовью человек себя замучает,
Ненужною ему, необязательной,
Наверное, ему благополучие
Наскучило, он мог бы по касательной
Кого-нибудь любить — и было б весело,
И разве он не ценит преимущества
Разумной жизни, дружбы, зимней сессии,
Поездки в Псков, но выбирает мученичество.
И это так понятно! Дело прошлое,
Но сколько было сил и слез потрачено!
В прекрасном тоже было что-то пошлое,
А в пошлом — дорогое и горячее,
Не соблазняйся только скорбной миною,
Даст Бог, найдешь единственную спутницу.
А луч в лесу играет с паутиною
И заливает блеском эту путаницу.


* * *

Меня охватила сегодня тревога,
Причина ее мне была непонятна,
Как если бы мне предстояла дорога,
Как если бы гибель была вероятна,
Как если бы что-то кому-то грозило,
А предупредить его я не умею
И, кто он, не знаю, — немного знобило,
Тоска, подбежав, мне бросалась на шею.
А спас меня маленький кустик не кустик
За дачным окном, пригляделся: осинка.
— Не бойся, — сказала мне тихо, — отпустит,
Смотри, как дрожу я, дышу, как косынка,
Мечусь, как платочек. Я только растенье,
Я — горстка листочков в зеленом чертоге,
Мятущийся прутик, но разве волненья
Не стоит всё сущее, вечной тревоги?


* * *

В восемнадцатом веке не знали
Ни тоски, ни печали, ни скуки,
Солнце славили, гимны слагали
Самодержцу, искусству, науке,
Мельпомену любить, Каллиопу
Было так же отрадно, как деву,
И к Стеклу припадать, к Микроскопу,
Предаваться восторгу и гневу.
Океан, Барометр, Мозайка
Буквой выделены прописною.
Нам смешно это кажется, дико.
Чем же Анненский лучше с Тоскою
Или Скукой? Не лучше, не хуже.
Золотые мои, дорогие,
Просто принцип иной обнаружен,
Просто приоритеты другие.


* * *

Сегодня день с утра так радужен и ярок,
Что скукой жаль его унизить и тоской.
Он мог бы без твоих придирок и помарок
Еще отрадней быть, со шпилем над рекой.
Зачем ему твои досады и обиды,
Неловкие слова, оставь их при себе,
Так улицы светлы, так площади раскрыты,
Он рад к тебе припасть и высветлить в толпе.
Ну вот, ты ветерком овеян и подхвачен,
Тенями обведен и выхвачен лучом, —
Неужто ж всё еще безрадостен и мрачен
И тяжестью земной всё так же удручен?
Или тоской себе ты набиваешь цену
И в мыслях сам себе навязываешь тьму,
Как мрачный тот актер, что, выходя на сцену,
На самом деле рад успеху своему?