Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Поэты Санкт-Петербурга


ДМИТРИЙ ЛЕГЕЗА
Поэт. Родился в 1966 году, закончил 1­й Ленинградский Мединститут, врач и научный работник. Автор двух поэтических книг: «Башмачник» (СПб, 2006), «Кошка на подоконнике» серия «Библиотека Пиитера» (СПб, Любавич, 2011). Стихи публиковались в журналах «Знамя», «Дети Ра», «Зинзивер», «Интерпоэзия», «Литературные кубики», «Северная Аврора», «Новый берег», в антологиях «Аничков мост», «Собрание сочинений», «Петербургская поэтическая формация». Живет в Санкт­Петербурге.



СЕКРЕТНЫЙ БЛОКНОТ
 
Hasta Siempre

В городе Санта Клара
На Авеню де лос Десфилес
Есть тайная лаборатория,
О которой не знало даже руководство страны.

Никто, кроме Фиделя,
Никто, кроме Рауля
И еще двух-трех товарищей
Не знали, что в городе Санта Клара
Глубоко-глубоко в бункере,
Там, где хранятся руки
Убитого команданте,

Лучшие ученые мира —
Генетики и врачи —
Совершили великое чудо.
Им много платили за время,
Но гораздо больше за молчание.

Ради них, ненасытных ученых,
Тысячи крепких мужчин
Добывали коричневый сахар,
Сотни горячих женщин
Трудились на Варадеро.

И лучшие ученые мира —
Генетики и врачи —
Совершили великое чудо:
Viva la Revolucion!

....................

Hasta la victoria siempre, hasta…
Все тот же черный берет,
Та же проклятая астма
(Ничто ее не берет).

Снова в зубах сигара...
— О великое чудо!
Амиго, мы ждем сигнала,
Мы ждем приказа, барбудо!

Мы — твоя гвардия личная,
Мы — двадцать девять верных
Эрнесто Рафаэля Гевары Линча
И далее де ла Серны.

— Я с вами, мои камрады,
Романтики революции,
Никто нам теперь не важен,
Ни patria, ни muerte,

Нам дела нет до Фиделя,
Раулю до нас нет дела,
Есть лишь огонь революции,
Пламя любой революции!

И нет иного сигнала,
Чем первый случайный выстрел,
И нет иного приказа,
Кроме приказа «огонь!»

Так вейся, бандера росса,
А также otra bandera,
Мы — прошлой жизни отбросы,
Мы — кости из Ла Игера.

Мы будем менять нашивки,
Бежать и стрелять куда-то,
Вчера боец по ошибке
Назвал меня «комайданте».

И нету над нами власти,
И нету за нами Кубы…
Вот только болят запястья.
Запястья болят. К чему бы.



* * *

Меж камней обреченно лежит пехота,
К ней все ближе и ближе танковая колонна,
И тогда внезапно встает господин Минамото,
Первый лучник нашего батальона.

Минамото, майор, позывные «Том»,
Двухметровый детина с перекошенным ртом,
У него гигантские плечи
И руки — каждая больше метра в длину,
Говорят, что он был в плену
И там покалечен.
Он глядит на стрелы свои и выбирает одну
С раздвоенным наконечником.

Господин майор, улыбка твоя крива,
Как могуч твой лук, прочна его тетива.
Многоножка мукадэ ползет, тяжела броня,
Но майор смеется: — Херня!

То есть, он, скорее всего, говорит иное,
По-японски, а мы лежим за его спиною,
Наблюдая, как двуязыкой, стальной, звуковой волной
Танк пробит головной.

Мы пошли в атаку, победно бил барабан,
Пехотинцы суровых эпох и суровых стран,
Те, кто древа не посадил, не построил дома.
А потом жгли костры и каждый думал о том,
Что когда-нибудь вырастит сына — великого, словно Том,
Минамото-но Тамэтомо.



Gloria mundi

Хорошо жить в маленькой стране,
Издавать книги за счет государства,
Получать премии из рук генерал-губернатора
Или даже премьер-министра.

Дайте мне премию, господин генерал-губернатор,
Я пишу о бабочках и тюльпанах,
А ведь мог бы писать о голодных и мертвых,
О тюрьмах и о том, что неплохо бы назначить нового губернатора.

В большой стране все по-другому:
Можно писать о бабочках и тюльпанах, как поэт Х,
О тюрьмах и мертвецах, как поэт Y,
Но есть еще поэт Z,

Который оторвал себе голову,
Четыре часа гулял с нею по площади,
А потом прибил над дверью резиденции
Сами понимаете, кого.

Голова еще открывала рот,
Наверное, шептала стихи.
И поэту Z дали премию
С орденом на шелковой ленте.

Слава героям!



Алковесна

Когда мы крепкого вкусили
И не слегка,
Явилась ночь в халате синем
Трудовика.

Опилок звезды на сатине,
Рукав помят.
Сказала ночь: — Ну ты, скотина,
Давай скворечник сколоти нам,
Поскольку март.

Кому сказала — другу, мне ли,
Пойди пойми,
И что за птицы прилетели,
И что за «мы».

Но надо мастерить скворечник,
Таков приказ.
Стезя нетрезвости, конечно,
Погубит нас.



21 марта

Седой поэт — как спившийся индеец,
Летящий Бык,
Неугомонный в прошлое гляделец,
Когда по вечерам один сиделец
На стопке книг.

Все боевые поминает шрамы,
Тот, у бедра,
Где критики, вцепившись, мякоть жрали,
Зато друзья потом бросали шляпы —
«— Поэт, ура!»

Татуировки — ямбы да хореи —
На память знак
О том, как зажигали и горели,
Поклонниц утонченные гаремы
Любили как...

Летящий Бык тогда летал и лился,
И строки лил,
А нынче стало время бледнолицых,
Коварство лисье,
Пустой верлибр.



CAT and PATERSON

Включили кино про Патерсона.
Кошка глядит, прижимая уши,
Она стихами потрясена,
Кошка — любитель Джармуша.

Патерсон пишет в секретном блокноте
Про спички и женщину что-то,
У кошки секретного нет блокнота,
И даже обычного не найдете.

Кошка — тоже поэт, но лежачий,
Кошка — тоже поэт, но кошачий,
Возможно, она — Ахматова
Измерения пятого.

Из мягкого кресла мы смотрим кино,
Но слышать двуногим, увы, не дано,
Как там, в измерении пятом,
Читают котам и котятам:

«Славный мурлыка, прыгун и бегун,
Где ты теперь, сероглазый мейн-кун.
Спрыгну с лоточка, себя оближу,
В серые глазки котят погляжу...»