Он дремлет, и уста его печальны,
Расслаблен бледный лоб, белеса плешь,
Он — перехватчик выцветших депеш,
Хранитель тайн, что уж давно — не тайны.
Он — перевозчик из «теперь» в «тогда»,
Из presens’a — в супин, в plusquamperfectum,
Историю трактующий per rectum,
В минуты превращающий года.
Он не стирает ношеных носков,
Что приросли к ногам его навеки.
Он ловит крыс в своей библиотеке.
Он — переводчик с древних языков,
Он — переплетчик плесневелых книг,
Учетчик престарелых манускриптов;
Скрипя пером, строчит ночами крипто-
графический старательный дневник.
Он знает все — и все-таки не все,
Он говорит на ломаном санскрите…
Но только вы ему не говорите
Про это — лучше так, про то да се.

Вот ты лежишь, а я сижу, точнее — я брожу,
Как Джон Ячменное Зерно? Увы, не так, дружок!
Как тень бессмертия впотьмах бредет по миражу
Навстречу тем, кто завершил ускоренный прыжок.
Довольно слов. Устал от тел, снующих вкруг меня.
Довольно дел. Устал от стен, стоящих предо мной.
Доволен тем, что жизнь ясней безоблачного дня
Меж неминучею грозой и вечною весной.

Расторопная девка в Петрополь за славой мирской
Ломанулась с Амура из города бывших зэк|а,
Изначально она не прельстилась гламурной Москвой —
Неподступной столица была для ее мозжечка.

Чинно в общем вагоне вкушала она чифирек,
Разговлялась в охотку с куском и лепилой шильцом;
Восемь суток любили ее всем чертям впоперек
Прапор внутренних войск и целитель с угасшим лицом:

С проказенными перло — и не было жутче, чем с ним —
Чудо-отчимом — спрыгнувшим в мамкину зябь по УДО...
Не приткнет тряпкой рот, а съестным подогреет мясным
Проводник, завлекая в купе обмудохать гнездо.

Шел на запад состав не спеша, и она — ни гроша
Не скопившая за девятнадцать неполных годов,
Несмотря на недолю, была все еще хороша,
Причастившись уже к злейшим хворям больших городов;

Насосавшись картинок цаетастых в цветном «Огоньке»,
«Голубым огоньком» одурманенная в полный рост,
Отгуляв выпускной, в долгий поезд она налегке
Села, силясь слинять от судьбы, закосив торный ГОСТ.

Но случилось иначе, свершилось не так, как в кино —
Распахнулся пред нею Петрополис в хищной красе,
И — как пел (хорошо пел) грузинский акын Мимино:
Чито-Гврито увязла — ощиплют и перышки все.

Обомлевшая в мороке бледных сладимых ночей,
Невзначай — шибко-споро — подсела она на Иглу,
Не заметив, что зырит не ангел с иглы — казначей,
Конвертируя время промозглым чернилом во мглу;

Миг счастливый шутя он заносит в расходный гроссбух,
Ночь тревоги всерьез помещает в доходный реестр.
Не прошло и полгода — как дебет разбухнул, распух…
Такова участь славная всех понаехавших сестр.

Все мы братья и сестры: и те, что костьми полегли
Для созданья, Петрополь, полярной твоей красоты;
И обслуга, и челядь, и те, кто подняться смогли
До распятья рубиновой пятиконечной звезды.

Последние пятнадцать или двадцать
Мой дух, блуждая, не находит места,
Жизнь мышьей беготнею комбинаций
Похожа на плохое интермеццо.

Последние пятнадцать или двадцать
Моих знакомых, оседлав насесты,
Живут не жизнью, но подобьем siest’ы,
Ленясь делам и мыслям предаваться.

Затоптан в грязь, разрушен мой палаццо,
Мне не на что ногою опереться…
Приходит друг: «Элементарно, Ватсон!
Есть смысл горючей жидкостью согреться…»
И я даю ему на это средства —
Последние пятнадцать или двадцать.

ничто вмещается во все
вовсю без свиста
как краткий и в протяжный йо
антракт в артиста
как 25 кадр в кино
незримо-явно
как бредь в невинное вино
и в яму спьяна
вся жизнь со всеми потроха-
ха-ха-ха-ха-ми
ку-ка-ре-куха в петуха
Христос — во храме
как я внедряюсь в этот стих
промежду строчек
как в жолтый домик жалкий псих
характер в почерк
и ты — читатель-автор мой —
в свой род и племя
как в речь вмещается немой
мыча и внемля

Любовь и счастье — две родных сестры?!
Но счастье — это все же средний род.
Любовь — подобье каверзной игры,
А счастье, то — скорей — наоборот.

Асфальт окну — сестра он или брат?
Раз ОН асфальт, то — брат; ну а окно?..
In English esli stih perepisat,
Togda vot — eto budet vsyo ravno!

В английском нет родов — ура! ура! —
И счастье, и асфальт там просто — it.
Hи брат, ни сват, ни деверь, ни сестра —
Там что ни слово, то гермафродит.

А в русском языке отнюдь не так —
Присутствует в нем род — увы, увы.
И надо сильно напрягать чердак,
Когда такое пишешь... без травы.

манимо-мнимое мешает
внушая ужос тормозит
вотще шале души ветшает
grand défilé филе дерзит
как друг кривляется незваный
нежданный недруг-недурак
кривится купол осиянный
заносит башню полумрак
но мы как истинные гады
на это все возложим fuck
хопхер преграды нам камрады
вперед-наверх good night good luck