ТАГАНРОГ

Железная дорога вдоль Мертвого Донца
И Чеховское море без края и конца —
До красных звезд, до самой в коммуне остановки,
Где содраны революционные листовки
И загнан паровозик на площади в тупик,
И выстужена топка, призывный сорван крик...
И мир благословляем тяжелой царской дланью,
И я рукоположен в любовный сан — к свиданью.
Другого знать не должны — ни я, ни ты, никто.
Да, бренные... И что же?! Вспомянемся зато,
Когда сойдутся звезды и звездные составы
Проследуют к вокзалу узкоколейкой славы.
Смотреть за ними больно — слепящие огни:
Куда? зачем? Такого не ведают они...
Вагоны голосами простуженными полны,
И тянутся на отмель рифмованные волны.
Твои же губы ошеломляюще близки,
Но удержусь, продляя объятие тоски,
Затем, что я отныне отсюда не исчезну
И превозмочь сумею разверзнутую бездну
Булыжного проулка, где цокают слова
И дивная улыбка права ли, не права,
Когда задержишься у петровского ботфорта,
А после впечатляешь для снимка на фоне порта
Не абрисом восточным, но раем во плоти:
Сполна платить желаю — ответствуешь: "Плати"
И баснословную за себя заломишь цену!..
Да занавес опущен, и покидаем сцену.
Сойдемся, разойдемся — сроднимы вразнобой,
И запинается возле надолбов прибой,
И нет красноречивей потупленного взора,
И снять бы грех под сводом церковного притвора...
В саду накроет обморочный вишневый цвет,
Как будто белый саван грядущих скорбных лет.
Авто рвану... Загадана встречная дорога,
Да только не уеду с тобой — из Таганрога.


* * *

Знать ли вятских лесов глухомань
И вещуньи певучую речь,
Если вновь атаманит Тамань,
Снаряжая паромы на Керчь?
Окрыленная чайками высь,
Угловатого паруса бег...
Вдалеке же глазастая рысь
Испятнает порошистый снег.
Я на юг и на север пойду,
Потому как неведом предел.
Август крымскую сжег лебеду —
Жар идет от касания тел.
Море с морем сошлись... Так и мы...
Жизнь слиянная, жизнь заодно.
Это жизнь по Ремарку взаймы,
Двуединое общее дно.
Шторм выносит к тебе, а не к ней;
И — соленая накипь на мне,
И разбиться бы мог у камней,
Только жизнь и взаймы, и вдвойне.
Здесь подкову свою оброню,
Да не кинусь потерю искать,
Лишь скалистую трону броню —
Самому бы скалою и стать.
Мне уже не сойти с этих мест
До мгновенья последнего вплоть,
И не прост воспаряемый жест,
А крестильную явит щепоть.


БАБЬЯ ТРАВА

Однажды задумаю ветер... И он
Обнимет колен полнолунья на склоне,
И бабьей травою сладим полусон,
И вынесут кони!.. Цыганские кони.
На Млечной дороге не знать колеи.
Да мне ли страшиться крутого обрыва?!
Запрячется ворон, доселе криклив, —
То выстрелил кнут, и рассыпалась грива...
Тебя укрываю, прижалась ко мне,
И часто колотится сердце двойное:
Недаром я выбрал хороших коней,
Хотя и позариться мог на иное!..
Да нет же — иного, другой не искал!
И скачем с тобой, отрываясь от горя,
И мерзлыми скулами северных скал
Аукнутся камни у южного моря.
Окажемся там, где никто никому
Не должен и счастлив поэтому только,
И ветер цыганского плата кайму
Истреплет по ходу, и рвется, где тонко...
Август крымскую сжег лебеду —
Жар идет от касания тел.
Море с морем сошлись... Так и мы...
Жизнь слиянная, жизнь заодно.
Это жизнь по Ремарку взаймы,
Двуединое общее дно.
Шторм выносит к тебе, а не к ней;
И — соленая накипь на мне,
И разбиться бы мог у камней,
Только жизнь и взаймы, и вдвойне.
Здесь подкову свою оброню,
Да не кинусь потерю искать,
Лишь скалистую трону броню —
Самому бы скалою и стать.
Мне уже не сойти с этих мест
До мгновенья последнего вплоть,
И не прост воспаряемый жест,
А крестильную явит щепоть.


БАБЬЯ ТРАВА

Однажды задумаю ветер... И он
Обнимет колен полнолунья на склоне,
И бабьей травою сладим полусон,
И вынесут кони!.. Цыганские кони.
На Млечной дороге не знать колеи.
Да мне ли страшиться крутого обрыва?!
Запрячется ворон, доселе криклив, —
То выстрелил кнут, и рассыпалась грива...
Тебя укрываю, прижалась ко мне,
И часто колотится сердце двойное:
Недаром я выбрал хороших коней,
Хотя и позариться мог на иное!..
Да нет же — иного, другой не искал!
И скачем с тобой, отрываясь от горя,
И мерзлыми скулами северных скал
Аукнутся камни у южного моря.
Окажемся там, где никто никому
Не должен и счастлив поэтому только,
И ветер цыганского плата кайму
Истреплет по ходу, и рвется, где тонко...
Сон уйдет — белой ночи молва
Аргамаку рванется вдогон
Мимо вятских лесов да на Дон:
Слева — Нижний, а справа — Москва.


ЛЯГУШАЧИЙ ПРИНЦ

Куда ты, лягушачий принц?
Она тебе стрелу пустила —
И пала пред тобою ниц...
Ее любви живая сила
От колдовства бы исцелила
Одним лишь только поцелуем —
И брак с такою неминуем.
Но ты постыдно ускакал
Туда, где чавкает болото.
Тебе не нужен тронный зал,
Да и влюбляться неохота.
Дурак ты, принц босой... Босота!
Венчала бы тебя корона,
Сойдись навеки с ней законно,
Зеленые твои глаза
Не видят ничего неужто?!
Из-за подружек лишь, из-за...
Весной заходишься натужно:
Тебе отныне мало нужно —
Витать бы в эмпиреях только
И рвать привычно там, где тонко...
Ах, как же лучница мудра
И этой мудростью прекрасна,
И мановением пера
Вершит дела — тебе ль не ясно?!
С такой на свете не опасно,
Когда доверишь управлять ей
Потешной королевской ратью.
Ты сам не станешь королем,
Бездумно прозябая принцем.
Сидеть другому за рулем,
Хотя бы мог пойти на принцип
И не в болоте жить, а в Ницце.
Всего лишь поцелуй, объятье —
Да есть ли у тебя понятье?!
Лягухи прочие теперь
Живут при славе и почете,
Не знают горестей, потерь —
Тебе же квакать на болоте.
Ошибка вышла при расчете:
Стрелу она в сердцах сломала —
Такой потребно много, а не мало.
И если целит наугад,
То счастья более не ищет.
Мерещатся ей невпопад
Меж тем зеленые глазищи,
И думает о принце нищем
В своем далеком стольном граде,
Не ведая, чего бы ради...


ЗВЕРЮГА

Разбитая лапа кровила,
И ты волочила капкан,
И с неба сорочьи правила
Ему указали на стан
Звериной кончины в сугробе...
Все ближе породистый лай —
Уйти от него и не пробуй,
А скорый конец пожелай.
И вот он прицелился точно,
Да только отставил ружье...
Глаза — две поставленных точки,
Вовек непрощенье твое.
Звериную славу исхода
Понять ли кому и когда?
Остаться на месте — свобода,
Презренье твое навсегда!
Хватить бы ружье о березу,
Чтоб вышло спасенье ему,
И дальше рвануть по морозу,
Не зная, зачем? почему?


БАБОЧКА СЕРДЦА

Витала бабочка над нами,
А мы с тобою — взор во взор,
Но твоего глазного дна мне
Достать нельзя наперекор
Сиреням вкруг — до помраченья,
До отторжения любви...
Объята страхом — страх леченья.
Зовешь меня... Всегда зови!
Томимся в клинике с тобою,
И рву мольбой на части грудь:
"Господь, спаси от боли болью,
Храни ее — меня забудь!"
И вслед тебе по коридору
Другая бабочка мелькнет —
Сама невидимая взору,
Верша спасительный полет.
Она проследует в палату,
Куда заказаны пути.
Лети к рассвету, не к закату,
Лети же, бабочка, лети!
И скорой помощи сирены
Кричат взахлеб и без конца,
Но под наркозом пусть сирени
Коснутся милого лица;
Тебя спасут и мановенье
Прозрачных двуединых крыл,
И бликов по челу скольженье,
Как будто близкий близко был...
Когда же выйдешь — никакая,
То бабочка прервет витье
И сядет, крыл не размыкая.
Не сердце это ли мое?


ШОТЛАНДСКАЯ СКАЛА

Дошел до крайности, где край
Острее лезвия теперь...
Давай на жизнь свою сыграй —
Любовь синоним ли потерь?
Подняться надобно с колен
И выйти к высоте орла:
Стоять мне сутки на скале —
Пытай, шотландская скала!
Обычай северный таков,
Когда жену берешь себе,
Иди на край — и будь готов
Слепой довериться судьбе.
Звучит волынка ветра здесь,
И шторм злорадствует внизу,
Но, точно лук, натянут весь,
Я должен выдержать грозу.
Тебя люблю и не люблю,
А как еще хотела ты,
Когда погибель кораблю
Сулит исчадье темноты?
Спаду с мореного лица,
И выест соль разрезы глаз,
И грань венчального кольца
Сверкнет звездой хотя бы раз.
Увижу знак, постигну знак
И не забуду о своем:
Пускай объял кромешный мрак —
Один стою, стоим вдвоем.

г. Ростов-на-Дону