Борис ЛЕВИТ-БРОУН
Стихи из сборника "Последняя жизнь"
Стихи из сборника "Последняя жизнь"
1.
Ветви в ожидании листвы
сердце в безнадежности сродненья
немоты оскаленные львы
темные пути воображенья
клетка несоставившихся строк
вздохов несостарившихся звуки
памяти ласкающие руки
и весны безжалостный урок
сердце в безнадежности сродненья
немоты оскаленные львы
темные пути воображенья
клетка несоставившихся строк
вздохов несостарившихся звуки
памяти ласкающие руки
и весны безжалостный урок
2.
Шумит река, река течет —
так, чередою невзначайной,
дни пробегут и жизнь пройдет,
не поделившись с нами тайной.
Не объяснивши — для чего
все это было и страдало,
не вырвавши сомненья жало
из песнопенья моего.
так, чередою невзначайной,
дни пробегут и жизнь пройдет,
не поделившись с нами тайной.
Не объяснивши — для чего
все это было и страдало,
не вырвавши сомненья жало
из песнопенья моего.
3.
Как зябких тел невстреченные руки,
как губ,
ласкающих и жгущих пустоту,
негромкие и неземные звуки,
как тайна слова в нераскрытом рту...
Так бродит и болит воспоминанье —
живая жизнь,
живая смерть...
недуг...
О чем судьбы слепое назиданье,
когда с тобой мы венчаны, мой друг?
как губ,
ласкающих и жгущих пустоту,
негромкие и неземные звуки,
как тайна слова в нераскрытом рту...
Так бродит и болит воспоминанье —
живая жизнь,
живая смерть...
недуг...
О чем судьбы слепое назиданье,
когда с тобой мы венчаны, мой друг?
4.
"Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла..."
Кормя Зевесова орла..."
Ф. Тютчев
Безумье сходится и рвется по углам.
Уже не видно над тобою неба.
На голову, как рухнувший вигвам,
грозит упасть безветренная Геба.
Орел Зевесов канул в облака.
С печали долгой сдернута завеса.
Едва приподнимается рука,
отяжелев от собственного веса.
Нет ночи, нету дня, надежды нет —
лишь долгий стон последнего бессилья.
Ты не сломил на поединке крылья,
ты излетал их, сбывшийся поэт.
Уже не видно над тобою неба.
На голову, как рухнувший вигвам,
грозит упасть безветренная Геба.
Орел Зевесов канул в облака.
С печали долгой сдернута завеса.
Едва приподнимается рука,
отяжелев от собственного веса.
Нет ночи, нету дня, надежды нет —
лишь долгий стон последнего бессилья.
Ты не сломил на поединке крылья,
ты излетал их, сбывшийся поэт.
5.
Несколько десятков лет
несколько десятков строк —
Есть вопросы?
Вроде нет!
Вот и кончился урок.
несколько десятков строк —
Есть вопросы?
Вроде нет!
Вот и кончился урок.
6.
Не в ответах ищи себя,
не в ответах, мой милый, дело!
А в вопросах, что жизнь любя
и губя, произносит тело.
Это страсти. Они тебе
на беду даны и на счастье.
Ими ты пригвожден к судьбе,
у которой просишь участья.
Ты не сетуй, что вновь весна,
но спроси молодую вербу:
отчего тебе не до сна,
а она цветет без ущерба?
Ты спроси у звонких детей:
отчего, не познавши срока,
над увядшей плотью твоей
так смеются они жестоко?
Кто им дал на цветенье и смех
беззаботное, вздорное право,
когда мы трещим, как орех,
заточенный в щипцов оправу?
Вот вопрос!
В нем ищи себя!
Остальное темно и тщетно.
Вот тот яд, что мы пьем скорбя,
и кончаемся безответно.
не в ответах, мой милый, дело!
А в вопросах, что жизнь любя
и губя, произносит тело.
Это страсти. Они тебе
на беду даны и на счастье.
Ими ты пригвожден к судьбе,
у которой просишь участья.
Ты не сетуй, что вновь весна,
но спроси молодую вербу:
отчего тебе не до сна,
а она цветет без ущерба?
Ты спроси у звонких детей:
отчего, не познавши срока,
над увядшей плотью твоей
так смеются они жестоко?
Кто им дал на цветенье и смех
беззаботное, вздорное право,
когда мы трещим, как орех,
заточенный в щипцов оправу?
Вот вопрос!
В нем ищи себя!
Остальное темно и тщетно.
Вот тот яд, что мы пьем скорбя,
и кончаемся безответно.
7.
Мне солнце марта вновь творит препону:
"Ты жив еще? Так радуйся, живи!
И повинуясь праздности закону
блаженствуй в остывающей крови!
Смотри – трава опять... опять пичуги...
там колыханье первого листа...
пускай покинули тебя твои подруги —
кто умер... кто сбежал...
и даль чиста.
Но девушка-весна на краткость встречи
тебе надежду смутную дает.
Так пей ее устами сладкой речи
и вместе с нею тай...
как зимний лед!"
"Ты жив еще? Так радуйся, живи!
И повинуясь праздности закону
блаженствуй в остывающей крови!
Смотри – трава опять... опять пичуги...
там колыханье первого листа...
пускай покинули тебя твои подруги —
кто умер... кто сбежал...
и даль чиста.
Но девушка-весна на краткость встречи
тебе надежду смутную дает.
Так пей ее устами сладкой речи
и вместе с нею тай...
как зимний лед!"
8.
Вот я стою во всем моем "величье",
в шелку грехов, в отчаяньи стиха...
Вот я ушел — немое безразличье
сомкнулось.
Жизнь покойна, жизнь тиха.
А если б, вдруг, назад вернуться снова,
ожить на миг (которого не жди!)...
Что встречу там: неумершее слово?
И слез неизошедшие дожди?
Или – глухую стену незнакомства?
Чужое обитанье чуждых дум?
Лишь шевеленье бледного потомства,
рождающее непонятный шум.
в шелку грехов, в отчаяньи стиха...
Вот я ушел — немое безразличье
сомкнулось.
Жизнь покойна, жизнь тиха.
А если б, вдруг, назад вернуться снова,
ожить на миг (которого не жди!)...
Что встречу там: неумершее слово?
И слез неизошедшие дожди?
Или – глухую стену незнакомства?
Чужое обитанье чуждых дум?
Лишь шевеленье бледного потомства,
рождающее непонятный шум.
9.
Запах свявшего лета,
непонятной судьбы.
Ни — "куда ты?", ни — "где ты?",
ни в строках ворожбы.
Жизнь тебя обронила,
как сопрелый листок —
и перо, и чернила,
и истлевший Восток.
А жену ожиданий —
нежногрудую грусть —
и ничтожество знаний
ты познал наизусть.
Август скукой прочертит
иероглиф нужды.
На раскрытом конверте
адрес выведешь ты,
и пошлешь без ответа —
никуда... никому...
запах свявшего лета,
близкой осени тьму.
непонятной судьбы.
Ни — "куда ты?", ни — "где ты?",
ни в строках ворожбы.
Жизнь тебя обронила,
как сопрелый листок —
и перо, и чернила,
и истлевший Восток.
А жену ожиданий —
нежногрудую грусть —
и ничтожество знаний
ты познал наизусть.
Август скукой прочертит
иероглиф нужды.
На раскрытом конверте
адрес выведешь ты,
и пошлешь без ответа —
никуда... никому...
запах свявшего лета,
близкой осени тьму.
10.
Сосны шевеленье —
привычная сень.
Баюканный ленью
не движется день.
Слетают листвою
с веронских вершин,
шуршат мостовою
натруженных шин
твои ожиданья:
наивность и блажь,
столь долгие знанья,
столь краткий кураж,
и ядом разлук
налитое "люблю"
зачем-то прибавленное
к нулю.
Надежд нитевидных
мохнатый клубок
поминов обидных
несносный лубок.
прозябшая твердь —
отрешенности смех,
и близкая смерть —
твой последний успех.
привычная сень.
Баюканный ленью
не движется день.
Слетают листвою
с веронских вершин,
шуршат мостовою
натруженных шин
твои ожиданья:
наивность и блажь,
столь долгие знанья,
столь краткий кураж,
и ядом разлук
налитое "люблю"
зачем-то прибавленное
к нулю.
Надежд нитевидных
мохнатый клубок
поминов обидных
несносный лубок.
прозябшая твердь —
отрешенности смех,
и близкая смерть —
твой последний успех.