Под бомбёжками ещё сильнее хочется жить

В нынешнем году отмечают 75-летие родившиеся в самом, пожалуй, трагичном для нашего народа 1942 году. Несмотря на то что в ту лихую годину немецко-фашистские полчища выжигали огнём целые города и сёла, советские женщины не отказывались от счастья материнства.
Они любой ценой сохраняли жизнь ребёнка, получив накануне родов похоронку о гибели его отца на фронте. Они рожали детей под бомбёжками и обстрелами в осаждённом Сталинграде, мучились в родовых схватках в вымерзающем и голодающем городе на Неве (там тогда родилась почти тысяча малышей).
У моей мамы Клавдии Григорьевны (Кадеюшки, как ласково называла её наша бабушка Афанасия Дмитриевна) я запросился на свет в начале июля 42-го, в самое неподходящее время. В светлую полярную полночь на берегу Белого моря она вместе с моей 12-летней сестрой занималась заготовкой плавника – брёвен, впечатанных штормами в прибрежный песок. Когда они положили на козлы очередное бревно, у мамы начались схватки. Она отослала сестрёнку в село за бабушкой, и сама у себя… приняла роды. Что она пережила тогда, мама стеснялась рассказывать, даже когда мы стали уже взрослыми…
Несмотря на то что жить в те годы было очень трудно, даже страшно, женщины становились матерями. Они не только оставляли зачатых детей, но и умудрялись, чего бы этого им ни стоило, вырастить их хотя бы относительно здоровыми. Конечно, в продолжении рода было и проявление материнского инстинкта. Даже во время боевых действий шансов выжить у ребёнка было больше, чем у взрослого. Мать закрывала его от пуль своим телом, нередко жертвуя жизнью. Ему отдавала последний кусок хлеба.
У моей мамы молоко пропало от хронического недоедания сразу после родов, она заворачивала в марлю какую-то невообразимую смесь из хлебных крошек, воды и мха ягеля и делала из этого для меня соску. У нас ведь в приполярной тундре овощи и фрукты не росли, а корову с нашего подворья увели для забоя на мясо ещё в первый год войны – лозунг "Всё для фронта, всё для победы!" претворялся в жизнь неукоснительно.
Возможно, мама так отчаянно спасала меня ещё и потому, что в первое полугодие 42-го она уже потеряла из-за голода и болезней трёх своих маленьких детей, родившихся до войны. Ради моего спасения она даже сбежала из колхоза на пароходе, проходившем мимо нашего села и остановившемся ненадолго на морском рейде. Увезла меня в областной центр, несмотря на то что в ту пору самовольный выезд из деревни без документов (сельский житель не имел права на паспорт) считался преступлением и карался по законам военного времени.
От суда её спас отец. Он промышлял рыбу в нашпигованном фашистскими подлодками Баренцевом море, будучи капитаном мотобота "Бабушкин". Судно вывели из состава Военно-морского флота из-за повреждений, полученных в боях с врагом, и, "заштопав", включили в реестр рыболовецкого флота для дальнейшего прохождения службы.
Как раз в тот день отец возвратился из плавания, ошвартовав мотобот у одного из архангельских причалов. Это счастливое случайное совпадение предрешило судьбу и мамы, и меня. Поскольку на судне был острый дефицит кадров, маму, по решению руководителя архангельского "Рыбакколхозсоюза", зачислили матросом на отцовский мотобот. В составе команды вышел в море и я, их годовалый сын. Отец даже определил моё месторасположение на время уловных авралов – штурманский столик в рубке рядом с находившимся за штурвалом вахтенным матросом…
Списалась мама вместе со мной на берег в первый послевоенный год, когда команда уже пополнялась вернувшимися после Победы фронтовиками. Однако страх потерять меня, вселившийся в неё в военном 1942-м, довлел над ней до конца её жизни. Отец как-то рассказал мне: когда я, завершая трёхлетнюю солдатскую срочную службу, прислал письмо, в котором сообщал о решении поступить в военное училище, мама, стоя на коленях перед иконами, молилась, чтобы я… провалил экзамены.
В обойме родившихся и выживших детей второго года войны был и мой однокурсник по военному училищу Владимир Житаренко. В курсантском кубрике наши койки находились рядом. Мы и суженых себе нашли в одной комнате заводского общежития. А вот начинали офицерскую службу после выпуска из вуза в далёких друг от друга военных округах, он – в Прикарпатском, я – в Туркестанском. Военная судьба вновь свела нас вместе через несколько лет в редакции "Красной звезды" в качестве её корреспондентов.
…Последняя неделя декабря 1994 года. Незадолго до этого уволившись в запас, я заезжаю в редакцию родной газеты, чтобы встретиться с коллегами и друзьями по журналистскому цеху. Первый, к кому захожу – редактор отдела очерка и публицистики полковник Житаренко. Распахивая руки для дружеского объятия, слышу его радостный восклик:
– Старичок, как здорово, что ты заглянул! А я вот собираюсь в командировку. Хочу закольцевать счёт своих командировок в горячие точки. Чечня станет двадцатой. На Северном Кавказе сейчас сложнейшая обстановка, хочу всё увидеть собственными глазами...
Новогоднюю ночь с 31 на 1 января 1995 года полковник Житаренко встретил в расположении 104-й воздушно-десантной дивизии под Грозным. Он шёл по траншее с командного пункта соединения к экипажам врытой в землю бронетехники. Пуля снайпера-боевика попала ему в лицо. Не спасли ни бронежилет, ни каска…
Произошло то, чего так боялись наши матери, рожая детей 75 лет назад. Вновь погибали их сыновья, только не от бомбёжек, голода, истощения и болезней в Великую Отечественную, а в военных конфликтах мирного, казалось бы, времени...