Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рэчел БЛАУ ДЮПЛЕССИ (RACHEL BLAU DUPLESSIS)



Предисловие переводчика


Рэчел Блау ДюПлесси, чья литературная карьера включает несколько десятилетий авторского труда, работает в точке пересечения гендера, поэзии и поэтики – редкому критику удавалось лучше запечатлеть их взаимосвязь и переплетения.

В одном из своих интервью [1] автор рассказывает о том, что, как и большинство начитанных подростков, она начала писать стихи в 12 лет. Примечательно, что первое стихотворение ДюПлесси называлось «Память» («Memory») и было посвящено феномену сознания: субъект замечает, где он был только что, шаг за шагом, и наблюдает, как этот опыт моментально становится памятью. Много лет спустя в своём знаменитом стихотворении «Черновики» («Drafts», а именно в части «Draft 33: Deixis») длиной в 26 лет (ДюПлесси писала его с 1986 по 2012 годы) она опишет этот же момент снова.

Кстати, о «Черновиках». Пусть название этого «длинного» (или «долгого»? – «long poem») стихотворения не вводит читателя в заблуждение идеей некой предварительности, незавершенности, возможности вернуться и переписать, исправить. Сама ДюПлесси уверена – каждая его песнь полностью закончена. Хотя, бесспорно, в основе самого текста лежит ощущение, что ничто и никогда не закончено, не завершено. Кроме того, в «Черновиках» ДюПлесси использует приём самоцитирования (помимо цитирования внешних источников) – строки из предыдущих «Черновиков» встраиваются в новый контекст в очередных, тем самым создавая эффект рециркулирующего построения, эффект «неясного чувства запоминания».

Тонкие, но прочные переплетения, взаимоопределённости, «запоминания» или вос-поминания, на-поминания всего во всём – не только о поэтических текстах ДюПлесси, но и о её жизни, «двойной жизни» («double-life») [2]. Речь идёт, конечно, об амплуа поэта и критика, которыми обладает ДюПлесси. А ещё о том, в какой степени феминизм повлиял на её творчество. «Если бы я не стала феминисткой, я бы, вероятно, не смогла написать многое или думать о чём-то, действительно, интересном неким особенным образом» [3], пишет ДюПлесси в «Blue Studios» – одной из трёх своих знаменитых книг (вместе с «The Pink Guitar» и «Purple Passages»), посвящённых гендеру и поэтике. Помимо прочих аспектов (преимущественно проблематики социальных норм), в этих работах ДюПлесси обращается к вопросам, почему интеллектуальная борьба за литературный анализ институций гендера и пола, идеологии и других социо-эстетических материалов необходима для того, чтобы получить общество, в полной мере существующее по принципу объединённости, но не разрозненности и противопоставления.

«Миф – это история, которая, несмотря на свой открытый финал, утверждает согласованность и когерентность в культуре. Таким образом, когда женщина-писатель вступает с ней в разногласие, когда колеблется между ролями члена или критика культуры, она может обратиться к мифу, потому что именно так она может достичь максимального напряжения в отношениях с доминантными историями и максимальной их пленительности», рассуждает ДюПлесси о «переписывании», «перекодировании» [4] мифов на примере некоторых авторов-женщин в своей книге «Writing beyond the Ending» [5]. Так и в творчестве, примеры которого приведены ниже, ДюПлесси знакомит своего читателя со своего рода «the Other-side of Everything» / «другой стороной всего» [6], перекодируя, напоминая, цитируя – связывая воедино, создавая напряжение. И в результате звуча тем самым собственным, неповторимым «внутренним голосом», создавая ту самую «грандиозную неясность» [7], которые и определяют уникальную сущность современной американской поэзии, в целом.

АнастасияБабичева

[1] An Interview with Rachel Blau DuPlessis by KRISTIN GROGAN // The Oxonian Review, 7 December, 2015, Issue 29.4.
[2] Там же.
[3] Rachel Blau DuPlessis. Blue Studios: Poetry and its Cultural Work. University Alabama Press; 1st Edition (September 3, 2006).
[4] Эконен К. Творец, субъект, женщина: Стратегии женского письма в русском символизме. М.: «Новое литературное обозрение», 2014.
[5] Rachel Blau DuPlessis. Writing Beyond the Ending: Narrative Strategies of Twentieth-Century Women Writers (Everywoman.) Paperback – April, 1985.
[6] Там же.
[7] Эдмундсон М. Поэтический слэм, или Закат американской поэзии. Перевод А. Бабичевой. Вестник современного искусства «Цирк Олимп». Самара, 2015.


ГЛУПОСТЬ ПРАКСИЛЛЫ


ведь только глупец станет огурцы
и тому подобное сравнивать с солнцем и луной
Зенобиус, Поговорки: Lyra Graeca, III.



Почти
полная луна
Её непроливаемый
мениск –

Свет.

Медовое лицо пророческой
земли.

Всё сообщает, каждая случайность
ветви упавшие просто так              здесь

ярко очерченный выпуклый квадрат.

Тыквина              тыквина               тыквина
спелый как птица
плод дыни, огурец, мякоть, тык-
ва

с липкими зёрнами                кричит       жарко
Август грохочет.

Сладость сочится сочится из клетки

бледная мята на обочине
базилик с мягкими листьями
с густым прицветником на верхушке

фазы луны.

Под ногтями
грязь, мука, дрожжи

фазы солнца.

Иди вниз по дороге, пока дорога не кончится.


*  *


Роса на пшеничном поле питает хлеб.
Звёзды, трава, плоды, все варианты

Срубают.

Свет блуждает как соль
Тьма это жажда
глубокие тени
стремления к большему свету –

Но не стремление к теням
яркость

земля встречающихся приливов и отливов?


*  *


Белые как древесина
большие белые маленькие белые
ещё меньшие нимфалиды

сбившиеся с пути

«повелители» воздуха.

Зелёные сливы красные сливы жёлтое солнце
в серых точках (газетная бумага) сок
фрукты с косточками

знаки
места

вечно отлынивая где-то

Тонкий полумесяц влажной листвы освобождается.

О серебряно-восковых бутонах
о разросшихся огурцах
я пою.

Огоньки светлячков оживают на

одной подогнутой ноге в темноте.

Знак.


*  *


Написанные вены интрузии камней

блуждают
по непереведённым скалам.

Я то вдруг наполняюсь, то опустошаюсь.

Теперь мёртвые смеют подойти ближе.

Всё записано,
ничто не может насытить их,

каждый день тяжёлая булка вульвы.

Ты готов
спуститься
к воде?

То, что нельзя сказать,
будет выплакано.

Мы проживаем маленький клочок, он действительно

движется
к скорби

маленькая сирень в листве
не цветение
белое оперение, цветение.


*  *


Пройди через
отбор и омовение


Уровень плоти, переливающейся.

Дороги проезжие, дороги непроезжие
обычно одинаковые.

Тяжёлая, как камень, текучая, как мёд,
Земля
постоянно погружается в землю.

Итак, оденься для путешествия.
Розовое для пещеры
Розовое для бездонного лестничного колодца

Один ад, две смерти,
три безвкусные овсяные лепёшки.


*  *


Что это начинает петь и свистеть
среди долгой тикающей ночи?

Литораль, на йоту, на самую малость береговая

линия,
плюх,
что
невысокие приливы
заманивают в гальку, звёзды.

Когда я умру, больше всего я буду скучать по путешествиям
и после, по звёздам
по сияющему солнцу и луне


по хрустящим огурцам в самый сезон
по ярким яблокам
по персикам
с чёрными косточками.

Но пока я живу, вгрызаюсь
в перекрёсток

сочные огурчики и сладкие яблоки
могу петь и могу есть.


*  *


Хорони
не хорони

жизнь скоротечна, как луна.

1983


МЕГАЛИТЫ


Находясь за порогом тишины                                          На сером ровном горизонте
они появляются из шёпота                                                сверстники-танцоры
застывшие так давно и прочно                                        мокрые как мгла во мгле

Эти танцоры                                                                                Они неписанное
манят ожиданием                                                                    широкое впереди, широкое позади
коренной гласной –                                                                соединение –

Где они, там пространство                                                  Пространство, пространство
где я, падение.                                                                            я не могу больше –

Но они памятники речи моего тела:                             высокие кучевые облака
пути стихотворения                                                                хаотичного неба
это пути                                                                                          подходящие к концу
границы                                                                                         если это
растущая –                                                                                    не вся
тёмная, вероломная                                                                тропа
вода –                                                                                               это не тропа

Весь горизонт                                                                              это провал:

затопленный,  карты сбивают с пути                             тусклый огонь
глинистый от вещества; грязь                                            уравнивает, скудно, сведясь к шипению
обволакивает потонувшие в ней ноги:                          так что каждый
двигает знак к знаку и превращает пересечение     вздох выдувает себя
в безграничный танец.                                                           очень пустой темнотой.

                                                                                                            i.m. M.K.
                                                                                                            1980, май


ЦВЕТОК


вспоминая О´Киф


1.
Футляр для ножа сломан
появляется белый нож

2.
Твёрдый цветок.
Скала скалы.


3.
Полоса безграничного расколотого давления
это тёмный глаз в центре
это сустав центра
это толчок в бурлящем центре
это жизнь в птичьих гнёздах.


ДВЕ ЦЫГАНКИ


Цыганки две в лесу живут,
гитары вдалеке.
Пусть погадают мне они
по звёздам и руке –

хотелось мне. И я пошла
через листву тропой.
Деревья здесь взмывали вверх,
закрыв луну собой.

Сказали мне, к ним человек
из-за холма пришел,
У нас с ним общая судьба.
Не обещали зол.

И был на каждый мой вопрос
ответ тотчас готов.
Огонь так дико танцевал,
спасал от холодов.

И по тропе в обратный путь,
сквозь папоротник прочь.
И листья гнулись под росой,
потяжелев за ночь.

Уж бледно утро, слаб мой шаг,
от ветра зябко мне.
Ни огонька. И я теперь
несчастнее вдвойне.

От слов услышанных пуста,
себя я потеряла.
Тень поперек моей легла,
я обернулась, зарыдала.

Мужчина рядом был. Красив,
пот тёмный в волосах,
он бел, как я сама, лицом,
чёрный янтарь – глаза.

Он мне сказал: «Ты быстро шла».
«Я за тобой бежал».
«Останься навсегда со мной».
И мою руку взял.

И по тропе вдвоём пошли,
ещё моя слеза
не высохла. Пусть падает,
как на листву роса.

И если он стремится в путь,
я не могу мешать.
мой шаг назад ведёт в начало,
кольцо замкнув опять.

Дорога-лента вдаль ведёт,
судьбу мою связав,
мне не давая прочь взглянуть,
меня в рабыни взяв.

Сказал мне тот, что близ меня
везде, судьбу мою
он под свою опеку взял,
а я ни с чем стою.