Поздравляем с юбилеем!
Наталья ШМЕЛЬКОВА
СТИШАТА
Наталья ШМЕЛЬКОВА
СТИШАТА
Наталья Александровна Шмелькова родилась 14 марта 1942 года в эвакуации в Ташкенте. Окончила географический факультет МГУ, кандидат наук. Автор книг "Во чреве мачехи, или жизнь — диктатура красного" (воспоминания о Леониде Губанове, Венедикте Ерофееве, Анатолии Звереве), "Последние дни Венедикта Ерофеева", "Анатолий Зверев. Воспоминания современников" и др., а также ряда статей и публикаций в российских и зарубежных СМИ. Проживает в Москве. Лауреат литературной премии "Словесность".
* * *
Ты говоришь: похожи мы?
Нет, милый друг, ни в коем разе:
Ты — грязным выйдешь из воды,
Я — чистой выхожу из грязи.
Нет, милый друг, ни в коем разе:
Ты — грязным выйдешь из воды,
Я — чистой выхожу из грязи.
* * *
Так часто, чтобы вызвать сожаленье,
Идем мы на любые откровенья.
Я ж не люблю душевного стриптиза.
Мне плохо — так не спрыгнуть ли с карниза…
Идем мы на любые откровенья.
Я ж не люблю душевного стриптиза.
Мне плохо — так не спрыгнуть ли с карниза…
* * *
Жить в четырех стенах иль ночевать?
Увы, мы в выборе своем не властны.
Но как взгляну на низкий потолок,
То сразу наступает приступ астмы.
Увы, мы в выборе своем не властны.
Но как взгляну на низкий потолок,
То сразу наступает приступ астмы.
* * *
В якутской тайге
на преддипломной практике:
Уймите, комары, свой гонор –
Ведь я вам не советский донор!
на преддипломной практике:
Уймите, комары, свой гонор –
Ведь я вам не советский донор!
* * *
"Счастливые часов не наблюдают" –
Не вызывает это удивленья.
Ведь каждый стук их нам напоминает,
Что близится последнее мгновенье.
Не вызывает это удивленья.
Ведь каждый стук их нам напоминает,
Что близится последнее мгновенье.
* * *
Мир не задернуть занавеской,
И не спасет его мораль.
Вот почему смотрю я дерзко
Сквозь сумасшедшую вуаль.
И не спасет его мораль.
Вот почему смотрю я дерзко
Сквозь сумасшедшую вуаль.
"А У МЕНЯ, КАК У РОССИИ, — ВСЕ ВПЕРЕДИ, ВСЕ ВПЕРЕДИ!.."
Из воспоминаний о Леониде Губанове
Из воспоминаний о Леониде Губанове
Москва 75-го... В коммунальной квартире художника Сергея Бордачева на Малой Мещанской — скопище народу. Дым коромыслом. Непрерывно хлопает входная дверь. Надрывается телефон. Звонкий лай собаки заглушает возбужденные голоса собравшихся...
Не известного мне поэта все просят почитать свои стихи. Он выходит на середину комнаты. Невысокий, коренастый, но ладно скроенный, в стареньком свитере. Лицо бледное, скуластое. Высокий лоб прикрывает мальчишеская челка. Глаза серые, сияют...
Не известного мне поэта все просят почитать свои стихи. Он выходит на середину комнаты. Невысокий, коренастый, но ладно скроенный, в стареньком свитере. Лицо бледное, скуластое. Высокий лоб прикрывает мальчишеская челка. Глаза серые, сияют...
Я. Я. Я.
Я ли? Я ли? Я ли?
Яр. Яр. Яр.
Ябед. Ябед. Ябед.
Ю. Ю. Ю.
Ю ли? Ю ли? Ю ли?
Юн. Юн. Юн.
Пули. Пули. Пули...
Я ли? Я ли? Я ли?
Яр. Яр. Яр.
Ябед. Ябед. Ябед.
Ю. Ю. Ю.
Ю ли? Ю ли? Ю ли?
Юн. Юн. Юн.
Пули. Пули. Пули...
– Не читал, а шаманил он. — Кто это?! — спросила я шепотом знакомого художника.
– Да это же Губанов! — услышала в ответ.
Так началось наше знакомство длиною почти в 10 лет. Но виделась я с ним редко. Общались в основном по телефону. Внеся меня в список поклонниц его таланта и считая "благодарной слушательницей", он часто звонил мне поздно вечером, а то и ночью, и подолгу читал свои стихи. Так что заметки мои, быть может, добавят несколько штрихов к портрету поэта, о котором уже много написано.
При жизни поэта на родине, в журнале "Юность", было опубликовано лишь двенадцать строк из написанной им в пятнадцать лет легендарной поэмы "Полина", что вызвало в официальной прессе скандал. Затем — "поднадзорное" существование, неприкаянная жизнь, психиатрические больницы, работа пожарным, грузчиком, сторожем... В 1983 году, 8 сентября, — внезапная, напророченная им самим смерть в возрасте 37 лет... Лишь в 1994 году вышла первая книга его стихов "Ангел в снегу", составленная Игорем Дудинским.
В отличие от многих других поэтов Губанову совершенно не свойственно было отрицать знаменитых предшественников. Этого ущербного способа самоутверждения Леня был начисто лишен. Как всякий мастер, он верил в себя как поэта, знал, что пишет для вечности, предугадывал свою посмертную славу:
– Да это же Губанов! — услышала в ответ.
Так началось наше знакомство длиною почти в 10 лет. Но виделась я с ним редко. Общались в основном по телефону. Внеся меня в список поклонниц его таланта и считая "благодарной слушательницей", он часто звонил мне поздно вечером, а то и ночью, и подолгу читал свои стихи. Так что заметки мои, быть может, добавят несколько штрихов к портрету поэта, о котором уже много написано.
При жизни поэта на родине, в журнале "Юность", было опубликовано лишь двенадцать строк из написанной им в пятнадцать лет легендарной поэмы "Полина", что вызвало в официальной прессе скандал. Затем — "поднадзорное" существование, неприкаянная жизнь, психиатрические больницы, работа пожарным, грузчиком, сторожем... В 1983 году, 8 сентября, — внезапная, напророченная им самим смерть в возрасте 37 лет... Лишь в 1994 году вышла первая книга его стихов "Ангел в снегу", составленная Игорем Дудинским.
В отличие от многих других поэтов Губанову совершенно не свойственно было отрицать знаменитых предшественников. Этого ущербного способа самоутверждения Леня был начисто лишен. Как всякий мастер, он верил в себя как поэта, знал, что пишет для вечности, предугадывал свою посмертную славу:
...Я только знаю, поздно, рано ли
Познав другую благодать,
Я буду бронзовый и мраморный
Под тихим солнышком стоять.
Другое знамя будет виться,
Другие люди говорить,
И поумневшая столица
Мои пророчества хвалить.
Познав другую благодать,
Я буду бронзовый и мраморный
Под тихим солнышком стоять.
Другое знамя будет виться,
Другие люди говорить,
И поумневшая столица
Мои пророчества хвалить.
Он восхищался поэзией Есенина, Цветаевой, Пастернака, Лермонтова и особенно — Пушкина. С ним, как сам рассказывал, не расставался никогда. Однажды мне довелось в его исполнении услышать несколько пушкинских стихотворений. Неожиданно это было! Ведь, как многим казалось, на людях Лёня читал только свои стихи. Одно время в его комнате висел замечательный портрет Пушкина. Автора не помню. Помню только, что манера исполнения походила на Анатолия Зверева. Внизу картины бросалась в глаза размашистая надпись: "Гениальному Губанову". Потом портрет куда-то исчез...
…Страдал ли Губанов от того, что не печатался при жизни? Некоторые считали, что да, страдал и даже комплексовал по этому поводу. Быть может. Не знаю.
Знаю только, что внешне он был выше этого. Он никогда не шел на компромиссы, никуда не "проталкивал" свои стихи, никого не просил их публиковать.
Помню, когда близкая его знакомая К. С. решила обратиться за поддержкой к А. Вознесенскому, как говорили, высоко ценившему Лёнину поэзию, то Губанов, прослышав о ее добрых намерениях, впал чуть ли не в ярость. И все же тайная обида в нем жила. В конце 70-х как-то покупала я у Лени самиздатский сборник его стихов. Встретились у метро "Университет". Стоим, весело беседуем. И вдруг, как бы случайно, он с горечью обронил: "Если меня вдруг не будет, передай мои стихи на Запад".
Среди друзей и знакомых Губанов всегда был в центре внимания. Он мгновенно плотно заполнял собой пространство, и с первой встречи с ним все попадали во власть его особого обаяния. Но как бы ни проявлял себя Лёня — предельно раскрепощенно, вдохновенно, дурашливо, влюбленно, — он всегда казался мне бесконечно одиноким. Однажды в гостях у одного московского коллекционера, находясь в прекрасном расположении духа, он мне даже сказал: "Ты почему-то, когда смотришь на меня, то как будто плачешь..."
…Страдал ли Губанов от того, что не печатался при жизни? Некоторые считали, что да, страдал и даже комплексовал по этому поводу. Быть может. Не знаю.
Знаю только, что внешне он был выше этого. Он никогда не шел на компромиссы, никуда не "проталкивал" свои стихи, никого не просил их публиковать.
Помню, когда близкая его знакомая К. С. решила обратиться за поддержкой к А. Вознесенскому, как говорили, высоко ценившему Лёнину поэзию, то Губанов, прослышав о ее добрых намерениях, впал чуть ли не в ярость. И все же тайная обида в нем жила. В конце 70-х как-то покупала я у Лени самиздатский сборник его стихов. Встретились у метро "Университет". Стоим, весело беседуем. И вдруг, как бы случайно, он с горечью обронил: "Если меня вдруг не будет, передай мои стихи на Запад".
Среди друзей и знакомых Губанов всегда был в центре внимания. Он мгновенно плотно заполнял собой пространство, и с первой встречи с ним все попадали во власть его особого обаяния. Но как бы ни проявлял себя Лёня — предельно раскрепощенно, вдохновенно, дурашливо, влюбленно, — он всегда казался мне бесконечно одиноким. Однажды в гостях у одного московского коллекционера, находясь в прекрасном расположении духа, он мне даже сказал: "Ты почему-то, когда смотришь на меня, то как будто плачешь..."