Бар-бистро со смешным названием "Петушок" находится от силы в пяти минутах ходьбы от Балтийского вокзала — примерно столько мы шли по потемневшим и заросшим травой шпалам. На рельсах рядком уселись голуби — я назвала увиденное "Из жизни отдыхающих". Птиц никто не тревожит: колея не используется, скромно ответвляясь от главной железнодорожной ветки. "Сюда редко, но все-таки заходят тепловозы, только чтобы развернуться", — сказал как-то мой знакомый, который до сих пор не теряет надежды, что маршрут Рийзипере — Хаапсалу будет восстановлен.
Территория бывшего вагонного депо. "PEATUS" — гласит надпись (в переводе с эстонского — "остановка"). В вагоне, который, как говорят, был когда-то частью фирменного таллиннского поезда, обустроили ресторанчик, а в железнодорожном контейнере — кафе. А вот и переводной механизм стрелки… — разбитый? ("Почему не проверила?" — задумалась уже сейчас.) Что же дальше? Кажется, что за старой водонапорной башней путь обрывается, — разросшийся иван-чай скрывает перспективу...
– А куда ведет эта дорога? — обращаюсь к подруге.
– Тянется в Копли, — она махнула рукой в сторону, где мелькали стрелочные переводы, а пути снова разветвлялись, переплетались, стараясь казаться могучей железнодорожной сетью, и в итоге терялись там, куда надо было бы рвануть, чтобы не упустить эту транспортную ниточку, но...
– Ну да, — я вспомнила, что когда-то мне довелось побывать в этом своеобразном и, по мнению большинства, неблагополучном районе. Я снимала там квартирку-студию. Добиралась на трамвае, а слева мелькали-сопровождали железнодорожные пути, стремясь в индустриальную часть Копли. Значит, действительно было дело: кипела работа заводов, а рельсы гулко дребезжали, повторяя за колесами производственно-дорожную мелодию.
Квартира располагалась на первом этаже, кажется, здания бывшей почты, благополучно переделанного в дом для людского житья-бытья, очень напоминающий общежитие. После двух бессонных ночей я сбежала, но немного исследовать округу за те дни успела. Опрометчивый поступок — я блуждала между зыркающих на меня еще не проснувшихся старых деревянных бараков. Наконец, напряжение и неприятное ощущение от невидимых, но пристальных взглядов осталось позади — море… С берега просматривался комплекс некогда могучего предприятия, а правее, словно перевернули страницу книги, открывался вид на темно-зеленый шатер птичьего заповедника Пальяссааре. Пересматриваю сделанные фотографии… Мы собирали там дикую малину — сладкое счастье на ладонях.

Уже видна цель: через дорогу — обыкновенное светло-серого цвета кирпичное двухэтажное здание. Внешне оно ничем не выделяется, лишь цветной контур потешного петушка над входом, а так ничего, что могло бы привлечь внимание: ни громкой музыки, ни яркой вывески в полдома, и незнающий прохожий, скорее всего, из туристов-новичков, вполне способен пройти мимо, но не мы. Внутри тоже все просто: незатейливая мебель и скромный, но оптимистичный декор в красно-оранжевых тонах. Естественно, главный герой здесь петух: на картинах и фотографиях, что украшают стены, на посуде и салфетках, эти птицы живут даже на подоконниках в виде деревянных фигур и изделий из гипса, металлических прутьев или проволоки, в общем, какой материал был под рукой — из того и петух. На светильнике, что завис над большим столом, за которым сейчас как раз расположилась группа — ребята и девчата, человек десять, — яркое подобие перьев, красиво. А как оригинально оформлена барная стойка: цветные петушки вырезаны на ее деревянной поверхности — не иначе работа умелого резчика по дереву. Выдумка хозяйки? Почему нет? Приветствуется все, главное, чтобы гости чувствовали себя комфортно, а еда была качественной. Вот об этом переживать как раз не приходится: со вкусом и знанием дела здесь готовят абсолютно все блюда. Взять хотя бы бутерброд с килькой — самое несложное в приготовлении блюдо национальной кухни Эстонии, которое в Kukeke поистине произведение искусства. Это вам не тощая килька, распластавшаяся на кусочке черного хлеба, сливочного масла для которого пожадничали, а кружочек отварного яйца такой тоненький, что желток из него потерялся еще до того, как традиционное угощение принесли посетителю. Нет, это теплый черный хлебушек, на котором как минимум две крупные рыбинки, веточки рукколы и яйцо пашот, посыпанное тертым твердым сыром, — люблю пармезан. Стоит немного тронуть необыкновенную конструкцию, и еще неостывший мягкий желток, укрывшийся королевской мантией из воздушного белка, растекается по хлебу — вкуснотища!
…
– Зайдем за хлебом, у вас тут выпекают настоящий, по рецепту с острова Муху, — в моем голосе звучит гордость.
– Давно ты гостишь у нас? — мой друг смотрит на меня с некоторым удивлением.
– Двенадцать… лет, приезжаю-уезжаю, — мне хотелось сказать, что я и не совсем уже гость — некий затянувшийся переходный этап к долгожданному моменту.
– Порежьте нам, хлеб, пожалуйста, — он протянул официантке черную пышущую свежей мякотью буханку.
"А корочка, какая хрустящая корочка!" — я вдохнула хлебный аромат — рожь.
Девушка как-то странно посмотрела, размышляя над просьбой, и, кивнув, взяла хлебушек. Одновременно легкая, но отстраненная улыбка, ничего больше, — настроение неважнецкое, или устала. Ушла. Ладно, осмотримся. Людей в кафе немало — столики не пустуют, но ощущение, что мы одни, — удивительно! Ни громкого смеха, ни шумных бесед — естественное уважение к другим. Каждый занят-увлечен чем-то для себя важным: кто-то книгу читает, кто-то уткнулся в ноутбук или пишет, — письмо, думается, или в конце концов просто обедает — вон какая большая тарелка супа у парня.
– Ты наверняка знаешь наше национальное блюдо, но пробовала ли ты ТАКОЕ? — он оторвал меня от наблюдений, словно подгадав с вопросом: перед столом материализовалась официантка с внушительным бутербродом, моим любимым.
– Для этого блюда мы использовали ваш хлеб, — поспешила отчитаться она. — Остальное порезали, как вы и просили. Может быть, закажете наш фирменный суп?
Она знала свое дело, и я согласилась на суп из чечевицы с мясным фаршем — мы никуда не спешили…
– Как вышло, что ты…
– Сто лет не была в Каламая, давай прогуляемся на обратном пути, — я не дала ему договорить.
– Уютный район, сам его люблю, — улыбнулся он и тут же спохватился: — Сто лет?
Мы захохотали.

…Из него получился бы замечательный экскурсовод — умница, он досконально знает историю Каламая. Это своего рода город в городе со своим характером и сложившимися отношениями между его жителями. Обновленные фасады деревянных домов, которым не дали умереть, поднимают настроение разнообразными цветовыми оттенками (светло-коричневый соседствует с бирюзовым, хаки и салатовый передают настроение лета, брусничный гармонирует с розовым, а желто-бежевый и светло-серый вносят спокойствие в образ этого исторического района — только и рисуй или, если не владеешь кистью, фотографируй). "А хотелось бы мне жить в одном из таких домов? Не знаю, наверное, он прав, — здесь нужно родиться…" — я задумалась, заглянув во внутренний дворик. Мой спутник обогнал меня и остановился у подъезда, в который и входить-то страшно. Казалось, что дом вот-вот рухнет.
– Ничего, жильцы еще возьмутся за него, — он прочитал мои мысли.
На окне второго этажа дрогнул тюль — словно подтвердил его слова. Потом, позже, будет признание: "Я долгое время жил там с родителями".

На перекрестке мы повернули направо, в направлении Старого города — жизнь Каламая оставалась позади. Дома глядели нам вслед и перешептывались, и в их стеклянных глазищах отражалось все, чему они были свидетелями.
– Неподалеку живет мой друг, необыкновенный человек и талантливый художник, — он вдруг обернулся и посмотрел в ту сторону, куда мы не пошли. — Я видел у него рисунок птицы, и глаза ее... что-то знакомое, не пойму пока…
Я вздрогнула.
– Переезжай ко мне.
– Да хоть сегодня… — я не стала оборачиваться.