Валерій Марченко
НЕ ЗБОЖЕВОЛІТИ Б МЕНІ…
НЕ ЗБОЖЕВОЛІТИ Б МЕНІ…
* * *
Я на дороге в мир иной
Уже давно пылю ногами.
Но то, что все еще я с вами –
Увы, не то, что вы со мной.
Уже давно пылю ногами.
Но то, что все еще я с вами –
Увы, не то, что вы со мной.
* * *
Пожелай себе добра!
Ветхи вечные начала.
Сколько судеб раскачала
Та, из первого ребра.
На снегу ли, на листе –
След равно недолговечен.
Мал отрезок человечий –
Разность чисел на кресте.
Пожелай себе добра –
Жеста верного и слова.
Осторожность змеелова
Дарит зрелости пора.
Ветхи вечные начала.
Сколько судеб раскачала
Та, из первого ребра.
На снегу ли, на листе –
След равно недолговечен.
Мал отрезок человечий –
Разность чисел на кресте.
Пожелай себе добра –
Жеста верного и слова.
Осторожность змеелова
Дарит зрелости пора.
* * *
Не збожеволіти б мені…
Як жити вільному від Бога?
Як битий шлях, як та дорога,
Що лиш курить у далині?
Не збожеволіти б мені…
Гірчить роса на полині.
Куди впаде, такою й стане.
Минуть жнива, полин зів’яне,
Заграє сонце на стерні.
Не збожеволіти б мені…
Так б’ють у дзвони на свята,
Так серце в груди било й било.
Заздалегідь відгомоніли
Ще молоді мої літа –
Так б’ють у дзвони на свята.
Як жити вільному від Бога?
Як битий шлях, як та дорога,
Що лиш курить у далині?
Не збожеволіти б мені…
Гірчить роса на полині.
Куди впаде, такою й стане.
Минуть жнива, полин зів’яне,
Заграє сонце на стерні.
Не збожеволіти б мені…
Так б’ють у дзвони на свята,
Так серце в груди било й било.
Заздалегідь відгомоніли
Ще молоді мої літа –
Так б’ють у дзвони на свята.
* * *
Старалася мати
Дитя не приспати,
До ранку не спала,
Колиску гойдала...
Почав син зростати,
Почав дорікати:
Мов, годі вже, мати,
Годити й повчати.
Пішов, не вклонився...
Вже рік, як не снився...
На мить задрімала
Та й сивою стала.
Хіба ж вона знала,
Що ті колискові
Не сина приспали,
А синову совість.
Дитя не приспати,
До ранку не спала,
Колиску гойдала...
Почав син зростати,
Почав дорікати:
Мов, годі вже, мати,
Годити й повчати.
Пішов, не вклонився...
Вже рік, як не снився...
На мить задрімала
Та й сивою стала.
Хіба ж вона знала,
Що ті колискові
Не сина приспали,
А синову совість.
* * *
Хочеш спати й спати, мамо?
Мрієш, щоб приснився?..
Я наснюся такий самий,
Як і народився –
Ще сліпий, а вже крикливий,
«Яблуко печене»…
Не прокинься, моя сива,
Додивися, нене.
Додивися! Я ростиму,
Навчусь говорити.
Відгукнусь на слово «сину»,
Схочу повторити.
Ще маленький (пам’ятаєш?)
Впаду на порозі…
Ти підхопиш, загойдаєш:
«Руці мої, нозі!..»
Ти підхопиш, розцілуєш…
А я вже великий…
Спи… До ранку намудруєш
Нові черевики.
Щось тепленьке мені зв’яжеш,
Вишиєш сорочку.
«Обережно, сину, – скажеш, –
З дівками в садочку!»
Десь, під серцем мені скажеш:
«Нагнись, поцілую»…
А у серці куля вража…
Вже й не б’ється… Чуєш?...
Мрієш, щоб приснився?..
Я наснюся такий самий,
Як і народився –
Ще сліпий, а вже крикливий,
«Яблуко печене»…
Не прокинься, моя сива,
Додивися, нене.
Додивися! Я ростиму,
Навчусь говорити.
Відгукнусь на слово «сину»,
Схочу повторити.
Ще маленький (пам’ятаєш?)
Впаду на порозі…
Ти підхопиш, загойдаєш:
«Руці мої, нозі!..»
Ти підхопиш, розцілуєш…
А я вже великий…
Спи… До ранку намудруєш
Нові черевики.
Щось тепленьке мені зв’яжеш,
Вишиєш сорочку.
«Обережно, сину, – скажеш, –
З дівками в садочку!»
Десь, під серцем мені скажеш:
«Нагнись, поцілую»…
А у серці куля вража…
Вже й не б’ється… Чуєш?...
* * *
И долго небо остывало,
И брило голову мою.
Я тих и светел, как в раю.
Моя звезда отбушевала.
И одиночество мое
Блестит, как белый подоконник.
Гуляют блики по иконе,
И свет исходит от нее.
С тех пор как вышел за порог,
И все желания оставил,
И утро радует. И Бог –
Благословен и, благо, славен!
И брило голову мою.
Я тих и светел, как в раю.
Моя звезда отбушевала.
И одиночество мое
Блестит, как белый подоконник.
Гуляют блики по иконе,
И свет исходит от нее.
С тех пор как вышел за порог,
И все желания оставил,
И утро радует. И Бог –
Благословен и, благо, славен!
* * *
По деревьям бродит лень,
Водит ветками-смычками.
Красной сеткой под зрачками,
Словно рыба, пойман день.
И блестит, как чешуя,
Шифер крыши – иней тает.
Небо глубиной пугает,
Как весною полынья –
Значит, вновь осознавать
Неоправданную робость,
Упираться в эту пропасть
И дыханьем согревать.
Водит ветками-смычками.
Красной сеткой под зрачками,
Словно рыба, пойман день.
И блестит, как чешуя,
Шифер крыши – иней тает.
Небо глубиной пугает,
Как весною полынья –
Значит, вновь осознавать
Неоправданную робость,
Упираться в эту пропасть
И дыханьем согревать.
* * *
Я шел, беззаботно листвою шурша.
Опавшие листья шептались о вечном.
И я улыбался легко и беспечно,
Но чувствовал, как остывает душа.
В белесое утро туманного дня
С корзиной, сплетенной своими руками,
Я буду скитаться, любуясь грибами,
По лесу, в котором все помнит меня.
Овраг постарел и оброс ивняком,
Но в сердце его, глубоко под лозою,
Все так же струится на свет родником
Живая вода с заповедной тоскою.
Пройду по ручью мимо старых болот.
Они никогда никого не встречают,
И только так шумно и тяжко вздыхают,
Когда замечают, что время течет.
Под елью, где низко гудят небеса,
Прилягу и тихо усну на пригорке.
И, может, приснится, что рядом у норки –
Зевают лисята и мама-лиса.
Я знаю – когда-то тревожную дробь
Мне выстучит дятел, он всем барабанит…
Пор-р-ра!.. И в холодном осеннем тумане
Послушно исчезну в положенный срок.
Опавшие листья шептались о вечном.
И я улыбался легко и беспечно,
Но чувствовал, как остывает душа.
В белесое утро туманного дня
С корзиной, сплетенной своими руками,
Я буду скитаться, любуясь грибами,
По лесу, в котором все помнит меня.
Овраг постарел и оброс ивняком,
Но в сердце его, глубоко под лозою,
Все так же струится на свет родником
Живая вода с заповедной тоскою.
Пройду по ручью мимо старых болот.
Они никогда никого не встречают,
И только так шумно и тяжко вздыхают,
Когда замечают, что время течет.
Под елью, где низко гудят небеса,
Прилягу и тихо усну на пригорке.
И, может, приснится, что рядом у норки –
Зевают лисята и мама-лиса.
Я знаю – когда-то тревожную дробь
Мне выстучит дятел, он всем барабанит…
Пор-р-ра!.. И в холодном осеннем тумане
Послушно исчезну в положенный срок.
* * *
Старый бугор с пожелтевшей залысиной.
Тополь случайный торчит независимо.
Дальше овраг, переброшена досочка
Через ручей – полоса и полосочка.
Ветер с болота доносит до странника
Приторный запах сырого торфяника.
Долго стоит над колодцем заброшенным
Гостем непрошеным.
Прошеным…
Прошеным…
Тополь случайный торчит независимо.
Дальше овраг, переброшена досочка
Через ручей – полоса и полосочка.
Ветер с болота доносит до странника
Приторный запах сырого торфяника.
Долго стоит над колодцем заброшенным
Гостем непрошеным.
Прошеным…
Прошеным…
* * *
Иду по тропинке, до пояса – рожь,
Ладонями глажу колосья.
От жаворонка – в каждом колосе дрожь…
Блаженное многоголосье.
С утра меж иголок сверкала роса –
Недолго продлилась неволя.
Ромашка, репейник, осот – голоса
У кромки нагретого поля.
От солнца вконец исхудала земля,
Хоть были снега к урожаю…
Колышется рожь – провожает меня.
Оглядываюсь – провожаю.
Ладонями глажу колосья.
От жаворонка – в каждом колосе дрожь…
Блаженное многоголосье.
С утра меж иголок сверкала роса –
Недолго продлилась неволя.
Ромашка, репейник, осот – голоса
У кромки нагретого поля.
От солнца вконец исхудала земля,
Хоть были снега к урожаю…
Колышется рожь – провожает меня.
Оглядываюсь – провожаю.