Время манифестов кончилось. Как возопил Ильязд: «Милостивые государыни и милостивые государи, прошу вас встать. Футуризм умер». Прошу вас встать, умерла связь поэзии с искусством и философией. Погибло новаторское время, и испарилась диффузия между поэзией и музыкой, поэзией и живописью, поэзией и философией. Читатель, назовем его «читатель стремящийся» (стремящийся разобраться), лишен возможности понять платформу поэта, если таковая вообще имеется, если современный поэт вообще желает развития искусства, а не обладания ремесленной техникой. Читателю стремящемуся остается только видеть связи, корни, в лучшем случае — параллели. Судьба Юрия Милоравы плетется из Тбилиси, думается, не только «человеческая», но и поэтическая. Поэтический Тбилиси — это «Голубые роги», это «41°», это «H2SO4». В книге Милоравы «ОВЕХО» даже называется в одном стихотворении Терентьев (это вообще единственное упоминание кого-либо из прежних светлых времен). С высоты птичьего полета, то бишь пролистывания книги, — поэзия Милоравы практически лишена подчинительных связей, а значит, и выводов в привычном языковом понимании. И у этого, вероятно, есть какая-то основа, что-то в духе бессвязности и алогичности бытия или, напротив, всепроникновения, но нам об этом не сказали, не проманифестировали, не объяснили, потому, по недогадливости своей, мы можем лишь говорить о каких-то наблюдениях, не выводах. Сборник открывает стихотворение в хлебниковских интонациях: «окон света открытий сквозняка схема сквозное сеет» (Милорава) vs «Ветер сладостно сеет/ Запахом маслины,/ Цветок Одиссея» (Хлебников); «в другие круги по кругам бережно провожают/ и наконец выводят на всю округу» (Милорава) vs «Птица/ Крутится,/ Летя. Круги…/ Ах, други!» (Хлебников). Конечно, работа над звуком. У Милоравы — и работа над орфографией, точнее, поиск противоречий между лексическим смыслом и смыслом фонетическим, например, в том же первом стихотворении сборника: «таково… дея — тел — ь — ное тело луча». ДеяТЕЛьное тело, выделяется посредством дефиса -тел-, или, более ярко, в следующих строках:

На слух, кажется, (не будем писать в транскрипции) прозвучат, скорее, более похожими на:

Возможно, эта игра уха и глаза — находка на пути Милоравы. Но путь этот из Тбилиси и во многом — из Терентьева, которого, упрощая, огрубляя, можно отесать следующими взмахами топора: «наобумность» (термин Терентьева), похоже звучащие слова, фонетические и синтаксические сдвиги и логические «перевертыши». «Терентьев меняет местами причину и следствие, предоставляя читателю возможность восстанавливать привычный порядок вещей» (Т. Л. Никольская «Авангард и окрестности», с. 43). У Милоравы, возможно, похожее в строках: «перспектива./ брала не гостеприимную арку», все-таки, думается, арка берет перспективу, создает ее и управляет ею же. Еще о деструктивном: «идет/ на огня» — знаем, что либо «с огня», либо «на огонь». Здесь, конечно, тоже языковой сдвиг, работа со смыслом через слово, посредством словоформы. Как и Терентьев, Милорава соединяет похоже звучащие слова: «остались только шесты. шесть. одиноких». Конечно, бесконечное, по кругу проговаривание «похожестей» в итоге ничего не дает, если быть серьезным. Мы не стали проводить достойный литературоведческий анализ, потому что не владеем манифестированным словом поэта, не имеем возможности проследить, где совпадение, где — программная установка, где — поиск, а где — случайность. В конце концов — путь не окончен, и нас не отделяет арка времени, берущая перспективу.