В зашоренных окнах не видно снега
и облаков.
В камере сердца непроявленный нега-
тив.
Но умолкаю. Закон таков:
если люблю, то — стих!

Строчки касаний или молитв
на языке чувств?
Что же, когда внутри болит,
то и вокруг — чушь.

Жизнь — забрызганный объектив,
с размытием бытия.
К черту послать все, мир объявив —
врагом. Без стыда и нытья.

Как будто не было меня и вовсе
жила посередине между светом и гардиной.
Я — млечный путь, Я — неба россыпь.
Я — тоненькая паутина

в руках твоих. Попробуй удержать
песок что утекает между пальцев,
победы исчезающих держав
и голос преданный и преданный: «останься».

Я — солнце, потонувшее во мгле
морей твоих. Утеряна корона.
И солнце превращается в омлет,
Бог им насытится и с берега иного

рождаюсь снова...

Из прочной глины,
теста,
может быть,
металла
в одной из демиургских клиник.

И наплевать, что жизнь нарисовала
нечеткость линий.

Плевать!..

Я — млечный путь. Я — неба россыпь.
Представь, как будто не было меня и вовсе...

«Безымянная» на рабочем столе
Господа. Расширение — GIF. Дату — не помню.
В рюкзаке всего пару десятков лет,
а я, радуясь светлому дню, жду преисподню.

Я забыла, кто я и какие слова умолчать.
Наше время бежит молоком, не убавить конфорки.
Но закрою глаза, представлю небесную гладь,
как хэбэшное сердце белеет от ревностной хлорки.

Закрываю глаза и я — нераскрашенный лист.
Я — без сотен прожилок и без хлорофилла.
И свободно хватаю целебную кисть, —
разукрашу иначе, чем жизнь наделила.

Выть
накануне вечерней молит-вы,
слезами очерчивать пусто-ту
туг.

Верить, что за рассветом — рассвет,
а после рассвета ты — труп.

Ждать, что дождь из пшеничных круп
пройдет и день будет светл..

Ведь после десятка проклятых зим,
холод души — зрим.

воспаленное сердце
не бьется
не тикает
не стучит —
боится пошелохнуться

вблизи бьются блюдца
бренчат ключи
а я думаю
как бы мне не вернуться

туда где никто
никого не ждет;
в окне — черный квадрат
и кровать — черный ящик.

где «прости» холодное
не спасет;
каждый прожитый час
вороват
и ненастоящий

где «люблю» — умелая чехарда
с расстановкой акцентов
деталей признаков

рассуждала раньше — тебя не предам —
прости
но время стирает призраков

Мы стали чужими —
заявкой в литературу.

Чем уже мир
чувств, тем громче орут
мне: дура!

Глупые,
думают, научусь:
розы и жемчуг
пускать
из уст.

Пусть,
(как по мне)
боль
полнее
существующих
ноне
(на дне)
искусств

воспринятых
мною
вперемешку с

горечью

обороненной
оброненной
в речи...

И кричи, не кричи
чужие, чуждые,

но спрятал
страус
страсть
и чувств выю

в песок...

Вновь день, как береза точит свой сок,
за песком следят часовые...

Снежинка — это немая речь неба,
превращенная холодом
в кристаллическое послание
земле

скажи хоть слово —
сними ороговевшую тишину

фракталы слов
отслаиваются на коже памяти
разлетаются на буквы
звуки
оттенки звуков

голоса
акушерок
родителей
одноклассников
соседок тети ани светы
маши
узнанных за время жизни

тысячи голосов
прокатываются
в сознании

но одного не хватает

читая стихи мне нет никакой разницы
читай мне нет никакой разницы
мне нет никакой разницы
пол
возраст
цвет кожи
длина волос

читая стихи мне нет никакой разницы
кого он любил с кем спал
кого бросил и кем был брошен

читая стихи мне нет никакой разницы
жив или мертв

будет ли жив или мертв
когда он напишет

потому что стихи убивают

хорошие стихи убивают

прямым попаданием
в голову
в сердце
в висок

стихи убывают
стихи убывают
стихи убывают