***

проси дождя, слепой его воды.
сегодня дым — и завтра будет дым
во все сады, печальный и домашний.
сегодня — сад, и свет его глубок.
сегодня — бог, и завтра будет бог,
ещё живой, невидимый и страшный.

во все глаза ещё смотри, ещё:
так холодно, что будет горячо,
как вырастет младенческое солнце.
не трогай, отведи и покажи
вчерашний сад, где яблоко лежит
ничейное, лежит и не вернётся.

так светится, что умерло взаймы,
как будто раньше не было зимы,
как будто золочёное на блюдце.
я буду здесь, а дальше не пойду,
где дерево скитается в саду,
до яблока не может дотянуться.


***

тлеют ли сумерки, лето на свете,
дремлют ли травы, не зная косы.
в доме неприбранном добрые дети
недорогие хранят леденцы.

спят ли солдаты в далёком походе,
дышат ли ночью берёзовый дым,
чуден ли Китеж при тихой погоде,
страшен ли свет оловянный над ним,
или недолгие ходят другие,
на деревянном своём бормоча.
имя его, непрозрачное имя,
сразу скажи, а потом обещай

не говорить тяжелей и чудесней
вслух, в голубые его провода,
ни наяву, ни во сне, ни в болезни,
ни на каком, никогда, никогда.


***

миновали, молчи, переплыли в ночи на пароме,
до утра берега проглядели, а дальше века
ничего не останется, кроме в холодной соломе
нелетучего шороха, звука его тростника.

промолчи, ничего не останется, больше не станет.
отчего потянулось гореть голубое, как спирт,
где темней водоём,
и вода из него так глядит, будто встала вдвоём,
но обманет, обманет,
показала лицо, притворяется или не спит.

дотянись в темноте. рядом ножницы, дальше окно,
всё равно, кто ночует один, или больше не горе
онемевшее слышит, как медленно падает свет.
или воздуха нет. или воздухом стало другое.


**

но дай дождя, наполни и умой, возьми непрочных, обними бумажных.
два языка, певучий и хромой, цветут во рту, стеклянные от жажды.
кто помнит, для чего ушли в отказ, где тверди отреклись, нащупав фазу:
больного колокольчика балласт расклеивает ласты водолазам.

а тот, который виделся и нет, заговорит, отчаливая выше,
когда руками поднимает свет из глубины на леске и не слышит.
не отпусти, возьми его за край, возьми огнём под горло и ключицы.
и даже двойника ему не дай.
не надо рыбаку.
пускай не спится.


***

всё говорит: послушай, это я
на тихом проживаю этаже,
пока не сплю, но молча обитаю
и угол сохраняю нежилья,
а дереву ещё чадить и таять,
когда оно не дерево уже.

а мне оставь немного, говорит,
большую книгу, лампу и кровать.
мне даже сердце дали ненадолго
и заберут, как только зазвенит,
когда найдёт весёлая иголка
такую песенку, что некуда девать.

а дальше темень, рук не разберёшь,
стоит за мной печальная, сквозная,
и я тебя по имени не знаю,
как знаю дом, и сумерки, и дождь,
качающий холодную округу,
когда в ночи, сворачивая к югу,
вперёд меня, как музыка, идёшь.


***

кому говорю: не бывает прозрачней, летучей.
оставь, подарю и покину, и больше не мучай,
когда онемел, и поехал, и ходит во сне,
когда человеку ни дома, ни омута нет,

а есть закорючка под рёбра, больная заточка,
а ты говори, белоручка,
молчи, полуночка,
а кто там ключом к батарее и песни поёт,
а ты возвращайся скорее, узнаешь её,

что ветхую кровлю калечит прозрачным пожаром.
на части несчастная речь распадается даром,
и та, что глядит из колодца, ночует в реке
и страшно смеётся на чёрном своём языке.


Dum loquimur, fugerit invida aetas

такая зима большая, никак не дают тепла.
а я тебе спать мешаю, а полночь белым-бела.
а в море темнее дали, и берег совсем озяб.
давай тебе погадаю. мне можно, тебе нельзя,
когда проспала и рада, что утром тепло рукам,
а ты будь умней, не надо по звёздам и облакам,
и солнце ушло на запад, и крови его не тронь,
и завтра такое завтра, насквозь его проворонь.
а ты просыпайся первой, и засветло обними,
и прялку возьми, и вербу, и тёмный кувшин возьми,
и ночь, и трескучий хворост, и чёрный на белом след.

и твой озарённый голос.
и мой говорящий свет.


***

обмани речным и колотым золотое ремесло.
сердце зелено и молодо, а в глазах белым-бело.
позови меня по имени, а потом наоборот:
я плохого роду-племени, из невиданных болот.

другу, брату ли, соседу ли, запинаясь, не дыша,
строю в костроме неведомой космодром из камыша.
бедной музыке обучена, вся насквозь седым-седа,
улетай, моя плакучая, в три ступени лебеда.