Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Валерий КОТЕЛЕНЕЦ


Валерий Котеленец — родился в г. Асино Томской области. Автор книг стихов и прозы "Другая жизнь", "Небесный поединок", "Ваятель облаков" и др. Член Союза писателей России. Руководит литературной студией. Живет в Барнауле.


Среди сиреневой весны...


***

И упаду я на
шар этот голубой.
И кончится война
меня с самим собой.
И вся эта фигня —
то бишь и тьма и свет...
Поскольку без меня
ни тьмы, ни света нет.


***

Г.И.

Нам не нужны слова,
что у людей в цене.
Камни, деревья, трава —
братья и сёстры мне.

Если чужое зло
сердце моё обожгло,
я не людей зову —
дерево, камень, траву.

К ним прижимаюсь душой
на этой земле большой,
где нет никого родней
деревьев, травы, камней.


***

Вот и кончился антракт.
Раздвигаются портьеры...
Новый день — как новый акт
нескончаемой премьеры.
Драма — старая как мир —
вздор, бессмыслица... Однако
потрясает, как Шекспир
в переводе Пастернака.

Утро. Крыши. Облака.
Брюки сохнут на балконе.
У посудного ларька —
Клеопатра и Антоний...


***

О, философы! Кто им позволил
над родом людским измываться?

Ляпнет нечто какой-нибудь грек
где-нибудь в древнем Эфесе,
а ты отдувайся —
лезь и лезь до скончания дней
в эту чёртову реку...


***

Она всегда настигает внезапно —
как электричество,
как выстрел из-за угла,
как прозренье.
Вдруг замечаешь однажды,
что она уже здесь —
рядом, вокруг, везде,
в воздухе, в облаках, под ногами...
И ты понимаешь,
что спастись уже невозможно.
И поднимаешь глаза к невозможному небу.
И шепчешь её невозможное имя:
— Весна!..


***

Я вздрагиваю
от неожиданного прикосновенья.

Это ветер,
задевший меня случайно
концом шелестящей ветки.

Он отворачивается и уходит.
Ему ничего от меня не нужно.

Что ему я,
если столько на свете ветвей,
цветов,
облаков...


Полустанок

Смеркается. Сыро и зябко.
Крест-накрест обвита платком,
в тужурке оранжевой бабка
из будки выходит с флажком.

Состав прогрохочет. И снова
на сто километров — одна.
Заварит чайку травяного
в консервной жестянке она.

И цедит с тоской отрешённой.
И шепчет: "Господь сохрани..."
И — словно пустые вагоны —
за окнами тянутся дни.


***

Всё улеглось, отболело.
Жизнь начинается с чистой страницы.

Щурясь от яркого света,
я открываю калитку в новорождённый мир.

Мать смеётся мне из окошка,
машет рукою, что-то кричит вдогонку...

Мне бы остановиться,
переспросить, расслышать...

Но именно в этом месте
я всегда просыпаюсь...


***

Хожу по чужим дорогам.
Живу по чужим законам.
Твержу чужие слова...

И только плачу
своими собственными
слезами.


***

Среди сиреневой весны,
не видя ничего,
сидит у каменной стены
живое существо.
Вздыхает, шапку теребя,
не поднимая век.
И что-то шепчет про себя —
совсем как человек.


***

Сколько можно! —
Куда ни пойду —
везде и всюду всё тот же
надоедливый,
неотвязчивый
я...


***

Дверь открываю. И осень
по лицу меня хлещет с порога
холодной и влажной ладонью.

За ночь земля постарела,
обрюзгла, осунулась вся,
словно с большого похмелья.

Как фантики от конфет,
под ногами валяются листья.


Марсий

Не лезь из кожи, Моцарт козлоногий, —
и гениям положен свой предел.
Ты знаешь, чем одаривают боги
тех, кто тягаться с ними захотел.

Дрожит рука. И пальцы, как медузы,
скользят, не попадая на лады.
Сигнала ждут подкупленные Музы.
Наяды в страхе жмутся у воды.

Играй, флейтист, — не облажайся сдуру,
оттягивай последний свой поклон.
Играй, пока с тебя не спустит шкуру
зевающий от скуки Аполлон.

Ты будешь биться и визжать, как заяц,
забрызгав кровью руки палача...
Но — всё-таки — ты видел, видел зависть,
блеснувшую в божественных очах.


***

Стоит проснуться и веки
приотворить —
тут же сон забываю.

Только мерещатся смутно
чьи-то неясные тени,
чьи-то размытые лица,
обрывки бессвязных слов...
Словно стирается с плёнки
какая-то свежая запись,
какая-то важная очень,
опасная слишком улика.


***

Радетели мои и доброхоты
с очами, источающими ласку,
с устами, истекающими мёдом,
меня оберегают неусыпно
от каждого неправильного шага,
от каждого неверного движенья,
от каждого сомнительного слова.
Оберегают и оберегают —
хоть тресни, хоть умри — оберегают,
как стражники оберегают зэка,
как берега оберегают реку
от превращенья в море...


***

Всё образуется.
Всё вернется на круги своя.
Даже если ты этого сам не желаешь.
Жизнь встанет на ноги
с затёкшей и сплюснутой от тяжести головы.
Всё вернется.
И снова
будет каждому волку по своему лесу,
каждому овощу — по своему времени,
каждой бабе — по своему возу...


***

О времени быстробегущем
продумал всю ночь,
в заоконную темень уставясь.

И дёрнуло ж эту старуху
назвать меня сослепу вдруг
молодым человеком!..


***

Научи меня языку деревьев,
птиц и цветов,
облаков и зверей...

Но не отнимай у меня взамен
речи моей человечьей.


***

Знаешь, любимая,
когда-то я был человеком,
жил в большой и светлой квартире,
ездил в метро на работу,
пил в кафе на Литейном
крутой обжигающий кофе,
читал Платона и Гераклита..
И даже писал стихи...

Что, не веришь?
Ну почему ты опять не веришь?
Дай хотя бы представить,
что всё это было когда-то,
что всё это было взаправду,
что всё это было на самом деле...

Только не смейся, пожалуйста,
и щупальцем не крути у виска...


***

Выжгли старую траву.
Чёрная стерня...
Всё живу, живу, живу,
не боясь огня.

Всё гляжу на этот свет,
льющий свысока...
Мне всего пятнадцать лет...
после сорока.


Микрокосм

Ложкой в стакане
я поднял ужасный шторм.
А когда разглядел
на тонущей утлой чаинке себя —
было поздно уже...