Поэты Санкт-Петербурга
Алексей БОРЫЧЕВ
Поэт. Родился в 1973 году. Публиковался в журналах «Нева», «Зинзивер», «Юность», «Аврора», «Смена», «Невский альманах», «Кольцо "А"», «Наш современник», «Студия», «Вокзал», «Север», «Байкал», «Сура», «Нива», альманахах «День поэзии», «Истоки», газетах «День литературы», «Литературная газета» и др. Автор многих книг. Лауреат премии имени В. К. Арсеньева (журнал «Литературный меридиан»), финалист конкурсов «Эмигрантская лира», «Вечерние стихи» и др. Кандидат технических наук. Живет в СанктПетербурге и Москве..
Поэт. Родился в 1973 году. Публиковался в журналах «Нева», «Зинзивер», «Юность», «Аврора», «Смена», «Невский альманах», «Кольцо "А"», «Наш современник», «Студия», «Вокзал», «Север», «Байкал», «Сура», «Нива», альманахах «День поэзии», «Истоки», газетах «День литературы», «Литературная газета» и др. Автор многих книг. Лауреат премии имени В. К. Арсеньева (журнал «Литературный меридиан»), финалист конкурсов «Эмигрантская лира», «Вечерние стихи» и др. Кандидат технических наук. Живет в СанктПетербурге и Москве..
И ВРЫВАЛСЯ В ОКНО ОКТЯБРЬ
* * *
* * *
Когда я тихо восходил
К осенним дням, к тоске востока,
Я нес веселья ком в груди
И забывал, сколь одиноко
Мне было в росных вечерах
Едва остывшего июля,
Когда в придуманных мирах
Миры земные потонули.
К осенним дням, к тоске востока,
Я нес веселья ком в груди
И забывал, сколь одиноко
Мне было в росных вечерах
Едва остывшего июля,
Когда в придуманных мирах
Миры земные потонули.
* * *
Ослеплен осенней сталью,
Сонной синевой небес,
Самолет тоски хрустальной
Посреди лесов исчез.
Расслоился, растворился
Средь седеющих осин,
В искры снега обратился
И в мерцание трясин…
В угасающие мысли
Засыпающей совы,
В нарисованные числа…
Да во что ни назови!..
Сонной синевой небес,
Самолет тоски хрустальной
Посреди лесов исчез.
Расслоился, растворился
Средь седеющих осин,
В искры снега обратился
И в мерцание трясин…
В угасающие мысли
Засыпающей совы,
В нарисованные числа…
Да во что ни назови!..
* * *
В глаза уставшей осени смотрю,
В тревожные дымящие сосуды,
В которых смерть вскипает на ветру
И плавают последние минуты
Отчаянного смеха летних дней,
Где мир казался легче и добрей.
Окно. Звезда. И больше ничего!
Лишь пятна — пятаки воспоминаний
На полотне пространства моего
Краснеют, обращаясь именами
Всех тех, кого я помнить не хочу.
И я тушу забытую свечу.
В тревожные дымящие сосуды,
В которых смерть вскипает на ветру
И плавают последние минуты
Отчаянного смеха летних дней,
Где мир казался легче и добрей.
Окно. Звезда. И больше ничего!
Лишь пятна — пятаки воспоминаний
На полотне пространства моего
Краснеют, обращаясь именами
Всех тех, кого я помнить не хочу.
И я тушу забытую свечу.
* * *
Знаю, что есть больше, чем смерть: нечто такое —
Что веселей праздного дня, тише покоя.
И потому скрыто от нас некое нечто,
Что — вне пространств, что — вне времен, что — бесконечно!
В каждом, кто есть — больше, чем есть; больше, чем было.
Чувство и мысль, память и страсть — наши могилы!
Что веселей праздного дня, тише покоя.
И потому скрыто от нас некое нечто,
Что — вне пространств, что — вне времен, что — бесконечно!
В каждом, кто есть — больше, чем есть; больше, чем было.
Чувство и мысль, память и страсть — наши могилы!
* * *
Кораблики тепла
По морю стыни плавают,
И теплых дней расплав
Стекает с неба лавою.
А солнце — просто дым,
Оранжевый, березовый
Над мартом молодым,
Над снегом бледно-розовым.
По морю стыни плавают,
И теплых дней расплав
Стекает с неба лавою.
А солнце — просто дым,
Оранжевый, березовый
Над мартом молодым,
Над снегом бледно-розовым.
ДЕКАБРЬСКАЯ СМОЛА
В ручьях мороза еле слышно
Журчание декабрьских смол,
Когда в пространстве неподвижно
Цветок отчаянья расцвел.
По высохшей реке удачи,
Давно забытым голосам,
Они текут, смеясь и плача,
Искрятся полднем по лесам —
Где времена глухи, жестоки
Пронзают тишиною лес
И зорь кровавые потоки
Стекают с лезвия небес.
Журчание декабрьских смол,
Когда в пространстве неподвижно
Цветок отчаянья расцвел.
По высохшей реке удачи,
Давно забытым голосам,
Они текут, смеясь и плача,
Искрятся полднем по лесам —
Где времена глухи, жестоки
Пронзают тишиною лес
И зорь кровавые потоки
Стекают с лезвия небес.
НОЧНАЯ МИНИАТЮРА
Синей бабочкой лесною
В паутине темноты
Билась позднею весною,
Тронув крыльями цветы,
Полночь,
звездною пыльцою
Опыляя небеса,
Где — луны полукольцо и
Бездны темные глаза.
От биенья крыл полночных
Трепетала темнота.
Паутина, хоть и прочно
Полночь сцапала, но та
Порвала ее, на запад
Улетела. А клочок
Паутины трогал лапкой
Злой рассветный паучок.
В паутине темноты
Билась позднею весною,
Тронув крыльями цветы,
Полночь,
звездною пыльцою
Опыляя небеса,
Где — луны полукольцо и
Бездны темные глаза.
От биенья крыл полночных
Трепетала темнота.
Паутина, хоть и прочно
Полночь сцапала, но та
Порвала ее, на запад
Улетела. А клочок
Паутины трогал лапкой
Злой рассветный паучок.
* * *
Задохнулся, пропал мой мир в бытии трехосном.
Ускоряясь во много раз, уплывало время.
На окне рисовала тьма то ли знак вопроса,
То ли ставила знак «тире», как черту на кремне.
Утро, горечи лет испив, обжигалось болью,
И восток покраснел — подобно больной гортани.
Прострелил облака рассвет, разрядив обойму
Нетерпения темноты. …От пустых скитаний
Побледнела луна в петле, облаками свитой,
На звезде — на гвозде она, приуныв, болталась.
…И брела, обретая тень, обрастая свитой
Потускневших картинок дня, королева Старость.
Закрутилась поземка лет по лихой спирали.
Замелькали снежинки дней, дорогих, ушедших;
На судьбу сединой ложились и… умирали.
И врывался в окно октябрь — беспокойной векшей.
Ускоряясь во много раз, уплывало время.
На окне рисовала тьма то ли знак вопроса,
То ли ставила знак «тире», как черту на кремне.
Утро, горечи лет испив, обжигалось болью,
И восток покраснел — подобно больной гортани.
Прострелил облака рассвет, разрядив обойму
Нетерпения темноты. …От пустых скитаний
Побледнела луна в петле, облаками свитой,
На звезде — на гвозде она, приуныв, болталась.
…И брела, обретая тень, обрастая свитой
Потускневших картинок дня, королева Старость.
Закрутилась поземка лет по лихой спирали.
Замелькали снежинки дней, дорогих, ушедших;
На судьбу сединой ложились и… умирали.
И врывался в окно октябрь — беспокойной векшей.
* * *
Снег устал под тоскою кружиться.
Просит смеха сиреневый снег,
Потому что печальною птицей
Бьется в сетке секунд человек.
Снег — темнее, чем память о снеге,
Снег — невнятнее мысли о нем.
Огоньками бликуя на небе,
На земле он не станет огнем.
Потому что и сами секунды
Снегопадом бескрайним идут,
Покрывая поспешно цикуты
Ядовитых от счастья минут.
Просит смеха сиреневый снег,
Потому что печальною птицей
Бьется в сетке секунд человек.
Снег — темнее, чем память о снеге,
Снег — невнятнее мысли о нем.
Огоньками бликуя на небе,
На земле он не станет огнем.
Потому что и сами секунды
Снегопадом бескрайним идут,
Покрывая поспешно цикуты
Ядовитых от счастья минут.
ПОЛНОЧНАЯ ВОДА
Вода этой полночи слишком чиста,
Чтоб в землю пролиться.
На вытканных звездами синих холстах
Веселые лица.
А полночь другая — темна и грустна,
И черной водою
Омоет просторы, где в утренних снах
Заблещешь звездою.
…Пока чернота из одной черноты
В другую струится,
Ты полночи первой попробуй воды,
Успей насладиться.
Чтоб в землю пролиться.
На вытканных звездами синих холстах
Веселые лица.
А полночь другая — темна и грустна,
И черной водою
Омоет просторы, где в утренних снах
Заблещешь звездою.
…Пока чернота из одной черноты
В другую струится,
Ты полночи первой попробуй воды,
Успей насладиться.
* * *
На тропе вечерней, мглистой
Сквозь апрельскую весну
В мягкой шапочке из листьев
Кто-то кликал тишину.
Раздавался по туманам
Чей-то звонкий голосок
Средь густого балагана
Оживающих лесов.
Оживающих, смотрящих
На весну во все глаза,
Голосами птиц звучащих
И прозрачных, как слеза.
Сквозь апрельскую весну
В мягкой шапочке из листьев
Кто-то кликал тишину.
Раздавался по туманам
Чей-то звонкий голосок
Средь густого балагана
Оживающих лесов.
Оживающих, смотрящих
На весну во все глаза,
Голосами птиц звучащих
И прозрачных, как слеза.
* * *
Холодное небо коснулось Земли
Сырым снегопадом,
А в полночь созвездия тихо зажгли
Цветные лампады.
По снежной пустыне плыла тишина,
Как воздух, густая,
Смотрела задумчиво с неба луна,
Совсем молодая,
На лес и упавшую ночью звезду,
На снежные скалы.
Но долго звезду на подтаявшем льду
Созвездья искали.
В ночи замелькают и дни, и года —
Метелью, порошей;
Исчезнет под ними навеки звезда,
И прошлое тоже…
Сырым снегопадом,
А в полночь созвездия тихо зажгли
Цветные лампады.
По снежной пустыне плыла тишина,
Как воздух, густая,
Смотрела задумчиво с неба луна,
Совсем молодая,
На лес и упавшую ночью звезду,
На снежные скалы.
Но долго звезду на подтаявшем льду
Созвездья искали.
В ночи замелькают и дни, и года —
Метелью, порошей;
Исчезнет под ними навеки звезда,
И прошлое тоже…
ОСЕННИЙ ФРЕГАТ
Небесным лоцманом ведомый
В цветную бухту сентября,
Корабль осенних окоемов
В туманы бросил якоря.
На мачтах корабельных сосен
Качнулся парус облаков
Фрегата под названьем «Осень»,
Плывущего в простор веков.
А утром якоря подняли,
И, разрезая гладь времен,
Поплыл в тоскующие дали,
Сливаясь с призраками, он,
Пройдя все зимы и все весны,
Вернется в гавань сентября,
И эти мачты, эти сосны —
Спалит прощальная заря…
В цветную бухту сентября,
Корабль осенних окоемов
В туманы бросил якоря.
На мачтах корабельных сосен
Качнулся парус облаков
Фрегата под названьем «Осень»,
Плывущего в простор веков.
А утром якоря подняли,
И, разрезая гладь времен,
Поплыл в тоскующие дали,
Сливаясь с призраками, он,
Пройдя все зимы и все весны,
Вернется в гавань сентября,
И эти мачты, эти сосны —
Спалит прощальная заря…
ПОЛДЕНЬ
Памяти мерцанье. Летних дней изгиб.
Солнечные вазы полнятся покоем.
Тянутся минуты, что годам близки,
Растворяя в полдне бренное, людское.
Полдень суетливый, словно зыбкий уж.
Только не молчит он, а вовсю стрекочет.
Но бегут вприпрыжку через чащу, глушь
Времена босые по тропинке к ночи.
Солнечные вазы полнятся покоем.
Тянутся минуты, что годам близки,
Растворяя в полдне бренное, людское.
Полдень суетливый, словно зыбкий уж.
Только не молчит он, а вовсю стрекочет.
Но бегут вприпрыжку через чащу, глушь
Времена босые по тропинке к ночи.