Музыка 1599 года

С музыкой Холборна1 в небо,
В госпиталь ангелов, где
Справа — внимательный Некто,
Слева в немой череде
Те, за которыми музы
Смотрят: шагай на укол,
Кушай небесные мюсли,
С братом веди разговор.
Лютня, продольная флейта —
Лучших микстур не найти.
Космосом лечат поэта,
Звёздные дышат пути.
Марсы, Сатурны, кометы,
Жизнь на Венере близка.
От алкоголя — "торпеды",
От наркоты — облака…
Доктор астрального мира
Вылечит музыкой, чтоб
Баба с косой отпустила
На межпланетный флэшмоб…
Этим подлечимся, Женя,
Чтобы ещё на земле,
Словно в порядке обмена,
В прежней квартире-норе
Стихотворенья всходили
В незаморочных мозгах,
Золото жизни ловили,
Как поцелуи впотьмах.
Я в марсианской больнице —
Связан? Заколот? Забыт?
Мутная родина снится,
Чистая родина спит.


Рядом с рекою

Воздушным Синьяком пейзажи везде текут, зеленеют и даже
Смеются, как дети, спускаясь к воде, чьи дали как будто миражи.
Там парус и порт, и бутылочный рай от кисточек Поля Синьяка,
Да плещется синий, да солнышко-Ра, да Сущего сохнет рубаха.
Там тянут улов рыбаки в свитерах, в залатанных джинсах и кедах,
И Господь удачи у них на губах дымится в простых сигаретах.
Зелёным Синьяком пейзажи… Кому послание скинуть об этом?
И впасть, как в вино, в золотистую тьму заштатным до боли поэтом?
И в цвет панагии окрашен закат, разъятый мирами на части,
Под вирусом Африки птицы летят, чтоб крикнуть по птичьему "здрасти".
Монархи миров марсианских спешат в тарелках, невидимых нами,
И скользкие аспиды небо когтят, и бьются в престолы хвостами…
…Там Бог семимильный листает словарь: висят на верёвочке души,
И рыцарь поёт про Священный Грааль, по небу идя, как по суше…


***

Ступает Никта. Некто держит мир.
Озёрный парк в полночное отплыл…
…Бредут шуты и сны Иеронима:
Знакомый в красном, в синем интроверт,
На колесе из пекла катит смерд,
Присел закат на крыше анонима.

Сказания библейские в кустах
Тёмно-зелёных, тянет когти Страх,
В пахучей мгле забудешь имя девы,
С которой жил на крепких берегах,
Ловил снега, кутил на облаках,
Как сын Адама, попадался в дебри:

То — Змий меня, то — местный василиск
Читать учили бестиарий. Диск,
Желтеющий вверху, до йоты в теме.
Великий бес над нами молча ржёт,
Листает бред да кушает компот
Из сухофруктов: старый мерин в теле!

Ступает Никта. Некто держит мир.
Художник свет лютнисту потушил,
Пророчества в подушку сунул детям.
Что бросит нам? Что высмотреть пора? —
Алхимия морочит до утра…
По курсу мифологий и приметам —

Кому — лафа, кому — нескучный ад,
Жужжащий мухой и встающий над…
…Как по приказу, души танцевали,
Впуская то, что днём бы никогда…
Кричат зверьём в потёмках поезда,
И мы зверей, как музыку, прощали.


***

Прячет аспидные тайны
Местный небосвод.
Расшифровываю файлы
Видимых широт.
Веет версиями Шекли:
Космодромом "MAkK",
Колдунами, что не смеркли,
Прочитали мрак.
Марсианской асфодели
Фотофайл цветёт,
Химерические звери,
Полосатый кот
Быстро-быстро чешут лапы
В заводной волшбе,
Магнетические лампы
Светят не вотще…
Галактические вести
Получаю, как
Знаки? Смыслы? Сводки? Тесты? —
Выход на контакт?
"Колесо Телеги"2 пишет
Астрономов для?
Демиургом жадно дышит
Полночь, каббала.
Открывает книгу света
Семимильный Бог,
Раскрывается комета,
Как в планшете блог.
Призрак, посланный оттуда,
Смотрит двойником —
В стопке призрачной цикута?
В голове апломб?..
Двойники и марсиане
Множатся давно?
В галактическом тумане
Всё разрешено?
Головою вертит призрак:
Из неё летят —
Всадник Книги, тучный изверг,
Синеватый ад…


Курящая опий

…И Геката течёт, как течёт за стеною река,
И стоит старый Бог, как на рынке чудес, одинокий.
И курящая опий, поймавшая дурь четверга,
Обивает опять Туркестана чужие пороги,
Либо — Индии, что выползает удавом в мозгах,
И слоновый божок открывает дворцы Ришикеша,
И молитву несёт в "океане сансары" монах…
Поощряет дымки постаревший на трубку Ганеша.

Это Киплинг-сагиб? Это — Азия. Будда и бред…
Раскурившая жизнь видит, как на подушке драконы
Оживают, и вот — погибает от первого смерд,
И летает огонь, и химеры заходят в притоны,
И печальный дракон превращается в Красного, и
Принимает его раскурившая опий, как славу…
Я зачем говорю? Я в какие вливаюсь круги? —
Сколько рупий в аду за бомбейскую платят кенафу?

Сколько жёлтых богов окружает курящую, чтоб
Караваны в окне намозолили тропы созвездий,
И стебётся луна (по окраске багровый пироп),
Понимая сюжет, точно танец нешуточной мести.
И курящая смерть говорит о счастливом, и свет
Приглушается и — скачет всадник на лошади-смерти,
И нежнейшая мгла наступает на жёлтый сюжет,
И темнеет в мозгах, и рыдают от хохота черти.


Балканское

Вдоль набережной призраки и те,
Что быть могли бы призраками места.
Оплот того, кто спасся на кресте, —
За крепостной… Как спелая невеста
Белеет яхта, лодки, катера,
И тянет светом мусорных окраин,
Ворота в гавань музыка прожгла,
Свалившись из трактира местным раем.
И не с кем ежевичного вина
Мне накатить до первых аллегорий:
Смотреть Софоклом до хмельного дна?
Быть кораблём локальных акваторий.
Тут афинянин что-то сочинял —
Убойный трагик! Что сказать об этом?
Садовник пел, и мирный грек канал
С кифарою таким же потным летом.
Я мастер фраз, в которых жизнь встаёт,
Но падает, хотя стоять должна бы…
Прибрежный мир захватывает йод,
Как мальчика анапесты и ямбы,
Как музыка, которая — вот-вот —
Могла бы стать воздушными стихами.

Всё море, как свинцовый кашалот,
Цветы и мгла, которую руками
Сорвать нельзя и некому сказать
Спасибо за полночное объятье,
И что-то под словами понимать
В рифмующемся с небом променаде.
Уже случилась эта жизнь во мне,
В которой Серафим и дети смерти —
Перемешались в европейской мгле
И расплатились по библейской смете.

Котор

Тени и призраки в Которе дома. В тени́
Церкви святого Луки постою без причины…
Что ощущаешь, когда зажигают огни
В частных дворцах молчаливые простолюдины?
Что понимаешь, когда возникает Творец
В местности скал и двойной колокольни у моря?
Выглядит Котор как венецианский венец…
Сумрак стоит сиротой у глухого подворья.
Вечер стоит в астеничных словах на краю
Жизни, бегущей, как волны… Последнего счастья
Я бы хотел в этом нежно-скалистом раю…
Прячется в шторы кафаны3 молочная астра.
Шаг до кафаны, в которой людской разговор,
Шаг до небес, если пристально в небо всмотреться,
Зелень драконья хоронится в темени гор,
Хочется воздухом этим по капельке греться.
Хочется городом этим и выйти в поток
Тихотворенья, которое поднято Богом.
Жизнь растекается, словно миражный стишок,
Как он зовётся? Судьбинкою? Юго-востоком?
Что остаётся? Настаивать музу на мгле?
В Которе крохотный ангел в зелёном родился,
Тени идут по застеленной жизнью земле,
Призрак последний в кафане приземистой спился…
Скольких любил, чтобы в город приморский попасть?
Спутано всё: никого не найти в утешенье…
Что остаётся? Какая не прожита часть?
В Которе тает случайное стихотворенье…


Пера́ст

Всё сильнее размах Адриатики, бьющей хвостом
           Переливчатой рыбы — стихами колеблется море…
Я живу между смертью и солнечным нежным огнём,
           Где смятенье стиха и греха неизменно в повторе
Ожиданья тебя в колокольной деревне Пераст,
           Непонятная жизнь перемешана с музыкой лета,
Побледневшей волной этот мир повернулся в анфас
           И смеётся зверьком в окруженье прозрачного света.
Это море опять я вышёптывал, чтобы шептать
           Твои плечи и звук амфибрахия, дактиля, ямба
В почерневшую быстро от буковок верных тетрадь,
           Понимая любовь, как весёлое, лёгкое пламя.
И, как праздник, вода Адриатики пела вокруг,
           И барочная скрипка откуда-то слева звучала,
Забирая в себя, вынимая изысканный звук,
           И бемольного света и в паузах было немало…
И глаза голубых гребешков голубели в воде —
           Говорили тебя, все моллюски тебя говорили,
Этот бухтовый свет возникал и стелился везде,
           И задабривал жизнь, и подбадривал водные мили.
Этот праздник воды говорил на моём языке,
           Растекался строфой и чернел в черногорской тетради,
И глаза голубых гребешков голубели в строке,
           И барочная нежность стояла на скрипках Амати…
И, как праздник воды, я вышёптывал жизнь без тебя,
           Вспоминая тебя, натыкаясь на древние стены
Заблудившимся взглядом (стихала стиха ворожба),
           Говорящей на русском, молчавшей на местном Камены.
И хотелось молчать, и за облачком взглядом блуждать,
           И на лодочке плыть за каким-то ребячьим секретом…
Всё по рифмочке букв эту музыку копит тетрадь,
           И последнее солнце блазнится последним поэтом.


Мякинино: белый мост

Мой голос так себе, мой дар убог: навряд ли это может называться
Талантом. Сочинил немного строк, которые кому-нибудь приснятся
По случаю? По музыке души? Я ставлю вопросительные знаки,
Как в космосе, плыву себе в тиши… Живу себе. Рисую на бумаге
Кириллицу, которую давно нам выдумали умные мужчины:
Смотрю в окно, равно гляжу кино, там белый мост, там огненные джинны
Рекламы, охмурительный яхт-клуб, Москва-река и ширится, и длится,
Текучий мир в любом раскладе люб, там море пароходу "Крокус" снится…
Мой голос так… Две рифмочки, глагол, конечно, прилагательных немного,
Как Рейн учил! Борисович вколол наркотики от греческого бога.
Но что-то, как сновидец, знаю я… Смеркается. Туманится. Я вижу
То сновиденье бога-муравья, то парадиза призрачную крышу,
То некого приятеля, ему мой голос так себе сгодится крайне,
Я это понимаю по всему: в Мякинино, в Дамаске, в Самарканде…


Островное: 2002 год

Циклон в запой и — цинково кругом,
С таким стихотвореньем побредём,
Пиная снег ботинком тупоносым.
(Хоккайдо скрыт, и заметён Хонсю.)
Давай-шагай, на голубом глазу
У ангелов везения попросим,

У вестников… Дотянем до гнезда,
Там Персией прохвачена тахта,
В китайском бренди градусов лавина.
Сугробы, точно айсберги, вокруг…
Не вспоминай, не существует юг,
Всё — призраки и демоны… картина

Художника N.N. Большой волной
Стихия разрастается. Весной
Подснежники-тела на перевале
Найдут и похоронят, суть — циклон.
Не утони в гудящем, Арион,
Не заблудись в каком-нибудь завале.

Циклон — Циклоп? Скорей скандал небес,
Для маленьких — нечаянный ликбез,
Не Грецией рождённая Химера.
У ветра в горле 60 ангин,
В моём кармане мокрый аспирин,
Две пуговки и "Зюскинд" Парфюмера…

В мозгах бардак да скверные стишки,
Остаток дня, какие-то круги
Существованья, что в сухом остатке
То — канитель, то — нежный поцелуй,
И что ещё? Попробуй обрисуй! —
Подборки жизни вместе с рифмой сладки.

Сумеем, доберёмся до гнезда,
Там Дельвигом ленивится тахта,
Там Йемен в кофе тонкого помола.
…Забросим мейл в неблизкое "туда",
Где вывесками жалят города
И хочет жизнь другого разговора.


Дальневосточное

В когтях уносят солнце топорки,
Дракон сопливых сумерек клубится,
Везенье тянут в лодки рыбаки
Да чаечка над ними серебрится,
Да видится весёлое "давно",
В котором киноленты парадиза,
То красное, то белое вино…
В туземный бубен Маленького мыса —

Какой-то мальчик? — Ветер мёртвых лет? —
Постукивает так, что привиденья
Стекаются на сумеречный свет
Да лепится мотив стихотворенья.
Всплеснёт калан задумчивой волной:
Там гребешок, да бокоплав, да ёжик
Собою перелистывают дно,
На берегу — то крабики, — то дождик,

Который сам стихотворенье про —
Воздушный шарик девушки, с которой
Мы кутались в чудесное тепло
За кремовой булгаковскою шторой,
Вишнёвый Марс за шторкою дрожал,
И птичьей вишней космос задыхался,
И птичками Господь-провинциал
В деревьях и кустах преображался.

Там что-то было: от видений до —
До лавочки с конфетами и маком,
Там баловство катилось в воровство,
Там лопухи смеялись над оврагом,
Там духи, что счастливое несут,
Стекались к нам из облаков-пелёнок…
Там что-то бесконечное, как тут,
Смотрящее созвездьями спросонок.


Открытка Андаманских островов

Джарава с Андаманских или кто
Сойдёт с открытки прямо в сновиденье?
И длится роковое шапито,
Мозги при этом, ровно решето.
Такое в 3.15 наблюденье.

Всё книжек экзотических посыл,
Контент в планшете длился тем же самым.
Идёт охота? Кто кого убил?
Селену крови над водой включил?
Кто станет дымом над большим вигвамом?

Дух трапезы по кайфу дикарям,
Как будто так в писаньях Марко Поло…
В 4.30 гладит по вискам
Старуха-смерть. Привиделось? К чертям
Чертей и тех, которые атолла

Послы и беспредельщики. И то —
Всего открытка и — вхожденье в джунгли…
Джарава с Андаманских или кто?
Мозги при этом, будто решето…
Пигмеи черепаховой лагуны

Пугают ядовитою стрелой.
…"Я скоро сновидение покину",
Кто говорит? Как будто за стеной? —
Сам говорю. Отравленный игрой,
Кому-то корчу дьявольскую мину.


***

Слова протёрлись. Сумерки… опять — цветы Сезанна вышли на балконы,
По демиургу небо понимать, багровые смотреть иллюзионы.
…Иллюзии, сверкнувшие в мозгах, соитий фейерверки за плечами,
Вчерашний кайф, по Соломону — прах, — становится туманными стихами.
Расшифровать? — в какую жизнь теперь слова текут под лейблом астения?..
Темнеет рифма, словно рядом Зверь, в соседней церкви скоморохи Вия?
И беспилотник в лёгких облаках легко принять за детскую забаву,
Когда вся жизнь в придуманных словах…"Когда б курил, не закурил бы "Яву" —
К чему сказал? Легко раскусит тот, кто вымахнул за старыми ветрами,
С ним на щите — легенда — Ланцелот, со мной — весна с летательными снами.
Во дворик выйду: говорящий кот на языке египетском со мною,
На пепельном — тупик и поворот, а в параллельном — Старая с косою
Хохочет над… И больше ничего. Плыви в своём СВ-вагоне дальше.
Сгущённый свет. Светило. Вещество. Ну, чисто так. Без примесей и фальши.