***

Это чувство вам, наверное, знакомо:
что зачем-то пребываешь в незаконных
постояльцах Воспитательного дома,
только изредка ночуя у знакомых.

Но поскольку не назначен коридорным,
будет повод и возможность прогуляться
по асфальта высвеченным зернам.

Это город оборачивает знаки.
Замечаются — не надо удивляться —
в нашу сторону приветственные взмахи.

Это чувство мне знакомо: что оттуда
будет верная подмога, только свистни.
Если выпадет свободная минута,
разбери его на маленькие мысли.


***

Переводчика не засвечивая,
не нуждаясь в проводнике,
примирение переменчиво:
"На каком они языке?

Кто за старшего? Кто за страшного,
уходящего от суда?"
Отвечаю, что бы ни спрашивали,
не в ту сторону, не туда.

От наружного наблюдения
я б хотел увести ответ
в область солнечного сплетения,
где сплетаются да и нет.

Время пасмурное, осеннее.
Проникающий холодок.
Замедляется кровоток,
замышляет недонесение.


***

Он и теперь не замешан ни в чем —
тот, кто ни в чем не уверен;
в тяжбе потомственной не уличен
меж человеком и зверем.

Между двумя сторонами ничей;
и не хватило прививок
от зараженных каких-то вещей,
кажется, непоправимых.


***

С ним ходили мы, как ходят облака,
как неверных два болотных огонька
или просто — два непарных сапога.

Говорили, словно пьяные слегка.
Не слегка. Недаром эти сапоги
были точно велики, не с той ноги.

Так бродили мы у Яузы-реки.
Как из хлопка, неотжатого сырца,
желто-серые кругом особняки,
неприветливые, бледные с лица.

Мой приятель был с собою не в ладу.
Он и сам себе приятель раз в году.
Научившийся забрасывать крючки,
разучившийся завязывать шнурки,
как по тонкому нетающему льду
он идет и пропадает на ходу.


Второй двойник

Водку пил, казался славным,
говорил о самом главном.
Но привязчивый двойник,
словно чертик на пружине,
раньше времени возник.
И теперь в чужой машине
хмуро едет на пикник —
притулиться кашеваром
возле общего котла,
показаться приживалом
чьим-то детям, мал-мала.
Бедность перешла черту,
каждый доллар на счету.

Ложка хороша к обеду.
Как я по морю поеду
без копейки за душой
в этой ложке небольшой?

От холодного тумана
есть защитница одна.
Но однажды утром рано
из нагрудного кармана
вышел ножик — вот те на!

В сердце острые иголки
обронил, не уберег.
На исходе вечной гонки
время за руку берет.

Все уже не в нашей власти,
на порезанном запястье
подсыхает черный йод.


***

Не в Англию, наверное, в Эстонию
с дорожками подсыпанного гравия…
Еще чуть-чуть — попали бы в историю.
Но все же победила география.

А тот, кто был назначен главврачом
и прописал целебные дробинки,
ручается, что он тут ни при чем,
и в душевой скрывается кабинке.


***

Поживем еще, пока
нас не будят поутру
лес, зовущий к топору,
луг, идущий с молотка.

И беда невелика,
раз не гонит со двора
то, что громче молотка
и острее топора.




***

Город, приноровленный к скале,
движется короткими рывками.
Голубой на бронзовой земле
растворен полувоздушный камень —

драгоценный камень крепостей,
ставших продолжением утесов
голубиных, пепельных мастей,
а над ними облачен и розов.

В поднебесный вписана овал
горизонта каждая вершина.
Эту землю ангел рисовал;
у него учился Перуджино.


***

Жалобы не в зачет.
Кто это, разве я?
Просто вода течет,
медленная змея,

длинная, как река.
Где-то на самом дне
рыбка без языка.
Дело-то не во мне.
Только бы не померк
блеск ее золотой,
стелющийся поверх
сказанного водой.


***

В который раз природой притворится
растрепанная в клеточку тетрадь.
Приветливая чистая страница
прочитана, пора и закрывать.

Тогда дерюгой видится листва;
присмотришься — оберточной бумагой.
Хватает отдаленного родства
их уловить на схожести инакой.

Здесь на траву находит тень куста,
бледнеет и становится нечеткой.
А тишина томительно проста
и стянута простой бечевкой.