СТАРЫЙ БАКЕНЩИК

Он каждый вечер, не спеша, к воде
Спускался по настилу как на праздник,
С прокуренною трубкой в бороде
И парой весел синевато-грязных.

Быстра в реке тяжелая вода.
Он веслами работал неустанно
И выплывал, как призрак, из тумана,
Когда зажжется первая звезда.

Он по настилу уходил во тьму,
Туда, наверх, к притихшей деревушке.
Всю ночь горел огонь в его избушке,
Видать, с огнем спокойнее ему…

И видно было далеко с воды
Всем тем, кто совершает путь во мраке, —
На отмелях мерцающие знаки,
И свет в окне… На уровне звезды.


* * *

Не прокляну тот час, когда меня не станет.
Но будет утро. Любо на заре
Седой старухе в черном сарафане
Бродить с косой на диком пустыре.

Коси, карга, но не сбивай до срока!
То должно умереть, что отцвело.
И пусть кричит встревоженно сорока,
И вскидывает бусое крыло…

Не задержусь над хладною постелью.
Я вновь вернусь для радости иной
Веселою сосной иль сумеречной елью,
Хотелось бы, конечно же, сосной!

Взбежать на холм и к небу прислониться!
И не жалеть, когда народ в леса
Придет с ножами и моей живицей
Голодные наполнит туеса.


ДОРОГА

Ездовой помолчит, вздохнет
И опять о своем поет…

Стекленеют глаза от мороза,
Пробирают ветра до нутра.
Голубая сибирская проза…
Волчий иней на ворсе ковра,
Звон подков, достающий до сердца,
Леденящая белая сталь,
И косое лицо иноверца,
Непрерывно глядящего вдаль,
Где сугробы с кривыми горбами,
Словно волны, бегут и бегут,
Где в ночах голубыми губами
Звезды синюю песню поют,
Где никто не судья и не зритель,
Не провидец лихого конца…
В этой бездне какая обитель
Нам, уставшим, согреет сердца?


КОТ

Просочилась заря под дверь.
Кот усатый — домашний зверь —
Осторожно к заре идет —
Лапкой трогает, бьет и пьет…

А заря все сильней, сильней.
Кот уже купается в ней!
До того напился зари,
Даже светится изнутри!


* * *

Запахнусь в дождевик и свернусь у костра,
Как положено все неудобства приемлю,
И под небом огромным всю ночь до утра
Стану греть своим телом остывшую землю…

Я лежу у костра. Я не сплю. Я молчу.
Как погаснет костер, я совсем не замечу.
Шар земной повернется рассвету навстречу
И меня вместе с полем подставит лучу.

И по утренним травам, хрустящий росой,
Отрясая цветы, как дитя торопливый,
Подойдет жеребенок с кудрявою гривой
И щеки моей сонной
Коснется губой…


ОСЕННЕЕ

Что ты морочишь меня, окаянная,
Что ты мне спать не даешь?
Сердце, как рана, — тяжелая, рваная —
Ноет, и ты еще рвешь.

Утром белесая, вечером рыжая,
Ночью до звезд глубока.
Что ты пророчишь мне гибель, бесстыжая,
Мне еще нет сорока.

Но под осколками тонкого месяца,
Только прикрою глаза,
Все так отчетливо вдруг померещится,
Что оторваться нельзя.

Видится храм — купола золоченые,
Колокол без языка…
То ли сладка ты, морошка моченая,
То ли, как пропасть, горька?

Слышится — птицы кричат за деревнею,
Там, где холмы у пруда…
А на Руси эту ягоду древнюю
Впрок запасали всегда.

Может быть, там, за далекими звездами,
Сквозь непогоду и тьму
Так же бродить мне тропинками звездными
Как по Земле — одному…


ГЛУХАРЬ

Передо мною, словно леший,
Он появился вдруг.
Высок!
Таежный царь…
Стоит и чешет
Стальные лапы о песок.

Чего-то склюнул и ни слова.
В железных перьях, как в броне,
Он на меня глядел сурово,
И неуютно стало мне.

Но я не вышел из машины,
Картечь в патронник не дослал…
Я знаю сталь, ходил сквозь мины,
Я на бинты рубахи рвал.

Зачем еще мне это горе?
И без того здесь жизнь горька…
Стоит сосна на косогоре,
Под ней глухарь — у родника!

Он крупный галечник катает,
Он мелкий галечник берет,
И влагу пьет.
Он просто знает:
Пока я здесь, он не умрет.


* * *

«Народила песен душа»
И смутилась — а на шиша?
Ни богатства от песен тех,
Ни иных дорогих утех!

И пошла душа торговать,
Стала песни те продавать,
С болью их от себя рвала…

И осталась душа гола.
Ничего на ней, ни за ней,
Не богаче стала — бедней.

И опять смутилась душа:
«Торговала, а на шиша?..»

Свой назад повернула след,
Хочет песен, а песен нет.


* * *

В том нет, наверно, большого смысла,
Что от колодца в июньский зной,
Раскинув руки вдоль коромысла,
Я по тропинке иду домой?

В том нет, наверно, большого смысла,
Что возле ног через тропку ту
Мелькают ласточки тенью быстрой
И круто падают в высоту?

В том нет, наверно, большого смысла,
Что возле дома под шумы дня
Я из ведерка водою чистой
Пою натруженного коня?

Но почему же так странно вышло,
Что я в бессонных своих ночах
Ту тяжесть полного коромысла
Все чаще чувствую на плечах?

Как будто давней тропой пылящей
Иду и вижу — в конце пути
Стоит мой конь под лучом палящим
И я к нему не могу дойти.

Немеют плечи и руки сводит,
И круче в гору тропа идет…
Но равновесье тяжелых ведер
Мне помогает идти вперед.


* * *

Звезд вечерние тени
На вечернем лугу.
Упаду на колени —
Припаду к роднику.

Я над ним, как над бездной,
наклонюсь на руках,
Отраженье вселенной
Изломаю в губах.

А вода, словно воздух,
Так и светится вся,
На корнях да на звездах
Настоявшаяся!

Я на травы откинусь,
К небесам прикоснусь…
Край мой, сколько ты вынес,
Сколько вынесла, Русь!

А ничуть не стареешь,
Молода-молода.
Родники все щедрее,
Все прозрачней вода.