***

Хороший кадр: колючка, двор ГАИ.
Там детский сад закрыли в 90-х.
Нахлынуло. Обвал. Там детства остров,
где прятал, как в подвал, мечты свои.

Кирпичные там сломаны дома.
Один сожгли, другие новостройки
подвинули. И ПCС тома
бечевкой покрестили у помойки.

Что родина? — я вопрошаю. — Где
офсет судьбы, желтеющие скрепы?
По первым лужам шлепать, по воде
кто станет в мае с возгласом нелепым?

Теперь столица больше Кострома,
но тот же гром и окон звон в подъезде.
А те макулатурные тома,
аквариум, часы, трюмо — исчезли.


***

Мама мыла раму,
гладила белье.
Не было рекламы —
было всё свое.


Кирпичи и ружья,
общий туалет.
Земляника, грузди,
спутник и балет.
Валенки, сугробы,
страха позвонки.
Радости ознобы
быту вопреки.


Охи, кривотолки,
гирьки на весах.
Ласточек иголки
с марлей в небесах.


Обернись для вздоха:
не совок — сачок.
Целая эпоха —
со звездой значок.


***

Живому к живым прислоняться сложнее,
чтоб улица стала богаче, нежнее;
чтоб вырвали темное острое жало,
и жалко не стало, и улиц не стало.

Живому с живым надо, видимо, чаще
встречаться на лестницах длинных за счастьем;
подробнее видеть, наполниться слухом —
сошествием в почву апрельскую духа,

когда наполняет почти что пустую
ошую нас улицу и одесную;
когда пишем письма и в почте подолгу
их ищем, как нить продевают в иголку, —

живому к живым прислоняться несложно,
чтоб улица стала нежна и тревожна, —
в ней слышен подробный по улице топот,
в ней пахнет огромный струящийся тополь.

И ты, возвращаясь, по лестнице вcходишь —
и нитку находишь, иголку находишь.


***

Все кажется и снится, но вместе, — потому
разбужена синица и мышь скребет в дому.
Капель мне память точит, и солнце плавит наст,
суглинка теплый почерк войти захочет в нас.

Потянет из отдушин, из леса и болот —
из кабельных катушек сооружают плот.
И с улиц послезимних бегут ручьи в овраг,
где резок звук бузинный и каждый дорог шаг.

А дом скрипит, простужен, остерегая: — Стой!
По лестнице на ужин, этаж на пятый свой.
Прошу, — на черном круге читаю, — повернуть.
Где это все, о други, как это все вернуть?

Там листья облетели и черен сухостой,
а ты все верен теме, как азбука, простой.
Подняться, отдышаться, достать дверной звонок
и… — Незачем стучаться — не заперто, сынок.


***

Мороза искусственный спутник,
багульник — с водою в стакане
на кухне. Изменщик, отступник, —
но кто в него камень?

Когда на цветных парашютах
повис и окутан смущеньем;
на стропах, на стебле. С минуту
вглядись в помещенье.

Увидишь по ямкам на шее,
щекам и белкам заблестевшим —
что стало немного теплее.
Хвала полетевшим!

Разуйся и по ламинату
пройди — за стеклом, в огражденье
в раскрытых антеннах пернатых
для слуха, для чтенья

стоит он. Парит, невесомый,
над блюдцем, над чашкой, над крышей.
И жители этого дома
сигнал его слышат.