Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»



Владимир Берязев (1959) — родился в г. Прокопьевске. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Поэт, эссеист, переводчик, публицист. Печатался в журналах "Новый мир", "Москва", "Северная Аврора", "Урал", "Сибирские огни" и др. Автор восьми поэтических книг. Живет и работает в Новосибирске.


Под алой волею калины...


***

А ночью таял снег — всевластно, повсеместно.
И не было ясней того, что неизвестно:
Что значит этот всхлип, и шорох, и движенье?..
Мы спали. А земли текло преображенье.
Мы спали, а весна дышала, наступавши.
И порыхлевший наст с корявой черни пашни
Сползал, как полотно с морщин мемориала.
А в воздухе одно дрожало и дышало —
То музыка жила как предопределенье!
Энергией была и сутью обновленья:
Капели беглый ритм, свобода перехода,
И перезвон корыт, оставленных у входа,
И трепетность — ничья! — дыханьем, дрожью, тенью.
И первый звук ручья за каплю до рожденья...
Мы спали. А во сне — пришло и наступило.
А ночью таял снег!.. Да так ли это было?
Мы встанем. Белый свет — колышется стеною.
Мы ступим. Милой след — залит голубизною.
И — сырость тополей. И — чёртики в оконцах.
И — дух парных полей, зыбящихся от солнца!.
...Да-да. Но дня разбег был этаким едва ли.
Ведь ночью таял снег — всю ночь, пока мы спали.


***

Зазноба ли?.. озноб ли позовёт?..
Зазолотятся сумерки сознанья.
Так дрожью бьёт на взлете самолёт.
Так дыбится кривая нарастанья,
Так пса пронзает мускульный разряд
От запаха приснившегося следа,
Так сладостно, самозабвенно-слепо
Вдыхаешь вертикальный снегопад,
Вдыхаешь ниспаденье тишины
И с паузой вселенской единенье,
Где жаль-миры во мглу погружены...
Но!.. вдруг прозришь то самое мгновенье:
До бездны ослепленной... до основ,
До слез глубинных, до преображенья!
Есть музыка! Есть муза притяженья!
Уже не нужно возгласов и слов...


***

Дымился чай сквозь кисти рук твоих,
Мрак обрамлял сияние овала
Плеч и лица...
Вечерний город стих.
И немота невыносима стала.
Я — ночь.
Я, точно мрак, тебя объял!
Я требовал довериться светилам...
— Спасибо...
— Ты уходишь?..
— Ты устал...
И, словно дым сквозь пальцы,
Просквозила.


***

На вершине кургана грает горестно вран
Над костьми великана в окликанье векам.
Сквозняки по России! ни души, ни огня...
Только вещая сила подымает меня,
Только бьётся в ключицы окоём-океан!
Не беда ли стучится в тот граничный курган?..
По-орлиному горбя два чугунных крыла
Я взлетаю с надгробья, и... была не была!
Над рекой, над веками... не достать, не поспеть
Ни стрелою, ни камнем, ни врагу, ни судьбе.


Мэйл от сына Ивана

Пишу без проволочек. Ты мне снился…
В прощёном воскресенье уместился
Сон, будто наш прогулочный маршрут
По городу, по Энску… За тобою
Брели мы всею нашею семьёю,
И путь казался весел, а не крут.
Ты заходил в места, как птица в клетку,
И забирал то ручку, то салфетку,
Где дух твой обитал от прежних лет.
Но следом, с тараканьей стаи тщаньем,
Пространство занимали городчане
И будто бы гасили твой билет…
Входили, заполняли, вытесняли,
В глаза не глядя, образы роняли
И мебель выносили во дворы.
Ни здравствуй, ни прощай! Как будто зная,
Что ты уходишь. Что стезя иная
Тебя уже ведёт от сей поры.
Так суетливо, холодно и странно
То племя копошилось у прорана
В какое-то неведомое тло.
Но то-то страх! — заброшенная залежь
Судьбы лежит, а ты не исчезаешь,
Лишь от улыбки — грустно и светло.
Лишь закружились офисы и лица,
Как будто собираясь испариться,
А ты смеялся, выйдя на проспект,
Где в "Делике" друзья согрели место.
Братанье… Да предчувствие отъезда…
Да на афише — "Дерби-Андерлехт".
В багажник ты закинул сумку лихо
И произнёс, лишь только стало тихо:
— Прощайте! Я сегодня — Хейердал.
Ну, что ли, песню! Нас никто не гонит.
Давайте: то не ветер ветку клонит…
Споём!..
А я не смог. И зарыдал…


***

Я научился доверять дождю...
Во влажный шорох кисти опуская.
Я слышу — беззащитная, нагая,
Душа дождя всё тело обтекает.
Я чувствую — по влажному плащу
Ползут две капли в разном направленье...
Нет мороси.
Есть горестный озноб,
Есть трепет, достающий до основ.
И, оловом в зелёном обрамленье,
Струит асфальт.
А горечь тополей
Смолисто обволакивает горло.
Желейный звук по лужам заплясал,
Его к земле прибило...
Тихо. Глухо.
И вновь во мне ни зрения, ни слуха.
Лишь острою тоскою к небесам
Я весь влеком, как дыма клуб горячий.
Пари, душа!
И чувствуй! — там внизу
Две капли, две соловые ползут...
И — человек стоит,
Лица не пряча.


***

Мой аул притулился на плече Транссибирки —
Сектор частных строений на краю городка.
Здесь ветра атмосферу просвистали до дырки,
Здесь мечты и надежды — с молотка, с молотка…
Случай прост и обыден: мне в ограду недавно
Странной ощупью, боком затесался старик.
Был бельмаст и костляв он и стучал непрестанно
Батогом пред собою. Неказист, невелик,
Формы демисезонной — пиджачок, телогрейка,
Шапка древней цигейки да гнилые пимы…
— Сын не здесь ли живёт мой? Заплутался маненько.
Дочка с дому прогнала, поругалися мы.
Вот сынка и шукаю. Адрес?.. Нет, не упомню…
Он на улицу вышел. Он стучал в каждый дом.
— Сын не здесь ли живёт мой?.. Сын не здесь ли живёт мой?..
— Нет, не здесь, — бормочу... у ворот… со стыдом.


***

Славе Вьюнову
Я отправлюсь и лени, и горечи в пику
Собирать княженику, да-да, княженику.
Коль прожить суждено и земно, и толико,
Пусть в лукошке забрезжит зарёй княженика.
На сыром берегу девья ласка зардела,
В нежной роскоши плавает ягоды тело.
Знай, не всё на миру бездыханно-безлико,
Коль на Божьей ладони лежит княженика...


***

Если солдат поклонился порогу
И за ворота ступил,
Знать, он душою доверился Богу
В час средоточия сил.
Выбора не было — вера и правда
Осуществили призыв.
Небу ли ведома наша награда —
То ли погиб, то ли жив?..
В страдно-кровавой работе артельной
Знает лишь Божия Мать,
Вышел ли срок тебе крестик нательный
На деревянный — менять...


***

Калина красная —
Полно ведёрышко!
Любовь напрасная,
Как с неба пёрышко...
Вон, лебедь-жалоба
Уже за облаком,
А мне, пожалуй бы,
Остаться олухом!..
В горсти не надо мне
Синицы-радости,
Одна награда мне —
Печаль свою вести
Вновь песней-долею
Да в боли-пламени —
Под алой волею
Калины знамени...


***

И снилось мне тогда, что, отрешась от тела
И тяжести земной, душа моя летела
С полусознанием иного бытия...
                          В. Бенедиктов

Свет — не прах. Соломон не прав.
Пусть погрузят жизнь на телегу!
Даже пылью своих молекул
Я запомню Творенья нрав.
Верь поэту! — бессмертна душа,
Он заглядывал за неизбежность,
Он угадывал тайную смежность
Бездны с бездной...
Страшась, кружа
За границей родного тела,
Над воронкой тлена времен,
Он за память любимых имен
Зацепился осиротело
И вернулся...
Упало зерно,
Миновав равнодушный жернов,
Возле сфер поющего жерла.
И взошло, Рождества полно...
Я свободен.
И я любил.
Я глядел в глаза коридора,
Жизнь и смерть грядут сквозь который,
По которому в громе хора
Верный
предок
мой — уходил!..


***

Снегири садятся на сирень,
Стряхивают снег и семена.
На снегу бурят Дамба Церен
Произносит Будды имена.
Наш Дамба Церен — любви лама,
Голова обрита наголо,
И халат оранжев, как хурма,
И среди зимы ему тепло.
Он в сугробе, радостный, сидит,
"Аум, — говорит и: — Падмэ хум".
Он не горд, не пьян и не сердит,
Он спокоен, как рахат-лукум.
Ползают синицы по нему,
Лысина сияет в небеса,
Хувараки смотрят на ламу,
Не страшась Сансары колеса.
И России жертвенная лень
Торжествует в образе ламы...
Снегири садятся на сирень
После наступления зимы.