Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Александр ГАБРИЭЛЬ


Александр Михайлович Габриэль — дважды лауреат конкурсов им. Николая Гумилева (2007, 2009), обладатель премии "Золотое перо Руси" 2008 года, автор многочисленных газетных и журнальных публикацией в США, России и других странах. Автор четырех книг. С 1997 года проживает в пригороде Бостона (США).

РЫЖИНА

Говори со мной, осень, на своем языке,
подари, как письмо, запоздалую негу...
Пристрасти меня, осень, к первозданной тоске,
прикрепленной невидимой ниткою к небу.
Негорячее солнце, лучами пронзив
небеса, отразилось кокетливо в луже...
Убеди меня, осень, что я твой эксклюзив,
и никто, и никто тебе больше не нужен.
И прочту я в волшебной твоей рыжине,
хоть на миг возвратившись к забытым основам,
все, что станет со мною и бродит во мне,
становясь то ли жизнью, то ль сказанным словом.


КУСОЧЕК ДЕТСТВА

Ах, детство ягодно-батонное,
молочные цистерны ЗИЛа!..
И небо массой многотонною
на наши плечи не давило.
Тогда не ведали печалей мы:
веснушки на носу у Ленки
ангинный кашель нескончаемый,
слои зеленки на коленке.
Вот дядя Глеб в армейском кителе
зовет супружницу "ехидна"...
И так улыбчивы родители,
и седины у них не видно,
картошка жареная к ужину,
меланхоличный контур школы,
да над двором летит натруженный,
хрипящий голос радиолы.
Вот друг мой Ким. Вот Танька с Алкою.
У Кима — интерес к обеим.
А вот мы с ним порою жаркою
про Пересвета с Челубеем
читаем вместе в тонкой книжице,
в листочек всматриваясь клейкий...
И время никуда на движется
на жаркой солнечной скамейке.


СИНЕМА

Каждый день — словно явь, только чем ты себя ни тешь,
но циничный вопрос возникает в мозгу опять:
ну, а вдруг это просто кино, голливудский трэш,
и слышны отголоски выкрика: "Дубль пять!"?
Вдруг ты сам лишь мираж, одинокая тень в раю,
пустотелый сосуд, зависнувший в пустоте?
Ты сценарий учил, ну а значит, не жил свою,
заменяя ее на прописанную в скрипте.
Дни летят и летят бездушною чередой —
так сквозь сумрачный космос мчатся кусочки льда...
И невидимый Спилберг выцветшей бородой
по привычке трясет, решая, кому куда.
Спецэффекты вполне на уровне, звук и цвет,
и трехмерна надпавильонная синева...
Жизнь прекрасна всегда, даже если ее и нет.
А взамен ее, недопрожитой, — синема.


ПОСТМОДЕРН

Поэт смеется.
Говорит: сквозь слезы,
но мы-то знаем: набивает цену.
Во тьме колодца
обойтись без дозы
не в состояньи даже Авиценна.
А в голове —
морзянка ста несчастий.
Он — явный арьергард людского прайда.
Себя на две
распиливая части,
он шлет наружу Джекила и Хайда.
Поэта гложет
страсть к борщам и гейшам
да трепетная жажда дифирамба.
Но кто же сможет
отнести к простейшим
творца трагикомического ямба?
Давно не мачо,
услаждавший уши,
обыденный, как старая таверна,
он по-щенячьи
подставляет душу
под плюшевую лапу постмодерна.


* * *

Присесть на лавочку. Прищуриться
и наблюдать, как зло и рьяно
заката осьминожьи щупальца
вцепились в кожу океана,
как чайки, попрощавшись с войнами
за хлебный мякиш, терпеливо
следят глазами беспокойными
за тихим таинством отлива,
и как, отяжелев, молчание
с небес свечным стекает воском,
и все сонливей и печальнее
окрестный делается воздух.
Вглядеться в этот мрак, в невидное...
От ночи не ища подвохов,
найти на судорожном выдохе
резон для следующих вдохов.
Но даже с ночью темнолицею
сроднившись по любым приметам —
остаться явственной границею
меж тьмой и утомленным светом.


СТАМ*

От ветра за завьюженным окном
грустней глаза. И хмурый метроном
поклоны отбивает ночи черной...
Мне так хотелось принимать всерьез
всю эту жизнь, весь этот мотокросс
по местности, вконец пересеченной —
увы. И попугаем на плече
сидит смешок. Все ближе Время Ч
по воле непреложного закона.
Но даже при отсутствии весны
все времена практически равны,
включая время Йоко. В смысле — Оно.
Хоть сердце увядает по краям,
храни в себе свой смех, Омар Хайям,
он для тебя — Кастальский ключ нетленный.
Ведь только им ты жизнь в себе возжег,
и только он — недлинный твой стежок
на выцветшей материи Вселенной.
И думаю порой, пока живой,
что, может, смерти нет как таковой.
Она — извив невидимой дороги;
а я, исчезнув Здесь, возникну Там,
и кто-то свыше тихо скажет:
"Ста-ам!", насмешливо растягивая слоги.

*Стам (иврит) — идиома, в одном из своих значений призывающая не принимать всерьез сказанное/ совершенное перед этим, свести все к шутке.

* * *

Предугадай-ка: осознáешь, нет ли,
бесстрастный, словно камни пирамид,
когда в последний раз дверные петли
земного скрипа истощат лимит.
Невидная окончится эпоха,
и в пригоршне едва звучащих нот
прозрачный иероглиф полувдоха
незримый нотный стан перечеркнет.
Твой путь земной — не шаткий и не валкий —
на этой гулкой точке завершив,
взлетят куда-то к потолочной балке
растерянные двадцать грамм души,
где и замрут, как мир окрестный замер,
и где, платки в ладонях теребя,
глядятся в ночь опухшими глазами
немногие любившие тебя.