Скажет нищий:
     «Хватит эврик!
Здесь не катит ваш пятак.
Дамочка, подайте еврик!
Вам за это «Гутен таг».

Гутен таг, а ветер свищет.
Дует, сволочь, под полой.
Как тепло оделся нищий
На берлинской мостовой...

Соберет побольше башлей
И пропьет дневной аванс,
Старой кирхи с новой башней
Одобряя мезальянс.

Не гангстеры, не дикари,
Не нищие в обувках тесных.
О, Отче Сергие, воззри
На нас с вершин своих небесных!

Здесь не бедлам, не алькатрас,
А кто хотел — всего добился.
Но Отче Сергие на нас
Воззрил и сам перекрестился.

Три ночи... Замучила снова зевота
Бессонницы. Вот примоталась, змея.
Смотрю я альбом, и какое-то фото,
И тетка, и кажется, вроде бы я.

Я знаю, что ты основательно спишь и
Что лампочка даже твоя не горит,
А здесь бродит тощая кошка по крыше,
На мошек-людей вообще не глядит.

Ты спишь, а на коврике книжек такая
Хламида-монада громад бытия,
И тетка у ног твоих ходит босая,
И жалко, что это не я.

Величавый грустный храм,
тень от кованой двери,
от причастия — к грехам,
от грехов — в монастыри,
где познаем, наконец,
как от Бога далеки:
под венец — так под венец,
в кабаки — так в кабаки.