Поэзия
Мэлор СТУРУА
Мэлор Стуруа родился 10 апреля 1928 года в городе Тбилиси (тогда — Тифлисе). Отец его, профессиональный революционер, придумал ему революционное имя Мэлор, которое расшифровывается как "Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская Революция". Учился М. Стуруа в Первой средней школе, где когда-то делали первые шаги многие великие грузинские поэты во главе с Николозом Бараташвили. Одновременно он ходил в литературный кружок Тбилисского дворца пионеров, где в первой половине 40-х годов сложилась небольшая группа юных школьников и школьниц, смело именовавшая себя "Могучей кучкой". Впоследствии они оправдали это название. Почти все стали выдающимися поэтами, драматургами, критиками, кинематографистами и философами. Школу М. Стуруа окончил в 1944 году и в том же году поступил на международный факультет МГУ, который впоследствии, отпочковавшись, стал Московским государственным институтом международных отношений (МГИМО). Институт (юридический факультет) М. Стуруа окончил в 1949 году. Он получил диплом с отличием и первое место в своем выпуске, но дипломатом тем не менее не стал. Подвели анкетные данные. К тому времени его отца сняли со всех должностей по обвинению "в тоске по троцкизму" (он написал мемуары, в которых реабилитировал репрессированных кавказских коммунистов). Не став дипломатом, М. Стуруа "переквалифицировался" в журналисты, поступив в феврале 1950 года в "Известия" литсотрудником иностранного отдела. "Тоска по троцкизму" и здесь чуть было не погубила его журналистскую карьеру, но за него поручились А. Микоян и привлеченный им... И. Сталин! Последний напомнил главному редактору "Известий" К. Губину "положение партии" о том, что дети за родителей не отвечают. Вождь был не только великим тираном, но и великим лицемером. С тех пор и по сей день М. Стуруа — в журналистике. Уже 63-й год. М. Стуруа был собственным корреспондентом "Известий" в Лондоне, Нью-Йорке и Вашингтоне. Его перу принадлежат более тридцати книг. Он лауреат премий имени Вацлава Воровского и Алексея Толстого. Имеет ряд наград Советского Союза и России. С 1989 по 2007 год М. Стуруа работал в США главным научным сотрудником Фонда Карнеги за международный мир в Вашингтоне, главным научным сотрудником Школы государственного управления имени Джона Кеннеди Гарвардского университета и профессором Института общественных наук им. Хьюберта Хамфри в Миннеаполисе. Он единственный из российских политологов, который сделал такой "хет-трик", поработав в трех ведущих мозговых центрах США. Все эти годы М. Стуруа являлся и является собкором "Известий" и "Московского комсомольца" в США. Как русский поэт М. Стуруа дебютировал в журнале "Юность" (№ 7–8, 2011 год).
Шекспир и МЧС
Распалась связь времен. И тщетно МЧС
Пытается сварить ее в конце туннели.
Распались времена — кто по дрова, кто в лес,
А кто с Офелией гуляет по панели.
Распалась связь времен. И тщетно МЧС
Пытается связать в морской-разрывы-узел.
Кого попутал Бог, кого попутал Бес,
Ну а кого Шекспир сам лично отвалтузил.
Распалось время в прах, распалось время в пух,
Как будто взрезанная бритвою подушка.
Вползает в сердце страх на ножках сонных мух,
И оловянная сорвалась с цепи кружка.
В ней тоже связь времен для нищих и слепых.
В ней тоже связь времен. Подайте, Христа ради!
И от удара в пах, под ложечку, под дых
Распалась связь времен в Офельином наряде.
Распалась связь времен, как атом-террорист,
И хлынули на нас потоки безвременья.
И голос МЧС — трагично тенорист.
Ни Бог и ни Шойгу не даст нам избавленья.
Во времена чумы является Шекспир.
Пир на весь мир горой, как дым Отчизны горек.
И смятый шар земной, что высосал вампир,
У Гамлета в руках, как череп твой, Йорик.
Пытается сварить ее в конце туннели.
Распались времена — кто по дрова, кто в лес,
А кто с Офелией гуляет по панели.
Распалась связь времен. И тщетно МЧС
Пытается связать в морской-разрывы-узел.
Кого попутал Бог, кого попутал Бес,
Ну а кого Шекспир сам лично отвалтузил.
Распалось время в прах, распалось время в пух,
Как будто взрезанная бритвою подушка.
Вползает в сердце страх на ножках сонных мух,
И оловянная сорвалась с цепи кружка.
В ней тоже связь времен для нищих и слепых.
В ней тоже связь времен. Подайте, Христа ради!
И от удара в пах, под ложечку, под дых
Распалась связь времен в Офельином наряде.
Распалась связь времен, как атом-террорист,
И хлынули на нас потоки безвременья.
И голос МЧС — трагично тенорист.
Ни Бог и ни Шойгу не даст нам избавленья.
Во времена чумы является Шекспир.
Пир на весь мир горой, как дым Отчизны горек.
И смятый шар земной, что высосал вампир,
У Гамлета в руках, как череп твой, Йорик.
Спор с Сенекой
"Мы умираем каждый день", —
Талдычил мне старик Сенека.
Я верил в эту дребедень
Свихнувшегося человека.
Но воскресал я каждый день,
Хотя б из-за любопытства.
Стоял Сенека, словно тень,
У края моего бесстыдства.
Стоял и зорко наблюдал,
В тот день от смеха умирая,
Как я с аршином соблюдал
От ада путь до кромки рая.
И развлекали мудреца
Мои попытки оживляжа.
Узлы начала и конца
Сплелись в одно, и вышла лажа.
Я умираю от любви
И воскресаю от улыбки.
Началу — "ты", с концом на "вы".
За упокой играют скрипки.
Я умираю от тоски
И от ее блатного свиста.
Но путь до гробовой доски
Проделываю в ритме твиста.
Меня отбрасывает вспять
Сквозная рана ножевая.
Но оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Меня хотите вы распять,
Я что посеял — пожинаю.
И оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Могильного уюта пядь
Я воскресеньем прошиваю.
И оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Я воскресаю каждый день,
В объятьях жизни отоспавшись.
И пусть отбрасывает тень
Сенеки жатва — кротость павших.
Но я как был — неукротим,
Омытый весь в любовной неге.
И говорю "не укради!"
Хароном ставшему Сенеке.
Талдычил мне старик Сенека.
Я верил в эту дребедень
Свихнувшегося человека.
Но воскресал я каждый день,
Хотя б из-за любопытства.
Стоял Сенека, словно тень,
У края моего бесстыдства.
Стоял и зорко наблюдал,
В тот день от смеха умирая,
Как я с аршином соблюдал
От ада путь до кромки рая.
И развлекали мудреца
Мои попытки оживляжа.
Узлы начала и конца
Сплелись в одно, и вышла лажа.
Я умираю от любви
И воскресаю от улыбки.
Началу — "ты", с концом на "вы".
За упокой играют скрипки.
Я умираю от тоски
И от ее блатного свиста.
Но путь до гробовой доски
Проделываю в ритме твиста.
Меня отбрасывает вспять
Сквозная рана ножевая.
Но оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Меня хотите вы распять,
Я что посеял — пожинаю.
И оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Могильного уюта пядь
Я воскресеньем прошиваю.
И оживаю я опять,
Назло Сенеке оживаю!
Я воскресаю каждый день,
В объятьях жизни отоспавшись.
И пусть отбрасывает тень
Сенеки жатва — кротость павших.
Но я как был — неукротим,
Омытый весь в любовной неге.
И говорю "не укради!"
Хароном ставшему Сенеке.
Бабочка и баба
Бабочка и баба.
Бабочка легка,
Баба тяжела.
Бабочка упорхнет,
Баба останется.
У бабочки крылья,
У бабы живот.
Бабочку родила гусеница,
Бабу — баба,
Баба как баобаб.
Где вы, мои бабочки?
Одни только бабоньки!
Бабы — бомбардиры,
Бабочки — бонбоньерки.
Бабочку накалывают на иголку,
Бабу рубят топором.
Бабочку засушил,
Бабу запорол.
Бабочка легка,
Баба тяжела.
Бабочка упорхнет,
Баба останется.
У бабочки крылья,
У бабы живот.
Бабочку родила гусеница,
Бабу — баба,
Баба как баобаб.
Где вы, мои бабочки?
Одни только бабоньки!
Бабы — бомбардиры,
Бабочки — бонбоньерки.
Бабочку накалывают на иголку,
Бабу рубят топором.
Бабочку засушил,
Бабу запорол.
Вдарим
Не здесь мы, не здесь мы,
А там мы, там, там мы.
Сбиваем с вас спесь мы,
Вдаряя в там-тамы.
Не тут мы, не тут мы,
А там мы, там, там мы.
Вгоняем в вас блуд мы,
Вдаряя в там-тамы.
Здесь суки, здесь суки,
Там дамы, там дамы.
От скуки, от скуки
Вдаряем в там-тамы.
А там мы, там, там мы.
Сбиваем с вас спесь мы,
Вдаряя в там-тамы.
Не тут мы, не тут мы,
А там мы, там, там мы.
Вгоняем в вас блуд мы,
Вдаряя в там-тамы.
Здесь суки, здесь суки,
Там дамы, там дамы.
От скуки, от скуки
Вдаряем в там-тамы.
Лазутчик
Как он противен, как ничтожен!
Среди рабов последний раб
Уничижен и уничтожен,
Пятой гордыню он поправ.
Он раболепье нежит, нижет,
Как бусы, и смешит отряд.
Скребет он пятки, пятки лижет
Любому воину подряд.
И сквозь зубовный лязг и скрежет,
Готовый корчиться в аду,
Он Ахиллесу пятки чешет,
Чтобы найти его пяту.
Среди рабов последний раб
Уничижен и уничтожен,
Пятой гордыню он поправ.
Он раболепье нежит, нижет,
Как бусы, и смешит отряд.
Скребет он пятки, пятки лижет
Любому воину подряд.
И сквозь зубовный лязг и скрежет,
Готовый корчиться в аду,
Он Ахиллесу пятки чешет,
Чтобы найти его пяту.
Леди
Не причиняй мне боли, леди,
Не причиняй.
Ведь мы с тобой уже не дети.
Не сочиняй.
Не сочиняй мне сказки, леди,
Не сочиняй.
Ведь мы с тобой давно не дети,
Не начинай.
Не начинай сначала, леди,
Не начинай.
Ведь мы с тобой уже не дети.
Не начиняй.
Не начиняй все ядом, леди,
Не начиняй.
Ведь мы с тобой уже не дети,
Иначе в рай
Не попадем с тобою, леди,
Не попадем.
А попадем, как птицы, в сети
И пропадем.
Не причиняй.
Ведь мы с тобой уже не дети.
Не сочиняй.
Не сочиняй мне сказки, леди,
Не сочиняй.
Ведь мы с тобой давно не дети,
Не начинай.
Не начинай сначала, леди,
Не начинай.
Ведь мы с тобой уже не дети.
Не начиняй.
Не начиняй все ядом, леди,
Не начиняй.
Ведь мы с тобой уже не дети,
Иначе в рай
Не попадем с тобою, леди,
Не попадем.
А попадем, как птицы, в сети
И пропадем.
Рифмы, навеянные "Песней о Гайавате"
Луч луны над Миннесотой
Отразился в Миссисипи.
Вновь запахли тмина соты,
Обнажились мыса зыби.
Расписался в небе синем
Острый коготь ястребиный.
И обнять мне не по силам
Этот скромный куст рябины.
Подловили на доверье,
Раскуривши трубку мира,
И под рокот Годавари
Растерзали труп кумира.
К мести путь не отыскал бы
На тропинках следопытов.
Но торчат, как ноты, скальпы
Белых братьев недобитых.
Дело чести, дело веры.
Бухнем в ноги, в ноги канем,
Выжившие делаверы,
Вымершие могикане.
Но не в силах разорваться,
Стонут склоны Аппалачей
И в застенках резерваций,
И на плахе, на палачьей.
Бочки водки не допиты,
Не гутарят маракесы.
Загнанные следопыты,
Скошенные ирокезы.
Стоптанные мокасины,
Непролазные тропинки.
Как траву нас покосили,
Распылили, как дробинки.
Заритесь на наш вигвам?
Фиг вам!
Отразился в Миссисипи.
Вновь запахли тмина соты,
Обнажились мыса зыби.
Расписался в небе синем
Острый коготь ястребиный.
И обнять мне не по силам
Этот скромный куст рябины.
Подловили на доверье,
Раскуривши трубку мира,
И под рокот Годавари
Растерзали труп кумира.
К мести путь не отыскал бы
На тропинках следопытов.
Но торчат, как ноты, скальпы
Белых братьев недобитых.
Дело чести, дело веры.
Бухнем в ноги, в ноги канем,
Выжившие делаверы,
Вымершие могикане.
Но не в силах разорваться,
Стонут склоны Аппалачей
И в застенках резерваций,
И на плахе, на палачьей.
Бочки водки не допиты,
Не гутарят маракесы.
Загнанные следопыты,
Скошенные ирокезы.
Стоптанные мокасины,
Непролазные тропинки.
Как траву нас покосили,
Распылили, как дробинки.
Заритесь на наш вигвам?
Фиг вам!