Хоть светлей высоким небесам,
Дерева метелями повиты.
Но цветёт орешник по лесам.
И вороны стали деловиты.

В хладном феврале зову весну.
Мне её предсказывают птицы.
И вплетён в большую тишину
Драгоценный голосок синицы.

О, влага благодатная сонета!
Теченье мысли в переливах ритма.
Не будешь никогда ты позабытым,
Иные жанры не сживут со света.

Вселенная сонета — без предела.
Философичен. Плавен. Ярок. Страстен.
И часто горек. Сахарные сласти,
Да мишура — в сонете не у дела.
В тебе простое — далеко не просто...
Скоропалительных не дашь советов,
Которых жаждут «нежные невежды».

Как часто ты закончен парадоксом,
Или вопросом смелым — без ответа,
Или ответом честным — без надежды...

Вышли пятнадцать сестриц, пятнадцать девушек
погулять.
На людей гуляющих посмотреть, себя показать...

На них короны, на них султаны из перьев,
На них мониста...
Они из древних поверий Пери,
А ты, я чай, — коммунистка?

В каком сундуке сарафан твой спрятан,
Кокошник и поволока?
Не из ближних времён пришла сюда ты.
— Издалёка...

В былые года красовалась ты, в шелках,
да в парче,
Носила воду студеную
на царственном правом плече,
На радужном коромысле,
а вёдрышки —
Луна да Солнышко!..

Но сундуки, как есть, — пусты.
Пораскулачены.
И твои милые черты
переиначены.

Лицо худое и бледное,
как при туберкулёзе.
Платочек ситцевый выцвел.
Да руки как будто в навозе...

Все с иголочки, как на выставку,
Знай, позвякивают монистами
Подружки твои — как из эпосов своих этносов,
Как из праздничных хороводов своих народов...
Из Манаса... Из Гильгамеша...
А ты — с фермы, а может, с выпаса,
Чуть помешкав.

Те с праздника или на праздник.
А ты с работы на работу.
Немного скульптор несуразно
Изобразил тебя с налёту,
Будто быстрый селькор тебя щёлкнул
Так, что ты золотистую чёлку
Не успела поправить...
Ну, а может,
Никому угодить не хотела,
Не желала потрафить.

Только вcё ж, только вcё ж.
Или «времечко» подшутило,
Или золота не хватило.
Для тебя —
твоего ж!

То, что в небо вмёрз, доказывать не нужно.
Это вовсе не фантазии мои.

Вспоминаю я фонтан «Народов Дружбы»
И его заледенелые струи...
И снег ложится на красоты этих див.
И трубы все заиндевели...
А ты, тишайшая, ресницы уронив,
Живёшь.
И дышишь еле-еле...
И в особо неласковый вечер
Лед кровавым софитом подсвечен.

Вышли пятнадцать сестриц, пятнадцать девушек
погулять.
На людей гуляющих посмотреть, себя показать...

Ты живомужняя вдова.
Предмет напрасный в мире этом.
Не пользуясь авторитетом,
Ты и жива едва-едва…

Ты — живомужняя вдова.
Твой чёрный чёлн давно отчалил.
Не помнишь, как тебя венчали.
Должно быть, ты была мертва…

А за стеною — спит ребёнок.
Он видит лишь плохие сны.
Отец и мать, как две стены,
Как две жестокие войны,
А сон ребёнка — слишком тонок…

Ты — живомужняя вдова.
В тебе любовь вопит безгласно!
Я помню: ты — была — прекрасна !

Но его чёрные слова
Твою природу изменили.
Вне естества…
Вне божества…
Ты — живомужняя вдова.

Оглянись, моя Осень,
Тем самым, хотя ненадолго, — останься!
Королева суровых, последних, поспешных пиров,
Ты бросай — я поймаю
Светлейшие струнные вальсы
И охапки щедрейших, но всё-таки хрупких даров!

Оглянись, моя Осень.
Увы, говорить бесполезно: «Останься!»
Твой характер меняется с каждым упавшим листом.
Ты ступаешь тишайше,
Слагая старинные, стройные стансы,
Но ни слова, ни жеста уже не прибавишь потом...

Оглянись, моя Осень.
И мне заодно прикажи — оглядеться,
Отдышаться, одуматься, сделать поправки к судьбе.
Ты идёшь безоглядно.
По следу скользит за тобой моё сердце.
Ты в плену у меня. Я себя заточила в тебе.

Почему молчат коты,
На вопрос ответишь ты?
Почему они не воют
В пароксизмах маеты?

Почему ночами марта
Я не слышу их вокруг?
Где же он, волшебный звук,
Что желаний их не скроет?

Под окном стояла липа;
Умещалося на ней
Столько воя, плача, скрипа,
Острых глазок и когтей…

Там всю ночь они сидели
И, в невидимой борьбе,
И не спали, и не ели —
Заявляли о себе!

А теперь они молчат.
Размножаться не хотят.
Не хотят ни милых кошек,
Ни котят — пушистых крошек…

Почему молчат коты,
На вопрос ответишь ты?

… Говорят, спилили липу,
Чтоб найти местечко джипу.

Всё пора начинать нам наново.
И привозит мне мил дружок
Сувенирчик из Балабанова —
Спичек серенький коробок.
А как первая спичка вспыхнет —
В сердце старая боль утихнет.
А вторая отполыхает —
На душе тоска утихает.
Ну, а третья чадит… чадит…
То судьба надо мной чудит.