Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Евгений РЕЙН


ТЁМНЫЙ ДЕНЬ НАД МОСКВОЙ НОВОГОДНЕЙ



"ЛГ" поздравляет нашего давнего друга и автора Евгения Рейна с 80-летием и желает здоровья, творческого долголетия и дней, наполненных радостью существования!



30 ДЕКАБРЯ


В новогодних сумерках московских –
чвак и чмок.
Вот бреду я вдоль витрин раскосых
под снежок.
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
Ты мне говоришь: "Уже недолго –
наш чердак".
Мех намок, и так тепло и колко.
Видишь флаг?
А за ним прожектор в поднебесье?
Но молчок!
А на Патриарших конькобежцы –
чик и чок.
Вот придём и разогреем чаю,
ляжем спать.
Ангел мой, я и сейчас не знаю,
что сказать.
Погоди, наступит год богатый,
схлынет бред.
Завернись тогда в густой, мохнатый
старый плед.
Прислонись последний раз щекою
навсегда.
Я хотел бы умереть с тобою?
Нет и да.


VITA NUOVA


В полночь во дворике тихо курю,
Спать мне пора, я и носом клюю,
Словно цыплёнок.
Ухнуло где-то на Крымском мосту,
Как меня, бедного, клонит ко сну,
Нету силёнок.

Угомонилось – стоит тишина.
Что ещё надо, какого рожна?
Жизнь отвердела.
Стал я и сам как застывший цемент,
Только усадки заметен процент,
Духа и тела.

Впрочем, всё к лучшему. Этот процесс
Должен был вызвать посильный протест.
Нету протеста!
Прежде обидно – полезно потом.
Лучшие стены – железобетон –
Место артиста.

Всё, что скрывает и пестует плоть,
Тайной надежды надёжный оплот –
Наше подполье.
В этой норе нарастает броня.
Тесно сначала, с некого дня –
Всюду раздолье.

Лучшая выдумка – трактор войны.
Люки и щели, из коих видны
Люди и цели.
Лучший маршрут – напрямик, напролом,
Трактом и боком, огнём и крылом –
Без канители.

Чёрная выдумка – трактор войны.
Впрочем, моей тут и нету вины,
Доля танкиста.
Всё-таки лучше ломить напролом,
Слишком преграда густа и притом
Слишком костиста.

Был я курсантом, нашивки носил,
Денно и нощно прощенья просил,
Жил где придётся.
Всюду пускали и гнали меня,
И окликали и ждали меня,
Что за юродство?

В комнате тесной, с окошком в стене,
На юго-западной жил стороне,
Возле Фонтанки.
Тихо, позвякивал лишь аппарат,
Да в ноябре пробегут на парад
Новые танки.

Радио чешет псалтырь за стеной,
Да в агитпункте удар костяной
Кия по шару.
Утром, бывает, ребёнок всплакнёт,
Свалятся с полки флакон и блокнот.
Это, пожалуй,

Всё, что я слышал и всё, что я знал,
повесть унылую взял и разъял,
но не составил.
Выучил дюжину учеников,
Шесть негодяев, шесть мучеников –
Всё против правил.

Даже Иуда был верен Христу,
Даже Пилат изменился к хвосту
Этих событий.
В Рим был отозван наместник Пилат,
Там был уволен и выпил он яд,
Всеми забытый.

Я же уехал навеки в Москву,
Где поселился на Крымском мосту,
Возле Садовой.
Там я бронёю покрылся до пят,
Там моя бойня, поход и парад,
Выход мой новый.


* * *


Тёмный день над Москвой новогодней,
Опустились на нас небеса,
И куда б ни пошёл я сегодня –
Вся прогулка и та полчаса.
Как оснежены хвойные лапы,
И звезда проступает сквозь дым,
Что же вспомнится мне? Ну, хотя бы,
что когда-то я был молодым.
И такой же раздумчивый сумрак,
И такой же снежок на лету,
И шагов неподкупных, разумных
Привлекательную простоту.
Не уйти мне сегодня от дома,
Я вернусь и закончу навзрыд,
Только жаркая млеет истома,
И звезда в изголовье стоит.


* * *


Послевоенная Москва
Дышала воздухом удачи,
И грабежа, и воровства –
Всё было так, а не иначе.
Когда безногий инвалид,
Рублёвки собирая в кепку,
Знал, от чего душа болит –
Поднять бы только пятилетку.

И на трамвайной "колбасе",
Кольцом Бульварным опоясан,
Я притулился, как и все,
Ещё нескладен и неясен.

Я понимал: моя страна
Меня спасла и победила,
И будет навсегда верна
Её устойчивая сила.

Пройдут и годы, и века,
Развеется осадок тленный,
Но будет жить наверняка
Тот вздох Москвы послевоенной.


1980


ДРУГ


Был у меня хороший друг
В те ранние года,
Но он пропал внезапно, вдруг,
Навечно, навсегда.

Я ничего не мог понять,
Куда мой друг пропал,
Его искал опять, опять,
Но так и не узнал.
И вот прошло полсотни лет,
Я друга не нашёл,
Быть может, я возьму билет
В вагонный произвол.

И я поеду в те года,
Пойду в последний раз
В леса, где тёмная звезда
Продолжит мой рассказ.

И если я его найду,
То я ему скажу:
"Ну где ты был, твою беду
Я на себя беру".

И он ответит: так и так,
Конец венчает всё,
Я потерялся, я дурак,
Но вышло хорошо.


* * *


Памяти Анатолия Кобенкова

Закат над Иркутском,
Сибирь велика,
И в мареве грустном
Плывут облака.

Огней панорама,
И полюс открыт,
Оконная рама
Беспечно стучит.
Дошёл я до края
Судьбы и земли
И вот повторяю
Всё то, что вдали.

Открытое сердце
Спешит на закат,
И это соседство –
Последний парад.

Ни смерти, ни жизни,
А только полёт.
На слове оттисни
День, век или год.

Останься, останься,
Вернись навсегда
Ты в мареве ясном
Беды и труда.

Закат над Иркутском
Уходит в зенит,
И вечным искусством
Надежда звенит.


ТАРХАНЫ


Нас повели аллеей липовой
В какой-то неказистый храм,
Сопровождающий то всхлипывал,
То плёл чернуху по слогам.

Вокруг плясала чернь нарядная,
Ревело радио с холма,
И предлагалась необъятная,
Недорогая Хохлома.

И по ступеням металлическим,
В подполье проводили нас,
Где свет неяркий, электрический,
То резко вспыхивал, то гас.

И вот в потёмках кто-то выхватил
Фонарик и провёл лучом,
Но через пять минут на выходе
И это стало нипочём.

Автобус мчался к ресторации,
Разыгрывался аппетит,
Экскурсионные старатели
Расписывали всякий вид.

А на краю у безбилетного
Гулянья, закусив губу,
Лежал в подполье бедный Лермонтов
В на вырост слаженном гробу.