от мороза маловато пользы,
ежели мороз не генерал.
как там по-французски или польски
будет: кристаллический металл?

горизонт отвесно вертикален.
на стекле — хвощи и плауны.
жители прихожих, кухонь, спален
кушают, чтоб не было войны.

за окошком — полночь в мандаринах,
воздух, газированный на вкус.
дед мороз, не надо, не дари нам
то, чего я больше не боюсь.

что сказал барт симпсон губке бобу,
ведает лишь пиксельный квадрат.
виноват малевич! — слава богу,
дед мороз ни в чём не виноват.

ну чо, отставничок,
на родине прореха?
ты слышишь, как сверчок
заходится от смеха?

вот — луковица, вот —
очаг, он нарисован.
идут наоборот
часы, ты в детстве снова.
там — ожиданье тьмы
в окошко веткой машет,
там — снег из тишины
идёт походным маршем.

ты снова видишь сон,
беспечный, не кровавый —
пехотный батальон
летит вперёд, за славой.

рокочут дизеля,
и ветер точит лица.
путь начат, и нельзя
обратно пробудиться.

идут часы: тик-так.
ночь смотрит вниз двурого.
а там — во сне — никак
не кончится дорога.

Людям, от зимы усталым,
как деревьям, снятся сны.
с ветерочком — робким, талым —
неуверенной весны.

старожилы жили мало.
молодым не постареть.
за посёлком солнце ало
в поле спряталось на треть.

в простоте простых созвучий
смысл нешумный старика.
солон снег слезой — колючий,
как отцовская щека.

в одном заветном насекомом царстве,
а быть точнее — в магазине часовом
(мигают циферки, усами подобны стрелки,
шуршащий шум… но я не энтомолог),
два раза в год случается беда.

тогда реализаторша товара
вручную переводит механизмы,
а стало быть, и время изменяет,
вперед — в апреле, в ноябре — назад.
. . . . . . . .

и тут на ум приходит сразу дерзость,
что час плюс к жизни лучше, чем час минус,
и больно часовщица хороша…
и я ревную эту часовщицу
к трём тысячам и больше железячек
размеров разных и конфигураций,
покорных её пальчикам — забавным,
украшенным весёлыми жуками
изящно полированных ногтей.
. . . . . . . .

луны царица, собственница солнца,
светил вселенских и предельно малых
частиц, и волн, и ветра, и огня,
эфемерид, и квантов, и симфоний,
которые одни и постижимы

природной волей жить — прошу одно:
меняй как хочешь ритм и ход событий,
причины-следствия, названия и смыслы,
но ни за что не прекращай времён!

снова — шляпки и перчатки
хлопчатобумажной нити…
нет, не так, как на брусчатке,
нет, не так, как на граните,

по асфальтовым дорожкам
каблучки стучат иначе,
лёгким повинуясь ножкам.
…кукла плачет.
. . . . . . . . .

в тесной лавке антиквара
свет рассеян и фарфоров.
семиструнная гитара
не заводит разговоров.

в зеркалах мерцают лица —
так под пеплом тлеют угли —
кавалер, при нём девица.
…больно кукле.
. . . . . . . . . .

стариковский запах лака,
казеинового клея…
полдень нежен. можно плакать.
что ты помнишь, лорелея?..

снов узор резной струится.
отдалённый, где тот берег?
фин-де-сьёкль.
не возвратится
офицерик…

лёгким шёлком полевой тропинки
возвращался — через столько зим —
росами начищены ботинки,
выше — тоже — весь неотразим.

женщины в ограде хлопотали,
оглянулись — стали узнавать…
— милые, видал такие дали,
что, быть может, лучше не видать, —

заводил — про славу, про скрижали —
за столом беседу… а в ответ:
— погляди, какие урожаи
этим годом — через столько лет!

в незнакомый дальний ельник
завела грибная страсть.
пальцы ищут крест нательный —
как бы даром не пропасть.

лес — темнее, тропка — уже,
паутинкой на губах —
заповедный древний ужас,
развесёлый детский страх,

похоть тайного инстинкта,
жертвы дрожь — кураж ловца.
невесома паутинка,
а не смахивается…

зверем, древом, тропкирýдой
тенью, зноем смоляным
стать — свободой и природой,
лесом стать — остаться им.

хрен меня сживёшь отсюда,
где я — плоть земли и кровь!
хочешь чуда? — смотрит чудо
стаей желтоглазых сов.

выступает август в пышной свите.
падают с ветвей отвесно вниз
яблоки-дички. жаль, афродите
не такие преподнёс парис.

а ведь мог бы, поразмыслив малость,
средствами оправдывая цель!
тётка бы скривилась, исплевалась —
город бы, глядишь, остался цел.

осы — русской поэзии пчёлы,
матросня насекомой братвы…
В.Д.

было: лето — сырой рафинад.
да и сплыло, дождливо и серо,
как улыбочка визионера,
перехваченная наугад

продавцом овощного лотка,
аладдином несметных сокровищ...
«дарагой, пакупай фрукт и овищ,
угощать будишь женщин чутка!»

стало: осень настойчивых ос.
но в базарно-плодовом пейзаже
сладострастном — на спрос и продажи
танец их не влияет всерьёз.

что всерьёз? ничего не всерьёз.
всё — усмешка, не важно, детали.
близоруки прозрачные дали.
и целуются осы взасос.

земля ничья… на пограничье
прощальном — здесь и вдалеке —
что птицы говорят на птичьем
фригийском, вольном языке?

внимай! артикулируй ино-
сказанья заповедных снов!
и то, что непереводимо,
и то, что ведомо без слов.

ветки спутали в клубок
двор заштатного квартала.
ворон — злой угорский бог —
с неба каркает картаво.

толкователь тёмных мест,
сталин прочей твари птичьей,
он — единственный, кто здесь
помнит дедовский обычай.

оглашатель и пророк,
прокуратор полузимья
и тебе отмерит срок,
коль твоё припомнит имя.
с краю ветку обломи —
распусти кривую строчку.
не на годы, так на дни,
может, вытянешь отсрочку.

снег шёл, считай, лет двести,
но кончился в обед.
окраина-предместье
прищурилась на свет.

морозец пахнет дёгтем
берёзовым, печным.
чем дальше за порог, тем
прозрачней лёгкий дым.

что встал, канатоходец?
ступай торить тропу!
расхаживать морозец,
протаптывать черту —

чтоб впрок хотя бы на год
хватило ясных дней,
прозрачных райских ягод
и песен снегирей.

чтоб вновь могло случиться
протяжное житьё…
смотри! летит и длится
дыхание твоё!