«Старуха» — повесть Даниила Хармса. Последняя. Загадочная.
Последняя — потому что начавшаяся война отрезала знаменитому обэриуту писательство; он недолго протянул: умер от голода в блокадном Ленинграде.
Загадочная — потому что действие повести не лезет ни в какие реалистические рамки: это или страшный сон, или фантасмагория. Но пронзительны тексты! Хармс!
«Покойники… беспокойники. За ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвецкой. Вы думаете, он для чего поставлен там?.. Чтобы покойники не расползались…»
Демонстративная абракадабра и пронзительная точность встык!
«Нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить…»
Такие тексты просятся на сцену!
Спектакль Яхонтова театра я видел на домашней сцене Музея-квартиры Алексея Толстого в Москве. Действующих лиц трое.
В глубине сцены виртуозно музицирует «Милая Дамочка»; неотразимая эпичность Татьяны Буряшиной помогает ей держать ритм действия, не давая ему сорваться в «бессмысленное измерение». «Старуху» напоминает некий Сакердон Михайлович: апологет здравомыслия: его измерение — налить, чокнуться, выпить… Глаза Никиты Логинова — на выкате от усердия.
И наконец, в центре действия — «чинарь Даниил» — Андрей Кочетков (он же автор инсценировки) — шажок к шажочку ищет равновесия, пытается укротить реальность, не поддающуюся здравому смыслу. А другой реальности нет.
Может, и никакой реальности нет. А только гибель, в 1939 году обступившая мир порухой…