Поэзия Союза писателей XXI века на карте генеральной
Анна ГЕДЫМИН
ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО
Кузьминки
Кузьминки
Там мельница сгорает трижды в лето
И снова вырастает над водой.
Там, дымкой предзакатною одета,
Стоит усадьба, и впадает Лета
В спокойный пруд, не тронутый бедой.
Там шорох лип шумней, чем звук оваций,
Там жизнь течет беспечно, просто так…
Любимый мой, поедем целоваться
В Кузьминский парк!
И снова вырастает над водой.
Там, дымкой предзакатною одета,
Стоит усадьба, и впадает Лета
В спокойный пруд, не тронутый бедой.
Там шорох лип шумней, чем звук оваций,
Там жизнь течет беспечно, просто так…
Любимый мой, поедем целоваться
В Кузьминский парк!
* * *
С утра на лестнице —
совсем не шахматный мат.
Звонит подруга
о путешествии в Канны.
Светает поздно,
потому что февраль — не март.
На кухню уже не заходят
отчаявшиеся тараканы.
Живу — принцесса
вполне престижных кровей —
В своей запущенной башне многоэтажной.
Видишь, кем стала та, что была твоей?
Видишь — оттуда?
А впрочем, уже неважно.
И лишь вот в такие ночи,
когда кругом — ни огня
И, уж тем более,
ни огня где-то рядом,
Бывает, думаю:
а как ты глядишь на меня —
Двадцатипятилетним
иль все ж повзрослевшим взглядом?
Хотя за что бы тебе
такой недобрый удел?
Уж, в крайнем случае,
ты манну Господу мелешь.
Ведь я — «снова ягодка»,
что еще не предел.
А вдруг ты все видишь,
но разлюбить не умеешь?
Ответа вовеки мне,
наверное, не узнать,
Разве что ангелы
случайно проговорятся.
А значит, приходится холить
нешибкую свою стать
И лунных ночей
да безоблачных дней
стесняться…
совсем не шахматный мат.
Звонит подруга
о путешествии в Канны.
Светает поздно,
потому что февраль — не март.
На кухню уже не заходят
отчаявшиеся тараканы.
Живу — принцесса
вполне престижных кровей —
В своей запущенной башне многоэтажной.
Видишь, кем стала та, что была твоей?
Видишь — оттуда?
А впрочем, уже неважно.
И лишь вот в такие ночи,
когда кругом — ни огня
И, уж тем более,
ни огня где-то рядом,
Бывает, думаю:
а как ты глядишь на меня —
Двадцатипятилетним
иль все ж повзрослевшим взглядом?
Хотя за что бы тебе
такой недобрый удел?
Уж, в крайнем случае,
ты манну Господу мелешь.
Ведь я — «снова ягодка»,
что еще не предел.
А вдруг ты все видишь,
но разлюбить не умеешь?
Ответа вовеки мне,
наверное, не узнать,
Разве что ангелы
случайно проговорятся.
А значит, приходится холить
нешибкую свою стать
И лунных ночей
да безоблачных дней
стесняться…
Сумерки
И смотрит осень желтыми глазами,
И день проходит — солнечный был день.
Висит заката выцветшее знамя
Над крышами ближайших деревень.
Давно умолкли грозы, стаи птичьи,
Округа опустела, замерла.
Стоит ноябрь во всем земном величье —
Ведь холод величавее тепла.
И день проходит — солнечный был день.
Висит заката выцветшее знамя
Над крышами ближайших деревень.
Давно умолкли грозы, стаи птичьи,
Округа опустела, замерла.
Стоит ноябрь во всем земном величье —
Ведь холод величавее тепла.
* * *
Того, кто уверен в будущем,
узнаешь по повадке:
Он хитер, он торопит вечность,
летящую в него, как стрела,
Чтоб вошла в него,
вонзилась сквозь одежные складки
И умчалась дальше.
И с собою взяла.
Чтобы не ныли кости
и долго раны не ныли,
Чтобы любовь и ненависть
не превращались в жмых
И чтобы, шалея от горечи,
сплачивались остальные —
Мир делится
на уходящих и остальных.
Тонк, тонк —
опять за окном капели...
Я — остальная,
у меня здесь мама и сын.
Я буду помнить — последняя, —
как вы смеялись и пели
Под шелковым солнышком
и — чаще — под снегом косым.
узнаешь по повадке:
Он хитер, он торопит вечность,
летящую в него, как стрела,
Чтоб вошла в него,
вонзилась сквозь одежные складки
И умчалась дальше.
И с собою взяла.
Чтобы не ныли кости
и долго раны не ныли,
Чтобы любовь и ненависть
не превращались в жмых
И чтобы, шалея от горечи,
сплачивались остальные —
Мир делится
на уходящих и остальных.
Тонк, тонк —
опять за окном капели...
Я — остальная,
у меня здесь мама и сын.
Я буду помнить — последняя, —
как вы смеялись и пели
Под шелковым солнышком
и — чаще — под снегом косым.
* * *
Над нетронутой дорогой —
Скудный полдень ноября.
Жизнь становится убогой,
Откровенно говоря.
Заколоченные дачи —
Словно души без примет.
И не то чтобы удаче —
Неудаче места нет.
Ни забыться, ни влюбиться
Недозрелою зимой...
Эдак можно отдалиться
И от гибели самой.
Скудный полдень ноября.
Жизнь становится убогой,
Откровенно говоря.
Заколоченные дачи —
Словно души без примет.
И не то чтобы удаче —
Неудаче места нет.
Ни забыться, ни влюбиться
Недозрелою зимой...
Эдак можно отдалиться
И от гибели самой.
* * *
Бестолковую, несуразную
Отдаю тебе жизнь свою.
Ни над кем победу не праздную —
Вся зареванная стою.
Быть тебе мишенью для мщения
И, конечно, не смыть вины —
Бесполезно искать прощения
У детей твоих и жены.
И с друзьями прочными нитями
Ты не связан с этого дня...
Вот какой подарок сомнительный
Принимаешь ты от меня.
Будут слухи гулкими, черными,
Непривычной, бездонной тишь...
Так чему ты рад, обреченный мой?
Так за что ты благодаришь?..
Отдаю тебе жизнь свою.
Ни над кем победу не праздную —
Вся зареванная стою.
Быть тебе мишенью для мщения
И, конечно, не смыть вины —
Бесполезно искать прощения
У детей твоих и жены.
И с друзьями прочными нитями
Ты не связан с этого дня...
Вот какой подарок сомнительный
Принимаешь ты от меня.
Будут слухи гулкими, черными,
Непривычной, бездонной тишь...
Так чему ты рад, обреченный мой?
Так за что ты благодаришь?..
* * *
Когда мой любимый повелевает:
Ночи — конец! —
Загорается солнце,
Начинают звенеть трамваи,
И мой любимый доволен,
Как бог-отец,
Тем, что свершилось по слову его, —
А иначе и не бывает.
Лишь я задержалась на облаке,
Собираю нежность в бутон,
Не могу надышаться,
Стараюсь
Сохранить этот миг на потом —
Когда истощится время,
И воздух,
И свет,
А мой любимый потребует:
Смерти — нет!..
Ночи — конец! —
Загорается солнце,
Начинают звенеть трамваи,
И мой любимый доволен,
Как бог-отец,
Тем, что свершилось по слову его, —
А иначе и не бывает.
Лишь я задержалась на облаке,
Собираю нежность в бутон,
Не могу надышаться,
Стараюсь
Сохранить этот миг на потом —
Когда истощится время,
И воздух,
И свет,
А мой любимый потребует:
Смерти — нет!..
Портрет
Родился в маленьком домике под высокой оливой.
Ни одну женщину не сделал счастливой,
Ни одного ребенка не вырастил кропотливо.
Так зачем был тот домик и зачем та олива?
Смотрит, не отражаясь, солнце в душу пустую...
Чтоб не канул бесследно, дай тебя хоть нарисую.
Ни одну женщину не сделал счастливой,
Ни одного ребенка не вырастил кропотливо.
Так зачем был тот домик и зачем та олива?
Смотрит, не отражаясь, солнце в душу пустую...
Чтоб не канул бесследно, дай тебя хоть нарисую.
* * *
И все-таки я помню о тебе.
Так путник, заплутавшийся в судьбе,
Забыть не в силах полдень конопатый,
Перед околицей последний дом,
И речи, различимые с трудом,
И легкость не пугающей утраты...
Как больно помнить то, что никогда
Не повторишь...
Казалось — ерунда.
Но неприютно, железнодорожно
Два пламени, два карих вслед глядят.
Слова-то ладно, а вот этот взгляд
Забыть не можно…
Так путник, заплутавшийся в судьбе,
Забыть не в силах полдень конопатый,
Перед околицей последний дом,
И речи, различимые с трудом,
И легкость не пугающей утраты...
Как больно помнить то, что никогда
Не повторишь...
Казалось — ерунда.
Но неприютно, железнодорожно
Два пламени, два карих вслед глядят.
Слова-то ладно, а вот этот взгляд
Забыть не можно…
* * *
Твой сад зарос раскидистой крапивой,
А дом — стоит, не сломленный судьбой.
Все думаю: была бы я счастливой
Вот здесь с тобой?
А козырьки над окнами — как веки
И как слезинки — по стеклу вода...
Мы родились с тобою в прошлом веке
И встретились, и разошлись тогда.
Читаю прозу и стихам не верю,
Почти не плачу — ни весной, ни до
И чувствую как личную потерю
«Вишневый сад», «Дворянское гнездо»...
А дом — стоит, не сломленный судьбой.
Все думаю: была бы я счастливой
Вот здесь с тобой?
А козырьки над окнами — как веки
И как слезинки — по стеклу вода...
Мы родились с тобою в прошлом веке
И встретились, и разошлись тогда.
Читаю прозу и стихам не верю,
Почти не плачу — ни весной, ни до
И чувствую как личную потерю
«Вишневый сад», «Дворянское гнездо»...
* * *
Откуда эта холодность? Откуда
Бесстрастность рук и отрешенность глаз?
Мы соли вместе съели меньше пуда,
Но слез добавь — и будет в самый раз.
И все напрасно.
Неохотно, куцо,
Но все ж всплывает месяц надо мной, —
Хоть я смогла уйти, не оглянуться
И в столб не превратиться соляной...
Бесстрастность рук и отрешенность глаз?
Мы соли вместе съели меньше пуда,
Но слез добавь — и будет в самый раз.
И все напрасно.
Неохотно, куцо,
Но все ж всплывает месяц надо мной, —
Хоть я смогла уйти, не оглянуться
И в столб не превратиться соляной...
Песенка
Меркнет день, тает снег,
Поспешает птица,
Видя издали цель
Своего пути.
Вот бы мне так лететь,
Чтобы возвратиться
И ни разу вовек
Глаз не отвести!
Ветер воет вокруг,
Как пылинку гонит
И роняет с небес,
И о землю бьет...
Вот бы мне прикорнуть
На твоей ладони
И проспать всю беду —
Навзничь, напролет!..
Поспешает птица,
Видя издали цель
Своего пути.
Вот бы мне так лететь,
Чтобы возвратиться
И ни разу вовек
Глаз не отвести!
Ветер воет вокруг,
Как пылинку гонит
И роняет с небес,
И о землю бьет...
Вот бы мне прикорнуть
На твоей ладони
И проспать всю беду —
Навзничь, напролет!..
Анна Гедымин — московская поэтесса. Автор семи стихотворных сборников и книги детской прозы. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе журналов «Юность», «Литературная учеба», «Дети Ра», радиостанции «Немецкая волна», Международной Волошинской премии «За сохранение традиций русской поэзии» и др. Член СП Москвы и Союза писателей ХХI века.