Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Кирилл БУРЛУЦКИЙ


Поэт. Родился в 1984 году в Новоуральске. Работал на "Телефоне доверия" и в колониях Нижнего Тагила. Чтобы показать свои стихи В. А. Сосноре, приехал в Санкт-Петербург, где и проводит большую часть своего времени. Работает сомелье.Автор поэтической техники-направления fumage (манифест опубликован в журнале "Другое полушарие").


Сонорное дыхание
(эссе)



Prologue

Целью моего визита в Санкт-Петербург было найти Виктора Соснору. Показать ему стихи. Я не предполагал, что мой первый приезд в город затянется больше, чем на один месяц. Не предполагал, какую роль в моей жизни сыграет это место и люди. Приехал с женой. Здесь я нашел новую профессию и друзей. Стал работать сомелье и преподавать историю и культуру виноделия в ресторанах и виноторговых компаниях. Мария продолжила заниматься фотографией.
Я не стал разрывать этюды о Санкт-Петербурге, о вине, о диалогах с Виктором Александровичем. Все встречающиеся документальные материалы и цитаты — продукт моей памяти. Предлагаемое эссе — не проза, но образ. Можно и так: «прозообраз», не суть.



Часть первая

Утро, с Марией. Начало августа 2006 года, когда мы прибыли на Ладожский вокзал. Валентин, единственный, кто ожидал нас в этой, давно второй, столице — сам приехал сюда из Воронежа.
Я — по сумке в каждую его руку, так любезно с его стороны. Раньше мы не встречались. Быть очень дальним дядей — еще не значит быть долженствующим знать нас. Тем более, если нас — с Урала, да еще и не звонили, не писали.
Санкт-Петербург, 15 солнечных дней в году. Это лето будет длиться до конца ноября — нонсенс.
Но, прошло несколько месяцев, прежде чем удалось выяснить контакты Виктора Александровича. Соснора — моностих с норовом и с сигналом SOS, одновременно. Таков характер этого имени. И, вписанный в биографии множества поэтов Санкт-Петербурга. Негодует от одного только упоминания тех множества. Тем более, что строчка «Ученик В. А. Сосноры» — весьма удобное средство продвижения немолодого дарования.
А почему бы нет?

Так что, все эти учебы… Какая учеба поэту — книги. Сама голова берет, где учиться, сама будет. Любовь к этому. Призвание, а это — только книги, а не в университетах, и у ЛИТОшных учителей — как я, вот, например. Я никого ничему не учил, я разбирал стихи, чисто профессионально. Прибавляя, что это — абсолютная чушь (Смеется).
А сейчас, в этой «Формации»1 — треть «ученики», но не учитель я.
— Как Вы их разбирали? Рифма, метр, анакруза?
Этого они не поняли бы, конечно. Это дела теоретиков. А просто обычным повторением. Сначала он читает, потом я беру и читаю — и все смеяться начинают, потому, что чушь явная. Я им тысячу раз говорил, что вы вот пишете настолько вяло, что у меня впечатление, будто вы это делаете специально, чтобы печататься, ведь все мечтают печататься...

Я наблюдал за мной — нельзя сказать, что внимательно. Скорее, за контекстом. Как бы давно не переехал в Санкт-Петербург, ты всегда есть турист. Одно из немногих мест, знание о котором закладывается, для неаборигенов, искусством и фантазией. До нашего с Марией поезда (Свердловск — СПб) таким он и вообразился: должно быть романтично, дождь по крышам – мансарда – пойдем на набережную – Гоголь – шинель – Невский многолюден в любое время – была Блокада – Мойка и Пушкин — убит, и бесконечно. Как бы давно не происходило здесь действие, для тебя, неабориген, оно — современность.
Жизнь — театр, только здесь я его полюбил. Если тебе посчастливилось приобрести билеты в партер, то нет необходимости желать выхода на сцену... Ты в центре внимания (тем более, если твоя профессия — сомелье2): сотни зрительских биноклей и актеры. Костюм, бабочка или дорогой галстук, манжеты, запонки и обручальное кольцо.

— А… а где Вы будете читать? Такое время, сейчас не популярны стихи и пишут вяло, сейчас стихи не требуют публики. Но они в этом не виноваты. Они родились такими. То же самое на Западе. Везде этот вяло расхлябанный, называют его верлибром. Но это не верлибр. Верлибры вот первых поэтов, Аполлинер, Жакоб там и прочие… У них тоже есть свои ритмические каноны. Сейчас как управдома бумажку читают. (…)
Рифма не обязательна, важен ритм. Вот у греков не было ритма, но столько ритмических единиц — александрийский стих и прочее. Поэтому они и пели. Нерон потом пел, он под греков работал. А эти безмотивные, безритмические поневоле тянут на философию. Ну, о чем еще можно писать, размышления всякие мудрые, это бы греки камнями забили бы, им кифары нужны были. Мотивы свои были. Кифара — как сопровождение, а не ведет, как у нас… гитара. …Стихи, лишенные всякого музыкального. А философию музыкой не сделаешь. Вышел бы Карл Маркс и начал (с ухмылкой напевает): «Призрак бродит по Европе…» и так далее. Но он-то еще — романтик, а позднейшее… Нет, это — профанация.
Вот у Вас угадываются какие-то музыкальные единицы и совсем неплохо. Больше ни у кого не видел. Это — не комплимент. Просто, мне приятно это, понимаете?
– Я думаю, что ритм — это и есть сущность поэзии.
– Ритм, да.
– Мне важно, как в музыке: начать с «до-диеза» и закончить «до-диезом».
– Звонкие согласные, «до» — звонкие. «Ля» — допустимые. «Ми» — очень средне, «ре» — отлично. До, ре ми, фа… «соль» — совсем хорошая. «До» и «соль» — самые сильные. «Си» и «си-бемоль» — те черные клавиши, так много вариантов. Но «си» — все время сикает. Чистая «си» — совсем! А с диезом!!!
— Вы музыку знаете?
Да, с музыки все и началось. Мне было двадцать лет, когда вернулся отец. Семнадцать лет отсутствия. Все, что я помнил — ковер в большой комнате, отца на лопатки, я счастлив победе, бить сильно, но лучше говорить, единственный спорт — бокс, вдруг уехал, исчез. Музыкальная школа, гитара.
– Я музыкальную школу окончил, по гитаре… классика, джаз. В джазе — внутренняя динамика. Ритм сам себя производит, каждый раз по-новому, но в замкнутой структуре…
– А классика есть почище джаза, потом, скажем, Равель3… Да… многие, начала века, композиторы — они же переплюнули джаз, а джаз возник в 20-е годы. Это негритянская музыка. А там это было, конечно, сильно (о джазе), но это нельзя надолго, надолго рас­тягивать. Это там барабаны гремят и прочее, ну, негритянская древняя музыка… Поэтому это стало масс-медиа. Последние убийцы музыки — Битлы, это массовое занятие, на них же миллионы ходили. Я на эту музыку, как она ни была бы громка, не пойду — не интересно, когда громко... Только те, кто понимают. А тут считается, что понимать нечего — греми! Вот в чем дело, понимаете. Ну, на скрипке, скажем, тоже надоедает. Я не говорю о великих скрипачах. А сам звук скрипки, если не у гения, то пилит, и пилит, и пилит. Как вот Куш­нер, например — хороший поэт, а в юности талантливый был. Но все пилит и пилит, и сей­час это просто невозможно, а не сейчас — а лет тридцать уже назад. А поэт он настоящий, таких немало. Должно быть разнообразие, поэт должен меняться, но это — что кому дано, никто никому не должен, одни меняются, а другие нет.

Поздний вечер. Оконное стекло в дождях. Начало августа 2009-го года. На дне бокала немного винного осадка, Barbaresco от Bruno Giacosa. Танины и стекло. Декантация — обогащение вина воздухом. Стекло есть песок, есть пустыня. Вино, песок, воздух. Мария только что спит. Аромат розы и фиалок, в пустыне.
Я смотрю за мной и время.

________________________________________________________
1«Петербургская поэтическая формация» (СПб.: Лимбус Пресс, 2008).
2Сомелье (sommelier) — хранитель винного погреба в ресторане, дегустатор.
3Жозеф Морис Равель (1875-1937) – французский композитор-экспрессионист, один из реформаторов и самых значительных музыкальных деятелей XX века.



Часть вторая

Я видел поля. В начале каждого лета из окон вагона. Запах поля и рельс есть
прелесть
дороги. Екатеринбург — Симферополь, поездом. А потом снова — через полгода, на обратном пути.
После детства, когда мы с мамой перестали ездить в Ялту. Я снова увижу их, но только в стихах Г. Айги.
Сегодня. На столе. В эркере дома на 5-й линии Васильевского острова. Фотография, где вдова Геннадия Николаевича, Галина, держит раскрытой большую книгу. Толстые страницы, думаю – акварельная бумага, порваны вручную. Края — потрепанные манжеты рукавов, деревенская рубаха. Отдельно подобраны шрифт, краска, тексты.
Запах книги, книги стихов. Сквозь типографскую краску вглубь этого единственного экземпляра. Проникаешь в мир Айги: поля, свет, быть, розы… Только что открытая бутылка красного вдыхает. И,
вспоминая тирольские горы с высоко высаженными виноградниками, террасы. Закрываю глаза, солнце. Головокружение… Рядом с фотографией несколько книг. Среди них томик античных поэтов в переводе Михаила Леоновича Гаспарова.

Повторную чашу
Я напеню песнями муз…
          (Пиндар «Истмийские песни»)

Несрочная петербургская осень. Этого года будет солнечна, но ветрена. Сквозь стекло бокала вспоминается дорога в настоящие краски и запахи — в то время, когда для меня была первая дегустация:

…итак, третьим вином […] представлено Pinot Noir Montigli (DOC Alto Adige), полученное из винограда с высокогорных виноградников (450 – 650 м. над уровнем моря). Оно произвело явный фурор и уже с середины дегустации занимает лидирующие позиции. На «глаз» вино обладает насыщенным гранатовым цветом с вишневыми оттенками, при первом же «носе» просто окатывает мускусными тонами, за которыми скрывались оттенки красных ягод.
Необходимо отметить его яркую эволюцию, мускусные тона быстро смягчились, и на первый план вышли ягоды.
Pinot Noir Montigli было подано слегка охлажденным, что было интересной находкой, т.к. позволило вкусу показать себя с разных сторон.
Среднетелое, с яркой кислинкой и шелковистыми тонами, оно прекрасно подходит для немецкой, но не очень жирной пищи, и козьим сырам. Вино требует декантации…1

Вино, как и поэзия — неотъемлемая часть культуры, т.е. это оторванность от хаоса природы, сложность технического знания. Виноград для вина собирают, когда листья уже опали. Когда все остальное уже на краю. На гибели грани — и яд, и снадобье. Соснора отравился до тишины. Клиническая смерть есть глухота, вокруг есть молчание.

– У Геннадия Айги, сейчас у него выходит этот… Он умер? Сейчас семитомник его делается, в Москве. У него же стихов, собственно, очень мало. Сначала он Нобелевскую хотел. А потом его объявили, там — что мы ошиблись. А так он милейший человек был. Он маленький же. Я в Швеции с ним познакомился…

Молчание – в христианской традиции, необходимость, чтобы подгото­виться к слышанию Слова. Безмолвная молитва связана с исихазмом.
Стихотворение есть Благодать, есть Слово, есть Истина.
Конец августа. Запах поля и рельс есть прелесть дороги. В каждое лето из окон вагона. Я вижу себя.

___________________________________________________________
1На самом деле, это не первая моя дегустация. Полный (более подробный) вариант статьи вы можете найти здесь: http://burlutskiy-k.livejournal.com/1778.html.