Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Литобоз


Ведущий — Владимир Коркунов
 
Безпунктационное пространство

Вообще я неоднозначно отношусь к отсутствию знаков препинания в стихотворном тексте. Ведь одно дело — прием, другое — тренд, когда любую графоманию оставляют «голой» и выдают это за авангард. Или маскируют незнание правил языка, что сейчас — общее место. Но в случае Серафимы Сапрыкиной («Зинзивер», № 7 / 2015) «безпунктационная линия» — добавляет, а не ретуширует. Добавляет легкости, воздушности, ладности. Лексика подтверждает данный тезис. Всмотримся в слова: «легкой», «витой», «льется», «сны» и т. п. Остановился на «снах» не случайно. Их мир — подборка клипов, скрепы чаще условны, чем обусловлены сюжетом… А звучащие в последних строках текста слова: «храни невесомость» можно адресовать и самому поэту. В общем-то, слухам о том, что вскоре стихи Сапрыкиной окажутся на страницах «Знамени» я нисколько не удивляюсь.

Смотрит — закидывает петельку
Легкой витой змеей
Не милосердствует
Не долготерпит
Ищет везде свое

Льется водичка щекочет водичка
Сны неумны и зловещи
Сам себя ловит
Хватает с поличным
Делая страшные вещи

Сам себя возит на саночках смерти
Катит их вдоль руин
На руку как
на расплавленный вертел
Дни надевает мои

слово мое оставайся словом
плотью не обрастай
не исполняйся
храни невесомость
и не сходи с листа

В случае Ольги Логош («Зинзивер», № 8 / 2015) знаки приобретают иное значение и смысл. Отказ от запятых и точек прибавляет легкости, двоеточия и тире оставляют ниточку (как у воздушного шарика), замедляя полет (мысли?). Сколы рифм также обращают к традиции. В итоге стих зависает между авангардом и «классикой» — и этот путь (в подборке все стихотворения оформлены и прописаны сходным образом) оставляет шанс на узнавание именно самобытности Ольги Логош в числе многих и многих старателей пера.

кто
бродит по тундре
сквозь снежные вопли

сам не вернется —
вовеки не сможет —
принесут и положат:
лежи и лежи

кто
за руку выведет из пустыни
напоит водою
горячей живою
выдернет из утробы холмов

на ложе уложит горячей волною

живою слезою
и вверх — за собою
и вниз — за собою



Непровинциальные провинциалы

Провинция литературная не всегда провинциальна по души устройству. Вот и сборник «Песня форели» со стихами пяти поэтесс, выпущенный в Пензе в минувшем году, соединил авангардно-современное (своевременное!) и традиционное звучание вкупе с достойными внешним оформлением (за последнее в ответе — Анастасия Куликова). Элемент декора — хэштеги. Только в сборнике они несут месседж не «популярной записи», а некоего ключевого стихотворного посыла или же просто — понравившегося сочетания букв/звуков: «#оленивгороде», «#трубыдляаскетов», «#подтекиполутонов» и т. п.
Конспективно представим авторов.



Виктория Каляшина
 
*   *   *

Бусы среди карт, яблоки в бочках,
будто бутоны роз.
Стали руки мои в золотых цепочках
тоньше перьев стрекоз.

Заполняю себя не спасительным светом,
а сплошной темнотой.
Ты спокойней меня, и спасибо на этом,
ты родился весной,

когда снег во дворе под живыми корнями,
он чернее угля.
Безутешными и бестолковыми днями
будь счастливей меня!

Если разложить слово «своеобычный» на «свой» и «обычный» то стихи Виктории Каляшиной ближе к «обычным». Хотя метаморфозы протагонистки — любопытны. Трансформации живого — в живое известны (тот же Кафка), но руки-крылья через образ «перьев стрекоз» (тут, конечно, стоило сказать «крыльев», но «крылья» — это банально; хорошо, пусть будут «перья») — уже больше «свое». Жаль, что в дальнейшем тексте нет таких вот форточек в пусть и не совсем правильное, но яркое поэтическое нечто, а потому и запоминающееся. Но сама по себе способность автора замечать необычное — замечательна.



Анна Коржавина
 
*   *   *

Марине Герасимовой

Он всегда взъерошен, всегда не стрижен,
В мешковатом свитере, в джинсах,
С рюкзаком, а ведь уже не мальчишка.
Непонятно сколько, наверно, тридцать
Или больше — если смотреть в глаза.

Он в театр приходит в походных кедах,
Но я вижу профиль, как на монетах.
Чтобы рисовать нужно больше света —
Будешь мне позировать два часа?..

Офис в шесть утра — место сна и лени,
До работы час, даже нет уборщиц.
Он вчера уснул на моих коленях,
Я ни с кем не буду нежней и больше.

С Анной Коржавиной я знаком много лет — встречались в «Липках», до и после; общались вместе с ней и Борисом Кутенковым долгими вечерами; сохранился даже «лирический ответ» Анны на одно из моих стихотворений… Оценивать объективно потому — трудно. Но очевиден факт, что год за годом — если судить по липкинскому семинару «Пролога» — Анна Коржавина выбиралась из детских штанишек, приходила к лаконизму формы, сокращала строфы и слова, при этом оставаясь в русле традиции. Однако — и это то, что предстоит проделать Анне — в ее текстах практически не видна она сама, а только неизмеримое множество капустных листов (как говаривала Елена Исаева), скрывающих лирическую героиню, а потому мешающих в должной мере прочувствовать и откликнуться на стихотворную ткань.



Ксения Мосина
 
Пустошь

Зимняя пустошь, где ветер по волосам
Гладит тебя, как не гладил никто другой,
Треплет загривок, щекочет твои полюса —
Твой северный, южный (матово-ледяной).
Под черным пальто — трепет крыльев, дыханья жар.
Под ногами колотится поезда мерный шаг.
Ты приходишь сюда, когда стих в голове пожар,
Ты приходишь сюда, когда спущен победы флаг.

Возвращаясь домой к желтой кухне и чайным делам,
Загляните в почтовый (знакомый второй пролет).
Это пустошь прислала открытку, что рада вам
Что целует в макушку и у себя ждет.

Моя глубокая уверенность, что будущее поэзии в верлибре. Точнее, он будет отбирать «зоны влияния» у традиционного рифмованного стиха. Проблема очевидна — кризис перепроизводства. Большинство рифм давно не работают, ритм часто узнаваем — аллюзии с классиками: псевдопродуктивная игра — поиск своего звучания затруднен колоссально. Последнего ярко взявшего свою ноту — Бориса Рыжего — нет с нами уже почти 15 лет…
Ксения Мосина не уходит в игру звуками и не использует рифмы в качестве елочных украшений (что вызывает симпатию). Она высказывается внятно, но не без некоторой литературности. От последнего, конечно — по дороге к настоящей себе — необходимо избавляться. Но у Ксении в ее восемнадцать все впереди и потенциал — виден.



Виктория Сысоева
 
Последнее письмо

Где ты встретил ее? –
Скажи. –
Эту нежную гимназистку,
Трепетную девочку с солнечным диском
в груди?!
Где ты встретил ее? –
Скажи.
Немилый мой, нелюбимый,
Она уже дала непреложный обет?
Поклялась, что вечно будет тебя любить?
Готовить ласки — на ужин,
На полдник — минет?
Где ты встретил ее
Такую?
Тургеневскую Асечку –
Ранимую. Неземную.
Скажи, а ОНА засыпать научилась на острых
твоих плечах?
Что же ты, нелюбимый мой, замолчал?
Где ты встретил ее? –
Скажи.
Эту маленькую принцессу.
Каково тебе с ней, после меня-то? Не пресно?
…Неродной мой, прости. Прости.
Я впервые чувствую себя неуместной,
Она-то вся — из другого теста.
Наверное, с ней ты чувствуешь себя
Большим.
Но, если захочешь слабости, то пиши.
А я возвращаюсь к своему счастливому
бытию.
Навсегда не твоя я.
Не целую.
И не люблю.

Викторию Сысоеву я заприметил еще на конкурсе «Мцыри», в котором наибольшим успехом пользуются те, кто наиболее артистично подает тексты любого качества. (Потому призовые места там скорее получают окололитературные персонажи вроде Арс-Пегаса, а не те, кто отыскивает пусть негромкое, но свое слово.) Это, конечно, не упрек конкурсу, который заполняет свою нишу, отыскивая среди поэтов-артистов, поэтов-крикунов лучших. И ноша, взваленная на плечи организатора Александра Чистякова, — нелегка. Однако Виктория Сысоева в том — несколько лет назад прошедшем — розыгрыше звучала (а оценивались тексты исключительно на слух) свежее многих, громких и ярких, но призового места ожидаемо не дождалась. Что же касается ее стихотворений: «солнечный диск в груди» — это нечто живое, настоящее, как и ряд других слов, вырывающихся из, казалось бы, тривиального дневниково-любовного текста.



Марина Герасимова
 
*   *   *

От сентиментальности глупой под окнами
твоими подохла бы,
с приветом, с колечками тишины никотиновой,
глядя на звездную паутину, там,
где все истории — только рефрены…
Тающий лед заполняет вены.
Новости — кислые до оскомины,
и, очевидно, не к месту комменты
под ослепительно лунным небом весенней ночью,
когда не-лирические не-герои
рассыпались многоточием.

Стих иногда срывается на вовсе не обязательные рифмовки. Отчего это сделано, от неуверенности в себе, в умении удержать ноту, не прибегая к дополнительным костыликам? Полагаю, в безрифменном пространстве, но насыщенном другими элементами стиха, автору — и ее читателю — будет комфортнее. В остальном — разрывая метр — Марина Герасимова успешно движется к поиску своего голоса. Нарочитая аритмия — лишь верхний слой, который обволакивает дыхание речи и оттенки мира. Лексическая разнородность (элементы разных словесных рядов) только осовременнивают текст.

Вот перед нами и прозвучала поэтическая провинция. Не те авторы, которые живут в условной Твери и публикуются в толстых журналов чаще москвичей и питерцев (кивок в сторону Евгения Карасева), а живущая в собственном мирке и развивающаяся там. Очевидно, что в каждом местечке есть своя иерархия, свои выдающиеся классики и графоманы. Но общая тенденция показывает, что провинция очень медленно впитывает новые веяния не только в мировой, но и в отечественной поэзии. Кивать на то, что Европа нам идеологически чужда — не совсем верно. Известно, что — используемая большинством — силлабо-тоника пришла к нам как раз из Европы. Важно отыскать свои духовные скрепы и поместить их в разрывы строк. Есть боязнь: быть современным, ведь окружающие не поймут, а в родном болоте как приятно находиться! — все похожи друг на друга и квакают одинаково. Вот только истинный творец всегда опережает окружение, тенденции и век. Насколько сегодня понят Хлебников? Сможем ли мы вообще понять Айги? (Или это явление сродни малевичевскому «Квадрату» и перед нами гениальный графоман?) Есть понятие графомании. А я хочу сказать о графофобии, боязни выделиться и стать другим, уйти в новые словесные пространства и конструкции. Я сейчас говорю не о верлибрах, а о духовном, эсхатологическом опыте. Куда двинется провинциальная поэзия в развитии? Вперед? Или останется топтаться на месте, потому что и так уютно и приятно, и будет перетирать давно избитые темы и ритмы? Вот какой вопрос мучит. А девчонки — молодцы.



Что-то кончается, что-то начинается

На этих строках позвольте, любезный читатель, попрощаться с вами. Я вел «Литобоз» в течение почти пяти лет — с 2011 по 2015 годы. И, кажется, сказал все, что хотел в рамке этой рубрики и этого формата. Надеюсь, иногда это получалось и занимательно, и небесполезно. Пора передать флаг ведущего другому (со следующего выпуска «Литобоза» рубрику будет вести Анастасия Орешкина-Николаева. — Ред.). И надеяться, что «Литобоз» продолжить «катать» и «подвозить» достойных авторов и впредь.