Колебался
Фонарь под ветром,
Колебалась
Водка в стакане,
Колебался
Дымок над пеплом
Папиросы, сжатой зубами.
Колебанье передавалось
Стойкам баров,
Телам за ними.
Даже море заколебалось
Колыхать крейсера в заливе!

Все вокруг ходуном ходило,
Содрогалась основ основа.
Прах, сокрытый в гробах,
Знобило.
Слово —
Выжило только слово.

Слово
Выстояло под ветром,
Слово
Высушило стаканы,
Слово
Вздуло огонь из пепла,
Разомкнуло времен капканы!

Мне хотелось,
Чтоб так и было.
Так случилось, что так и стало:

Закипело — и не остыло,
Жаль,
Что жизни
Чертовски мало!

Злой декабрь. На экране крохотном —
Бесконечный идет балет.
Дед в слезах: "Без Климента — плохо нам..."
Помню точно, что мне — семь лет.

Ночью — снег, и наутро домик наш
Занесен под самый конек!
Проводов обрыв — до Тамбова аж;
Отдыхает школьный звонок...

На расчистку — мужицкой троицей:
Дед, отец и я, суетной:
"Ничего, Федюшок, отроемся,
Откопаемся, — не впервой!"

Так всегда: то Чернобыль вскроется,
То упадок сил мировой...
"Ничего, мужики, отроемся,
Откопаемся, — не впервой!"

Отдохнувшие ли, усталые, —
Покумекают головой,
И лопатою пятипалою,
То есть, попросту — пятерней,

Разгребут, забутят, отстроятся,
Вспашут зябь и засеют клин.
Хоть и грешная, все же — троица:
Рабы Божьи
Дед, и отец, и сын...

Какими словами мне выразить то, что знакомо
Мальчишке, идущему в жизнь по размытому следу:
Встречая рассвет на ступенях родимого дома,
Не чувствуя, — зная, что завтра отсюда уеду.

Районный автобус, пыля, заскрипит тормозами,
И, с модной клеенчатой сумкой и хрустким пакетом,
Еще раз украдкою встретившись с мамой глазами,
Устроюсь в проходе, коль не было с местом билета.

Сгоревшая церковь, и клуб с провалившейся кровлей,
Старушечьи руки и спящий, как ангел, младенец
Останутся там, за рекой, и в пугающей нови
Желанье вернуться мелькнет, но души не заденет...

Бормочет глухо
Да крестит рот.
Как жизнь, старуха,
Кто дома ждет?
В секунду твердо
Замрет клюка,
И голос гордо
Из5под платка:
"Бог дал, в порядке.
Сестра в Туве,
Дочь на Камчатке,
Cынок в Москве.
А мне и надо,
Чтоб хлеб у них
Был бел да сладок,
Как у других".

Пошла до хаты...
Там со стены
Глядят солдаты
Большой войны.
Там за трельяжем,
Где паутень,
Стопа бумажек —
На черный день...

Дорога к деревне моей перекрыта снегами.
Так станция "Полюс", забытая миром на льдине,
Без признаков жизни дрейфует между берегами.
А где они, те берега на безбрежной равнине?..

Что толку таращить глаза в ожидании чуда,
Сигнала от терпящих бедствие нет и не будет.
Устали они от пустого словесного блуда,
А им виртуозно владеют никчемные люди.

Одна только радость мне светом в морозном окошке:
В саду, где зимуют тимьян и лимонная мята,
Мой старенький дом стерегут две бывалые кошки,
А значит, в апреле у нас народятся котята...

Управились к Пасхе: над клубом,
Что властью был напрочь забыт,
Вознесся серебряный купол,
Простой оцинковкой обшит.

И стало светлее на свете,
Окончился век5бесприют.
Как куклы нарядные, дети
За мамкой к обедне идут.

Шепнула Наташкина сваха
(Не может без слухов прожить):
В игуменском чине монаха
В приход отрядили служить.

Церквушка — душа, не молельня,
Родное зерно проросло:
Вчера еще звались — деревня,
А утром проснулись — село.

Серега, что с давней подружкой
Страстную гулял напролет,
Червонец в железную кружку —
"На новую церкву!" — кладет...

Забыв бомбежки и пальбу,
В избе, в углу переднем,
Лежит солдат в простом гробу,
Известный и... последний.

Судьба давала имена:
Федот, Козьма, Ероха...
На кухне слезы льет страна
И в трауре эпоха.

А в головах, как перст — один,
Сошедший в мир с медали,
В лицо покойного глядит
Старик. Верховный. Сталин.

Вставай, солдат! Солдат, в ружье!
Последних — не хоронят:
Мы имя высвятим твое
В небесном Пантеоне!

Открыл глаза и встал солдат —
Егор, Демьян, Митроха...
И с ним плечо в плечо стоят
Судьба. Страна. Эпоха.

Уходит вода, но за ней не уходит Россия,
И даже в золе за зерном прорастает зерно.
Проси невозможного, мама, но только прости нам
Безбожные годы, — так было, видать, суждено.

Мы — массы, мы помним эпохи по собственным стонам,
По вбитым в голодные ребра фамильным перстням.
Так помнит ковыль поименно душителей Дона,
Так помнит пшеница Голгофу тамбовских крестьян!

Нас новое время сечет по хребтам батогами, —
Очнись от бездонного сна, господин и слуга:
Нам нужен не мост, чтоб на Пасху дружить берегами,
А братские руки, чтоб крепче связать берега...

О человеческом, о главном,
О том, что надо напрямик
Идти по жизни русской правдой, —
Мне говорил седой старик.

Как молодого первогодка
На необъявленной войне
Учил меня: прямой наводкой
Ты бей по вражеской броне!

Всего лишь час мы были вместе,
Вела меня его рука.
Он сам был чистой русской песней,
Той, что горька и широка.

И я, поверив ветерану,
Как верят лишь призывники,
Ушел в холодный спозаранок
По бездорожью, напрямки...