Я держу в руках сборник «Голоса надежды молодых писателей Краснодара». Страницы сборника уже пожелтели: он был издан в 1998 году (в типографии Белореченска) и тогда же подарен мне. Сборник как сборник – небезынтересный, неровный; в нём немало и слабых, и сильных публикаций. В рубрике «Премьера. Произведения лауреатов конкурса, посвящённого Дню российской молодёжи» – подборка поэта Алексея Кольбы со стихотворением «Туманное утро», когда-то меня приятно поразившим…

Этот шофёр «ехал в чужой и далёкий город, в котором не был знаком ни с кем»…

При перепрочтении стихотворение не кажется мне идеальным: оно затянуто, вместо оптимальных шести строф расплылось на восемь. И всё же оно выигрывает в сравнении… да хотя бы в сравнении с поэзией свежего (февральского) номера «Нового мира». Кто в «Новом мире»? Максим Калинин? Полуудачи, небезы­нтересные ритмические ходы, увы, недостаточно обеспеченные семантической основой. Сергей Золотарёв пытается подражать Осипу Мандельштаму, и у него не совсем получается, а Александр Самарцев хочет писать «сложно и плотно», и у него совсем не получается. И это далеко не худший выпуск «Нового мира» – кстати, журнала более взыскательного, чем «Октябрь» или «Арион». Это современная поэзия как она есть – она уступает одному неидеальному стишку провинциального дебютанта Алексея Кольбы, сумевшего точно совместить семантику, ритмику и просодию стиха.
Кто такой Алексей Кольба? Не знаю. Я не знаком с ним, я ни разу не видел этого человека, я не слышал о нём, я ничего не могу сказать о его внешности. Пишет ли сейчас Алексей Кольба стихи? И этого я не знаю. За 17 прошедших лет случилось многое: например, Роман Плюта был представлен в том сборнике ультраавангардными верлибрами, а ныне он – рьяный боец за православные ценности…
Краснодарских авторов я более-менее знаю с 1989 года, с Первого фестиваля поэтов Кубани. В СССР Адыгея входила в Краснодарский край (как автономная область), и в 1989 году в Майкоп съехались поэты со всего края; прибыла великолепная делегация из Краснодара, и я тогда радовался, что к нам идёт новый Серебряный век. Шли годы. Был убит Максим Максименко. Его имя немного известно, но преимущественно в кругах фантастов. Максим писал странные спорные стихи и бесспорно прекрасную прозу: рассказ «Шерстяной волчок», по моему мнению, достоин грядущих антологий российской новеллистики 90-х годов ХХ века (и я сделаю всё, чтобы он вошёл в них). Потом убили Евгения Тищенко; он был более традиционным автором, и потому неизвестен вовсе. На фестивале 1989 года блистал Егор Кизим, работавший в манере «метаметафористов». Я читал поздние тексты Кизима; судя по ним, Егор впал не в лучшее состояние духа. Вся тогдашняя «новая кубанская волна» поглотилась медленной Летой. «Волны» возникали и никли; поэты гибли (или умирали своей смертью), сходили с ума, спивались, удалялись в скиты и секты, переставали заниматься поэзией, в лучшем случае не продвигались дальше сайта «Стихи. Ру» (как ещё один талантливый представитель краснодарской делегации 1989 года Евгений Петропавловский). И всё это время (четверть века!) «центровая литсреда» пережёвывала одно и то же серое мочало.
Вот ещё пример – поэт и журналист Вяче­слав Барашихин; он жил в Белореченске, потом переехал в Апшеронск, ныне возглавляет апшеронскую газету.
Строки Барашихина я знаю давно; Барашихин – автор «сюжетных» стихов. Вот, к примеру, стихотворение «Ночной гость»…

А «в сенях скулили псы – должно быть, испугались волчьей шубы». На этом готичном звуковом фоне гость рассказывает хозяйке о далёкой (такой же зимней) ночи. Волчья стая догоняла сани с семьёй – возницей, его женой и младенцем («А мальчик спал, уткнувшись маме в грудь, и рядом с ним качался Бог распятый»). Мать выкинула сына волкам, чтоб спасти себя и мужа («Перекрестив и приподняв слегка, она разжала руки над равниной»).

Между прочим, здесь возрождена любопытная жанровая традиция – «стихотворение-быличка». Эта традиция коренится в поэзии XIX века (у Алексея Константиновича Толстого, например) и в Серебряном веке (можно вспомнить и «Звёздный ужас» Николая Гумилёва, и раннего Георгия Иванова, и поэтов третьего ряда – Ирину Одоевцеву, Алексея Лозину-Лозинского). Но эта традиция нынешней «актуальной поэзии» совсем уж перпендикулярна. Куда я понесу стихи Вячеслава Барашихина? В «НЛО», в «Воздух»? Смешно. В «Арион»? В «Арионе» безъязыких дозморовых и безликих чечиков на полвека запасено. В «Наш современник»? Сомнительное начинание. А стихи-то написаны мастерски – с «культурой минимализма», с «играющими» деталями. Что мне делать с этими стихами?
Положим, что в Краснодаре, в Апшеронске и в Белореченске есть свои издатели, редакторы и культуртрегеры. Я не так хорошо знаю нынешнюю краснодарскую поэзию (ибо информационно отдалён от Краснодара), чуть лучше я знаком с литературной ситуацией в кубанских райцентрах. Краснодар и Белореченск – не вполне моё дело; но Майкоп-то – моё дело. Я руковожу городским лито, я много лет пребываю в жюри республиканского конкурса молодых литераторов «Созвездие», я составил и отредактировал несколько местных сборников (в том числе молодёжных). Литературную ситуацию в Майкопе я обязан знать (и я знаю её).
Четверть века я печально провожаю взглядом майкопские «волны» – вскипающие и пропадающие. Из всех наших поэтов, которые моложе меня, «продвинутая литературная общественность» чуть ведает только Николая Редькина и Алису Мусиенко – и хорошо, что ведает (плохо, что чуть ведает). А кому известна, скажем, Марина Виноградова?

Это написано умно и обаятельно – и это неведомо никому за пределами Майкопа.
Имена достойных майкопских (или бывших майкопских) поэтов, которые моложе меня, я могу перечислять долго. Анастасия Лоскутова и Любовь Богатенко, Виолетта Чёботова и Яна Колесникова, Евгений Любицкий и Александр Родимцев, Зураб Шелбаев и Нальбий Хатхе (Темиркан) – я назвал только лучших, а ведь не лучших, но хороших поэтов гораздо больше. И что? И ничего. Могу успокоить самых юных: пока ничего. Но ведь это чёртово «пока» я твержу себе два с половиной десятилетия. Оно меня уже не утешает.
Если в Майкопе так много хороших поэтов, то, наверное, их немало и в других российских городах. Вот, например, город Курган. Я не знаю ни одного поэта из Кургана. А ведь Курган крупнее Майкопа; значит, хороших поэтов в Кургане (теоретически) должно быть больше, чем в Майкопе. Точно так же поэты Кургана не имеют представления о майкопских поэтах, поскольку наша «литературная логистика» устроена скверно, некачественно. Да что Курган, что Майкоп? Я знаю замечательных поэтов-москвичей, к тому же находившихся в центре «литературной жизни» у всех на виду; их имена неупоминаемы, потому что эти люди не утрудились присоединиться к какой-либо группировке-корпорации «хозяев культуры».
Я досконально осведомлён о литературной ситуации эпохи Белинского благодаря тому, что в моей домашней библиотеке есть девятитомник Белинского (одного Белинского хватило на всю тогдашнюю «литературу»). Я воочию вижу всех писателей-современников Белинского – вплоть до последнего графомана, до какого-нибудь Леопольда Бранта. В эпоху Серебряного века значимых критиков было побольше, но эту эпоху я восстанавливаю уже не без лакун (пускай микроскопических). Современная литература – сплошная лакуна (океан с островами московского, питерского и эмигрантского месторасположения).
Иосиф Бродский сказал, что в современной трагедии гибнет не герой, а хор. Это справедливо в отношении кровавого ХХ века. Наши дни поспокойнее, потише, подобрее: в наши дни хор точечно гибнет (как в случае с Максимом Максименко или с Евгением Тищенко), но по преимуществу – не гибнет, живёт-существует.
В наши дни хор не опознаётся.